Александр Сеничев - Александр и Любовь
И они стали часто-часто встречаться. Ну, разумеется, она была его исключительно литературной пассией. Что, однако, не помешало поэту устроить Женечку вскоре на должность заведующей группой архивных изысканий Репертуарной секции Наркомпроса, которую тогда возглавлял. Не бог весть что, конечно, но - жалованье да ПАЁК! Просто привел 20-летнюю девчонку в отдел и представил подчиненных - вдвое старше и всяко поопытнее её. А заодно и прикольное такое удостоверение выдал: «Предъявитель сего есть действительно товарищ мой Евгения Федоровна. Что приложением печати и подписом подтверждено. Председатель Ал.Блок». И тогда же, в 18-м еще познакомил с мамой - «потому что мама - это я, и потому что она живет в том же доме, и у нее тепло, и там мы можем хорошо встречаться и говорить вдвоем и втроем». И вскоре по просьбе Александры Андреевны Женечка уже звала ее не по имени-отчеству, а совершенно по-домашнему - «бабушкой». Евгения Федоровна с удовольствием вспоминала, как Блок «часто спускался из верхней квартиры», и они, точно благонравные дети, садились рядышком и топили печку. Как усаживались на диванчик, Блок рассказывал ей о друзьях юности - Соловьеве, Белом. При этом приговор теперешнего Блока был предельно жесток: «Мы с мамой - искони здоровые, они - искони больные». С не меньшим же удовольствием Евгения Федоровна вспоминала и то, как Блок «разрешал» или «запрещал» ей те или иные встречи и знакомства. И когда Ремизовы, с которыми он сам же Женечку и познакомил, предложили ей поселиться у них (они прозвали ее «кухонным мужиком» - за сноровку в черновой работе), Блок «добра» не дал. «Ох, ревнивище, ревнивище!» - сокрушалась Серафима Пална.
Более чем частая гостья в доме Блоков, Женечка, конечно же, скоро нашла общий язык и с Любовью Дмитриевной. Тем более что учились они с Прекрасной Дамой в одной и той же гимназии Шаффе (с разницей в двенадцать лет). Женечка даже вспомнила легенду об одной из выходок тогдашней Любы Менделеевой, долго передававшейся из уст в уста - как-то во время урока та запустила в стену класса чернильницей. Женечка полюбопытствовала: правда? - «Потому что уж очень скучно было», - подтвердила Л.Д.
Таким образом, и хозяйка вполне благосклонно приняла очередную мужнину наперсницу.
Вспоминала Евгения Федоровна и вот какой занятный эпизод. Раз, вернувшись с рынка, Любовь Дмитриевна была возмущена выходкой встретившейся ей там Дельмас. Будто бы та требовала с нее объяснений - «почему эта девочка заняло такое место в вашем доме?». Себе (и нам заодно) Книппович объяснила это так: «Думается, что постепенно у нее возникло ощущение, что «девочка» получает «не по чину», что Блок слишком глубоко вовлек меня в свою работу, что он, любитель одиноких странствий, слишком часто делает меня спутником в загородных прогулках. Внешне в отношении Любови Дмитриевны ко мне не изменилось ничего». Да, наверное, и ничего.
И все-таки нас, совсем как и Любовь Александровну, немного обижает, что пропуск Блоку в Стрельну выбивала жена, а гулять и купаться туда он ездил с «девочкой». Семь своих книжек за эти годы поэт ей надписал. И в каждой - «в память о весне 1918-го», «об осени», «В лето Стрельны» и т. п. Мы ведь уже знакомы с этой страстишкой Блока -непременно прятать под пол меблированных комнат особого рода записочки.
Вообще, читая книгу воспоминаний Евгении Федоровны, невольно проникаешься духом высоких - если не высочайших их с Блоком отношений.
Серьезно. Евгении Федоровне блестяще удалось пропитать каждую строчку именно таким духом. Очень чистым и романтическим. Даже в пересказе об их стрельновских лазаньях «в траву, в кусты, в крапиву, в сырость».
Но одного взгляда на фотопортрет Е.Книппович достаточно, чтобы понять: с такой женщиной просто так в кусты и сырость не ныряют. А что касаемо общих интересов, его наставничества, ее преклонения и всяческой взаимной восторженности - ну так ведь одно другому не мешает. И наконец: в свое время именно эта девочка выберет место для могилы поэта. Что-то же позволяло ей чувствовать за собой такое право? А после она станет председателем Ассоциации памяти Александра Блока.
Так что психовать и ябедничать Чуковскому об «очередной измены жены» - как-то нечестно даже получается. А как тогда, милейший Александр Александрович, прикажете реагировать на вашу Шурочку Чубукову?
Не Любови Дмитриевне - нам.
Любовь-то Дмитриевна надолго еще останется для нас образчиком терпеливейшей их жен.
