Александр Сеничев - Александр и Любовь

Сергей Сеничев

Александр и Любовь 

Вместо пролога

Буба и Лала - Лалака и Бу - Хозяин и Заяц (заЙц - так это звучало на их языке) - Александр Блок и Любовь Менделеева...

История великой любви будет рассказана в этой книге. Великой любви и несчастливого супружества. Едва ли не самого несчастливого в пестром ряду историй супружества сколько-нибудь соразмерных им фигур. Есть ли в истории семейных отношений примеры любви, не принесшей действительно дорогим друг другу людям ничего кроме несчастья? - Да сколько угодно. Слышали ли мы что-нибудь о них? - Никогда.

Эта история очень похожа на притчу. Повороты в ее сюжете до того неожиданны и в то же время хрестоматийны, что в мозгу у самого несгибаемого атеиста невольно поселяется мысль о какой-то удивительно неземной ее режиссуре. Будто создатель взялся пересказать подлинную историю Адама и Евы, и ему вдруг не хватило канонических полусотни строк. И тогда в очередное назидание живущим он сложил вдохновенную песнь о судьбе мужчины и женщины, которых одарил величайшей любовью, но наделил при этом одного -величайшими же гордыней и унынием, а другую - не меньшими тщеславием и самовлюбленностью. И заставил их пройти с этой ношей рука об руку много-много лет. При этом мы бесстрашно называем эту историю драматичной хотя бы еще и потому, что семейная жизнь Поэта и Прекрасной Дамы подчас наводит и на еще одну, совершенно кощунственную мысль: ведя эту парочку по земной юдоли, Господь словно не столько судьбами их был одержим, сколько практиковался в освоении приемов канонической же театральной драмы. Он будто экспериментировал - словно писал идеальную пиесу, в которую хотел уместить всё сразу. И случайную встречу, и первый пожар чувств, и их

бессчетные развенчания и возвращения, и череду измен. Будто Всевышнего вело, и он бывал порой так беспощаден к своим героям, что... Впрочем, подобного рода речами мы серьезно рискуем оттолкнуть от себя и тех, кто истинно верит в бога над нами, и тех, кто столь же уверенно не считает себя пребывающими в прелести. А это нам совсем ни к чему - мы всерьез намерены поразить воображение и тех, и других, и нисколько не сомневаемся в том, что добьемся желаемого.

Мы собираемся рассказать вам о Блоке, которого вы, скорее всего, не знаете. О мужчине, который к несчастию для себя и к нашему счастью был выдающимся (так не хочется употребить здесь разменное как гривенник «гениальным»!) поэтом. При этом мы планируем запретить себе любого рода литературоведческие отступления, хоть сколько-то заслоняющие от нас истинный лик этого несомненно многогранного человека. Потому как, если взяться разглядывать Блока через призму его литературного наследия, тут же и скатишься на тональность, принятую в учебниках, а учебники мы с вами уже проходили. И все, что из учебников в многочисленные биографии переписано -кажется, тоже. Потому как в учебниках и биографиях принято нахваливать. Нахваливать всё - даже ненаписанное - вслед одному уже замыслу. Как, например, нахваливают порой обещанный, да так и не придуманный им монолог безумицы, который Любовь Дмитриевна хотела читать в «Бродячей собаке: вот так прямо и пишут: «ах, как потрясающе современно прозвучал бы он.» и т.д.

А представляете, каких великолепных сонетов понасочинял бы Чехов, кабы сочинял Чехов сонеты!.. А представляете, что за прелесть были бы оперы с симфониями Пушкина, не поверь старику Державину и сосредоточься в свое время на музыке, а?.. - Бред...

Но мы же и заранее просим у вас извинения за возможные нарушения сей клятвы - Блок все-таки немыслим в отрыве от его строк. И некоторые из них мы вероломно употребим в качестве признательных показаний, а то и вовсе - самооговоров.

Мы постараемся помочь вам забыть, что речь идет об одном из главных персонажей русского Парнаса, поскольку уже договорились: имеем целью разобраться не в творческой кухне великолепного поэта, но в жизни не слишком счастливого мужчины по фамилии Блок - мужчины, о котором вы, скорее всего, знаете непростительно мало. Но для того, чтобы хорошенько разглядеть мужчину, нам придется пристально всмотреться и в женщину. Мы собираемся явить вам полную взлетов и падений, изломов и новых надежд жизнь Любови Дмитриевны Менделеевой-Блок - той самой женщины, без которой первым и лучшим русским символистом остался бы, скорее всего, Константин Бальмонт. Женщины, быть может, так и не понявшей до конца, что стала невольным соавтором трех книг роскошной русской лирики.

Мы просто попытаемся наполнить жизнью два этих давно и, казалось, навсегда забронзовевших имени. Попробуем развенчать набившие оскомину мифы и явить на свет скрытые почти вековым запретом тайны и недоговоренности, без которых отношения наших героев и по сей день выглядят раскрашенным в унылые тона лубком. Наконец, мы возьмем на себя функции одновременно обличающей стороны и защиты в нашем «суде» над этими двоими, чье место в истории отечественной культуры не подлежит никаким пересмотрам. Ну что, господа присяжные заседатели, - вы готовы заслушать доводы сторон? Тогда начинаем.

