Дом у кладбища - Джозеф Шеридан Ле Фаню
На предыдущих страницах этой книги – там, где все мы пребывали в Королевском Доме, – любезный читатель, возможно, не хватился миссис Макнамары – толстушки и зазнайки, но в общем нашей доброй знакомой. Впрочем, припоминаю, что он слышал краткий обмен любезностями между тетей Бекки и Магнолией, в ходе которого эта кроткая молодая особа выразила надежду, что ее милейшей родительнице на следующий день станет получше. Миссис Макнамары там не было, ей нездоровилось. За последнее время миссис Макнамара потеряла весь свой кураж, частично – румянец и даже немного сбавила в весе. Я бы сравнил ее с одной из репок, обращенных в пухленьких вдов (это изысканное общество описал Намбернип): когда настало время увянуть их огородным сородичам, начали приметно жухнуть, желтеть и сморщиваться и эти вдовушки. Миссис Макнамара сделалась сама на себя не похожа.
К ней два раза приезжала в наемном экипаже высокая бледная женщина в черном атласе и черном бархатном капюшоне. Впрочем, не могу пока связать с этими визитами плачевные перемены в облике нашей знакомой. Я знаю, что они немало повлияли на позднейшие события и затронули интересы некоторых персонажей нашей правдивой истории. Миссис Макнамара не решилась никому открыть свою печаль. И ее румянец, дородные формы и душевный задор таяли с каждым днем.
Майор обнаружил ее рассеянность за пикетом. Тул также заметил, что на самом интересном месте одной из его скандальных сплетен мысли ее блуждали где-то далеко, а Магнолия неоднократно заставала свою толстушку-мать в слезах. Раз или два Тул догадывался (и был прав), что миссис Макнамара вот-вот распахнет душу. Но ей не хватало смелости, и все оставалось как есть. Маленький доктор сгорал от любопытства. Он придерживался философии, предполагающей во всякой вещи помимо явного и нечто скрытое, и не верил, что Магнолии, которая над ним посмеивалась, ничего не известно.
В утро, о котором идет речь, бедная миссис Макнамара получила записку, при виде которой сделалась бледна, как лежавший перед нею большой кусок масла. Она почувствовала себя совсем плохо, сунула записку в карман и попыталась через стол улыбнуться Магнолии, которая, как всегда, безудержно болтала, и старому майору; тот, отвлекшись от тостов с маслом и чая, хихикал в ответ на дерзкие шуточки племянницы.
– Мамуля, золото мое, – внезапно вскричала Мэг, – с чего это твое хорошенькое личико так перекосило? Видели вы что-нибудь подобное? Ни дать ни взять – неудавшийся пудинг! Ставлю крону – это пришел счет. Ведь правда? Признавайся, мамуськин. – (Так мисс Мэг ласково именовала родительницу.) – Давай-ка его нам. Еще чего не хватало – чтобы моя бедная душечка-хлопотушечка, красотулечка, мой ангельчик так будоражилась и спадала с лица из-за каких-то мерзких лавочников. Чем угодно клянусь – пятифунтовой бумажки хватит, чтоб выкупить мамулю со всеми потрохами, еще и сдача останется!
И элегантная Магнолия, чьи приобретения – прозрачная накидка и нориджская креповая нижняя юбка – оставались пока не оплачены, метнула укоризненный взгляд прямо в пудреную голову майора. Тот благоразумно подставил ему макушку, а сам в спешке заглотнул чашку чаю и поднялся из-за стола. Его кошелек уже послужил обеим дамам совсем недавно и теперь нуждался в передышке.
– Все дело в проклятых яйцах, и ни в чем другом, – сказал майор, осторожно поднося к носу этот оставшийся нетронутым деликатес. – Какого черта ты продолжаешь покупать яйца у этой поганой старой нечестивицы Полл Дилани?
Майор наклонил рюмку, и яйцо шлепнулось в полоскательницу.
– А может быть, и вправду дело в яйце, – отозвалась бедная миссис Мак, силясь улыбнуться, – но мне уже лучше.
– Ничего подобного, мамуськин, – нетерпеливо вмешалась Магнолия. – Вот идет через улицу Тул, давай я его позову?
– Ни за что на свете, Мэгги, дорогая. Придется ему заплатить, а где взять деньги?
Майор не слышал и к тому же закашлялся. Вспомнив, что собирался сообщить что-то старшему адъютанту, он сдернул с крючка шпагу, нахлобучил треуголку и в одно мгновение исчез.
– Платить Тулу? Ну вот еще! Ерунда, мамуля. – И Мэг приподняла оконную раму. – С пробуждением вас, доктор!
– Кто это там запел на насесте? Добрейшего вам утра, очаровательная мисс щебетунья, – отозвался медик.
– Что привело вас сюда в час завтрака и куда вы держите путь? Глупенький гусенок, ты куда бредешь спросонок?
– Наверх, в светелку моей дамы. – Тул помахал рукой и галантно заулыбался. – Отворите только дверь.
– А новость вы слышали?
Доктор оглянулся, убедился, что поблизости никого нет, и подошел к дому вплотную, под самые горшочки с геранью, стоявшие на подоконнике.
– Мисс Чэттесуорт, да? – спросил он приглушенным голосом.
– Чтоб ей было неладно – нет, не она. Вы помните мисс Энн Марджорибанкс, которая останавливалась прошлым летом в доме Дойла, у мельниц? С нею была мать, толстая женщина с пуделем, и… помните?
– Да, как же, она еще наряжалась, когда выступал оркестр, в цветастое муаровое платье, – отозвался Тул; он всегда уделял долю внимания и уголок памяти женским туалетам, – броское такое – помню.
– Да, ничего себе. Так это о ней.
– Что с ней?
Тул изо всех сил потянулся к цветочным горшкам.
– Поднимитесь, и я вам расскажу.
Мэг закрыла окно, лукаво подмигнула Тулу, и тот живо вскарабкался по лестнице.
Рассказ мисс Магнолии был, как всегда, выразителен: она то понижала голос до шепота и тянула доктора за воротничок, то заливалась хохотом. А маленький Тул стоял, заложив руки в карманы и позвякивая мелочью, рот его был открыт, глаза выпучены, на разрумянившемся лице застыла усмешка. Последовала еще одна история, и вновь хихиканье.
– Ну а что же с этой долговязой жердиной Герти Чэттесуорт, с этой ведьмой? То есть пусть бы она отправлялась на своем