Аля
Они познакомились летом 1920-го...
Заняв кабинет руководителя только что открывшегося БДТ, Блок подружился с ведущим актером театра Николаем Монаховым. А брат того Павел ухаживал за вдовой морского офицера - некой Марией Сергеевной Сакович, тоже только что назначенной в БДТ (главврачом). Шумной компанией все они часто сиживали у нее дома на Мойке. Или пропадали на даче у Монаховых - в живописном местечке на берегу Ореджа. Что-то репетировали на веранде, пели, дурачились, гуляли по берегу, катались на лодках. Тут-то Блок и обратил внимание на 27-летнюю соседку по участку. Обаятельная сестра милосердия живо интересовалась театром, музыкой, поэзией. К тому времени она, как и Сакович, тоже успела оказаться вдовой. Одного, между прочим, из потомков Тона -автора Храма Христа Спасителя.
Одним словом, вскоре Шура стала равноправной и неизменной участницей их веселых прогулок на реку и в лес. Подробностей этого (последнего) романа Блока до нас дошло ничтожно мало. Косвенным подтверждением ему могут служить некоторые строки «Возмездия» - поэмы, которую он дорабатывал до самой смерти (ну вот хотел оставить после себя нечто не хуже «Медного всадника»!) Оттуда:
Там, где скучаю так мучительно,Ко мне приходит иногдаОна - бесстыдно упоительнаИ унизительно горда.
А мы знаем, что в стихах у Блока женские образы не случайны. Больше того: в сохранившихся набросках плана поэмы имеется и такой фрагмент: «В эпилоге должен быть изображен младенец, которого держит и баюкает на коленях простая мать. никому не ведомая и сама ни о чем не ведающая.»
И как бы тут попроще-то.
1 мая - в день памятного нам отъезда Блока в Москву -у Шурочки Чубуковой родилась дочь. Назвав девочку Алей, мама умерла (тяжелые роды плюс обострение застарелого туберкулеза). Сакович взяла девочку себе. Она же потом утверждала, будто незадолго до смерти Блок попросил ее удочерить Алю. В первоначальном свидетельстве о рождении девочки фамилия матери - Чубукова - зачеркнута и записано: Сакович. В графе «отец» - прочерк. Отчество - Павловна. Объясняется это тем, что Павел Монахов, намеревавшийся связать свою судьбу с гражданкой Сакович, сам якобы предложил: а пусть, мол, Аля считает нас законными родителями. На том вроде бы и порешили. Но брак не сложился, и от не состоявшегося папы девочке осталось только отчество.
А Марию Сергеевну Аля звала мамой всю жизнь.
Перед самой смертью только та передала ей записку: «Стихи А. А. Блока (папы), написанные тебе». Ниже шло переписанное ее рукой стихотворение -
Сидят у окошка с папой.Над берегом вьются галки.- Дождик, дождик! Скорей закапай!У меня есть зонтик на палке!
- Там весна. А ты - зимняя пленница,Бедная девочка в розовом капоре...Видишь, море за окнами пенится?Полетим с тобой, девочка, за море.- А за морем есть мама?- Нет.- А где мама?- Умерла.- Что это значит?- Это значит: вон идет глупый поэт:Он вечно о чем-то плачет...
Чье это маленькое вранье - Марии Сергеевны или самой Али - не знаем. Но это маленькое вранье. Эти строки сложились в далеком 1905-м, за целых шестнадцать лет до того, как девочка родилась, а ее мама умерла.
По заверениям Александры Павловны несомненность ее появления на свет от Блока подтвердил ей в свое время и муж - проектировщик подводных лодок Дмитрий Васильевич Люш. Но и тот будто бы ссылался на Марию Сергеевну, успевшую открыть ему тайну происхождения Али.
С младенчества знала Алю Сакович и Ахматова.
Ее падчерица Ирина Пунина вспоминала, как за полгода до смерти Анна Андреевна зачем-то попросила отвезти ее в Дом ветеранов сцены, где доживала свой век хорошая знакомая поэтессы - та самая Сакович. Вспоминая разговор старых приятельниц на интересующую нас тему, Пунина отмечала, что понимание меж ними «было на уровне полуслова»:
- Блок? - спросила Ахматова.
- Да, - ответила Сакович.
- А кто мать?
- Я не могу сказать...
Известно также, что позже Анна Ахматова попросила Александру Павловну прийти к ней вместе с сыном Андреем. И внимательно посмотрев на мальчика, сказала:
- Похож. Тот же овал лица, те же кудри.
Мы ничего не утверждаем. Возможно, дочерью поэта Александру Павловну Люш сделали охочие до сенсаций журналисты. Ее реакция: «Что со мной говорить? Я гипотетическая! Почему-то считают, что я таким образом пытаюсь самовыражаться. А ведь я до определенного времени вообще избегала разговоров о моем происхождении».