Что, собственно говоря, мы обычно знаем об Александре Блоке? Обычно - не так уж и мало. Знаем, что был последним великим поэтом дореволюционной России и стал первым великим поэтом России советской. Хотя стихов с 1916-го практически не писал - в основном переиздавал старые. Что был женат на дочери того самого Дмитрия Ивановича Менделеева, который не только периодическую систему открыл, но еще и безумно любил мастерить чемоданы. Слышали краем уха, что был у Блока не то романчик, не то интрижка с Ахматовой. Или с Цветаевой? Нет, с Ахматовой все-таки!.. Что в мае 1921-го поэт «тяжело заболел», и, умирая, отрекся от своих «Двенадцати», а в бреду кричал, что, мол, сейчас сам поедет к Брюсову, отнимет у него и уничтожит подаренную когда-то книжку с поэмой. Что у него были еще «Скифы», «Незнакомка», «Балаганчик» и «Стихи о Прекрасной Даме». Ну как же! - «.  с раскосыми и жадными глазами», «По вечерам над ресторанами.».   Из «Балаганчика», правда, как-то ничего не вспоминается, да и читал его вообще мало кто (то же и с «Прекрасной Дамой», если уж честно). Но этой его Прекрасной Дамой как раз и была жена - Любовь Дмитриевна. Это как «отче наш». Правда, что-то у них в семейной жизни не заладилось, и Блок поддавал, мотался по проституткам, заработал на этом деле сифилис, от последствий которого, в конечном счете, и скончался, не выпущенный Лениным на лечение за границу. Такая вот обычно всплывает мешанина из пройденного в школе и вычитанного в «толстых журналах» ранней перестройки - во времена, когда эти самые журналы пытались восполнить пробелы в нашем представлении о собственной истории, увы, не столько правдами, сколько неправдами.

А что нам известно о Любови Дмитриевне - обычно же?

И того меньше. Что Блок так любил ее, что даже обожествил. Что стрелялся из-за нее с Белым - чуть ли не на той же Черной речке. А потом она была не то актрисой, не то балериной, и даже целую книжку о театре написала. А еще -что она написала книжку воспоминаний о Блоке. Книжку, эту, правда, никто не видел, но на нее часто ссылаются, и там якобы черным по белому, что они с Блоком спали всего один раз в жизни, вот!

Можно жить дальше с такими представлениями о поэте и его жене? Да конечно, можно! О Брюсове, Бальмонте, Волошине и иже с ними мы и того не знаем. Они - «Серебряный век», и будет с них, правда?

Другое дело, поднапрягшись, мы непременно припомним, что между двумя великими фамилиями - Пушкин и Блок - у нас обычно никого не ставили. И не может же быть, чтобы личная жизнь второго по величине поэта за всю историю России (воспользуемся для упрощения такой примитивной табелью о рангах) на протяжении целого века не была подвернута тщательнейшему анализу!

Не может. Десятки ученых мужей сделали себе имя в науке, занимаясь Блоком и только Блоком. В нашем с вами распоряжении громадный пласт эссе, статей, книг, томов фундаментальных исследований со скрупулезнейшими выкладками и обильными цитатами. Да вот беда: писались почти все эти работы в эпоху исторического материализма. В эпоху, когда весь жизненный и творческий путь поэта рассматривался исключительно через призму его мудрого прихода в объятия Великого Октября - к созданию «Двенадцати». И вот печаль: дневники поэта десятилетиями издавались и переиздавались с чудовищными купюрами, а письма - в формате избранного. Населению СССР методично втюхивалась та часть Блока, которая укладывалась в идею памятника буревестнику (ах, нет: буревестником был другой! - ну, этот тогда пусть будет альбатросом, что ли) революции. И нынешняя Россия смиренно унаследовала того Блока. При этом советское блоковедение исправнейшим образом обеспечило иллюзию всеприсутствия на этом пути и Любови Дмитриевны. Но в четком соответствии с соцреалистическим заказом авторов интересовало что? - правильно: отношение Менделеевой-Блок к принятию мужем «весны человечества». И наши ангажированные авторы без труда находили тому нужные доказательства, и, вторя друг дружке, вписывали в свои книги ее пламенные на сей счет откровения: «Жить рядом с Блоком и не понять пафоса революции, не умалиться перед ней со своими индивидуалистическими претензиями -для этого надо было бы быть вовсе закоренелой в косности и вовсе ограничить свои умственные горизонты... Я отдала революции все, что имела, так как должна была добывать средства на то, чтобы Блок мог не голодать, исполняя свою волю и свой долг - служа Октябрьской революции не только работой, но и своим присутствием, своим «приятием». Словно позабыв, что писались эти восторженные строки аккурат в людоедском 37-м... Что они были всего лишь мандатом Любови Дмитриевне на неуход в безвестность. Что благодаря именно им Прекрасная Дама, явившаяся в революцию рука об руку с мужем, получила право на самостоятельное, персональное вхождение в историю русской культуры.