Гарольд Роббинс - Парк-авеню 79
— Неужели пора?
Словно не слыша насмешки, она кивнула.
— Майк, мне никто не нужен, кроме тебя.
От этих слов у меня горько сжалось сердце.
— Много же тебе понадобилось времени, чтобы понять, кто нужен, а кто — нет.
— Прости, Майк. Всю жизнь обстоятельства были сильнее меня. Я многого не понимала.
Мне стало трудно дышать, в висках застучала боль. Чтобы успокоиться и собраться с мыслями, я сменил тему:
— Кто внес залог?
Дверь опять открылась, вошел еще один посетитель. Мария машинально обвела его оценивающим взглядом.
— Джокер Мартин.
Так вот зачем он появился в суде! Стало быть, Вито выходил, чтобы получить согласие Джокера на признание вины. Недаром считается, что Мартин держит в руках всю организованную преступность Нью-Йорка.
Мария наклонилась ко мне, и я вдохнул таинственный аромат ее духов.
— Ждать осталось недолго, Майк. При хорошем поведении я выйду через пару лет. Мы уедем и начнем все сначала. Никто о нас ничего не будет знать. Только дождись меня, ладно?
Дверь распахнулась, вошли сразу двое. Она посмотрела сначала на них, потом на меня. Голос ее зазвучал тихо и жалобно:
— А может, у нас все еще будет хорошо, Майк?
Я медленно высвободил руку. Мария перевела растерянный взгляд с нее на мое лицо, потом болезненно свела брови.
— Почему, Майк? Из-за тюрьмы?
Я покачал головой:
— Нет. Не в тюрьме дело...
Она настойчиво переспросила:
— А в чем? Я имею право знать.
Неожиданно для себя я выпалил:
— Как выглядит моя дочь, Мария?
— Так вот ты о чем...
— Да. Именно об этом.
Я опустил голову и уставился в свои руки. Вены на кистях вздулись, пальцы почему-то подрагивали.
— Знаешь, Мария, мне бы никогда не пришло в голову прятать от тебя твоего ребенка.
— У меня не было выхода, Майк. Нас разделяла страшная пропасть.
— Ты полагаешь, будто эта пропасть больше не существует? Долгие годы мне казалось, что если мы будем вместе, все плохое уйдет в прошлое, забудется. Но я ошибался: ты лишила меня отцовства, а это простить невозможно.
— Не забудь, что Мишель — не только твоя дочь, но и моя. Она больше моя, чем твоя. Кроме нее, у меня ничего нет.
— Вот об этом я и говорю, Мария. У девочки мог быть отец, но ты не подумала обо мне. Кстати, и о ней тоже. Тебя заботила только твоя собственная жизнь, а в этой жизни предполагалась некая отдушина — ребенок. Твой и больше ничей.
— Майк, но ведь еще есть время все исправить. Дай мне возможность...
— Нет, Мария. Время нельзя повернуть вспять. Однажды ты сама мне это сказала, помнишь?
Из огромных, темных, таких знакомых и в то же время незнакомых глаз на меня сначала посмотрела надежда, потом отчаяние, потом уязвленная гордость. Все было кончено. Ее лицо превратилось в непроницаемую маску. Мария встала и, не сказав больше ни слова, вышла на улицу. Через стеклянную дверь было видно, как она неподвижно стояла под падающим снегом, и невесомые хлопья окружали ее легкой белой вуалью.
Через "минуту перед ней остановился роскошный длинный лимузин. Из него вышел высокий седой мужчина. Джокер Мартин. Он снял шляпу и открыл перед Марией дверцу. Через секунду автомобиль уехал.
Я залпом выпил джин, швырнул на стол несколько бумажек и двинулся к выходу.
* * *В последний раз я пришел в зал Криминального суда, чтобы услышать приговор подсудимой Мэриен Флад.
Бледное осунувшееся лицо Марии оставалось спокойным даже во время его оглашения. Она без страха выслушала речь судьи.
— По первому обвинению — в сводничестве, вы приговариваетесь к тюремному заключению на срок от трех до пяти лет и штрафу в размере пяти тысяч долларов.
По второму обвинению — в подкупе должностных лиц, вы приговариваетесь к тюремному заключению на один год и штрафу в размере пяти тысяч долларов.
По третьему обвинению — в вымогательстве путем устных угроз, вы приговариваетесь к тюремному заключению на один год и штрафу в размере пяти тысяч долларов.
Как только закончилось чтение приговора, в зале поднялся невообразимый шум. Судья постучал молотком и снова заговорил.
— Окружной прокурор привлек внимание суда к тому факту, что обвиняемая своими действиями продемонстрировала твердое намерение реабилитировать себя в глазах общества. Учитывая это обстоятельство, суд постановил, что осужденная будет отбывать все сроки одновременно.
Зал зажужжал, как потревоженный улей. Вот это сюрприз! Значит, при хорошем поведении она выйдет через пару лет... Я повернулся к Алексу:
— Ты знал о планах Старика?
— Нет.
По растерянному лицу Джоэла было видно, что он тоже ни о чем не подозревал.
Я посмотрел через зал на Марию и поймал ее благодарный взгляд. Мне хотелось сказать, что помог ей вовсе не я, а Старик, но было уже поздно. Осужденную увели.
Джоэл вышел за мной из зала:
— Слушай, шеф становится слишком сентиментальным. Не хочешь выпить?
Я покачал головой, поднялся наверх, но не успел сделать по коридору и нескольких шагов, как из моего кабинета вылетел разъяренный Старик. Размахивая какой-то бумагой, он завопил:
— Я не собираюсь подписывать всякую чушь!
Шеф имел в виду мое заявление.
— Сэр, после случившегося отставка необходима.
— Ты еще глупее, чем кажешься, Кейес!
Прорычав этот комплимент, он порвал бумагу на мелкие клочки, швырнул их на пол и раздраженно растер ногой.
Очнувшись от оцепенения, я бросился к нему:
— Спасибо, Джон.
Старик кивнул:
— Все в порядке, Майк. Неужели ты думал, что я смогу отпустить своего самого толкового помощника?
— Вы не поняли меня, сэр. Я хотел поблагодарить вас за Марию.
Он мягко улыбнулся:
— Запомни, сынок: на весах Фемиды правосудие всегда должно уравновешиваться милосердием.
Я не нашелся, что ответить, поскольку не дорос еще до понимания высокого смысла этого слова.
Старик похлопал меня по плечу:
— Иди к себе, мальчик. Тебя там ждут.
Он пошел к лифту, а я открыл дверь.
В кабинете никого не было. Да, нервотрепка повредила шефу мозги. Спятил на старости лет.
Из угла послышался какой-то шорох, и я повернулся на этот звук.
Ко мне шла маленькая девочка. Никогда в жизни я не видел таких золотистых волос. На меня смотрели огромные, круглые, нестерпимо голубые глаза — мои глаза. В горле вырос ком, перехватило дыхание.
Боясь поверить себе, я немо смотрел на это чудо.
Девочка остановилась рядом со столом и звонким детским голоском серьезно произнесла:
— Меня зовут Мишель.
Ком в горле не давал говорить, и я молча кивнул.
— Мама сказала, что некоторое время я поживу у вас. Еще она сказала, что вы позаботитесь обо мне и никому не отдадите.
Из прекрасных голубых глаз, дороже которых у меня теперь ничего не могло быть, выкатились две прозрачные слезинки.
Я проглотил ком, но он успел затянуть слезами и мои глаза.
Девочка прижалась ко мне. Сев перед ней на корточки, я взял ее крошечные лапки в свои руки.
— Конечно, я позабочусь о тебе, Мишель. И никому никогда не отдам.
