Кнут Гамсун - Женщины у колодца
Прежде чем заняться своими многочисленными общественными обязанностями и созвать в городе первое собрание, адвокат разрешил себе отдых в течение нескольких дней и разгуливал по городу в светлой одежде и широкополой шляпе. Он купил себе палку, носил светлые башмаки и постоянно курил папиросы. Нет, он стал теперь совсем другой! Отчего он бродил по городу и взбирался, несмотря на свою толщину, на гору, откуда открывался вид? Он точно искал уединения. Проходя мимо дома консула, он поклонился его жене и дочери и даже самому консулу, если он сидел в это время на веранде. Хотя он и был председателем комиссии, направленной против консула, но семейные отношения должны оставаться вне этого!
— Благополучно вернулись из Парижа? — крикнул он через решётку своим громовым голосом, обращаясь к Фии.
Она собственно уже давно вернулась из Парижа и, конечно она могла также ответить ему, поздравив его с благополучным возвращением в город, но решила только поблагодарить его, ограничиваясь лишь небрежным кивком головы.
Кто поймёт этого человека? Он положил свои толстые руки на перила и сказал:
— Вероятно вы находите теперь, что дома очень хорошо?
— Да.
— И я тоже.
Но как невежлив консул! Он сидит на веранде и читает газету. Заметив наконец адвоката, он слегка приподымает шляпу и кланяется и затем снова погружается в чтение.
— Да, — говорит адвокат. — Я нахожу, что дома очень хорошо. Если б даже у меня не было лучшей родины...
— Не хотите ли войти? — обратилась к нему госпожа Ионсен.
— Нет, благодарю вас. Теперь уже поздновато. Я немного прогулялся перед сном и могу вам передать поклон, фрёкен Фиа, от любимого вами местечка, откуда открывается вид.
— А хорошо там было сегодня?
— Великолепно. Чудный закат солнца и особенно красивые облака! Я конечно не могу так хорошо судить об этом, как, например, художники, но на мой взгляд это было зрелище изумительной красоты. Не позволите ли вы убедить вас сделать маленькую прогулку туда?
— Теперь? О нет!
— Ну, конечно! Вы больше всего любите ходить туда одна?
Консул снова закурил сигару, но всё ещё не может оторваться от газеты. Что так заинтересовало его? И что сделалось с его женой? Она стала такая неразговорчивая. В прежнее время она всегда так охотно болтала с адвокатом и как будто даже интересовалась им. Как стали богаты и высокомерны эти люди! Только зачем они показывают это? Например, эта девушка! Она уже достаточно взрослая и притом она так необыкновенно красива, но держит себя так неприступно и так упорно не хочет сделать ни одного шага навстречу, только потому, что она чрезвычайно богата и представляет хорошую партию! Между тем, адвокат Фредериксен мог бы быть во многих отношениях полезен её семье. Ведь он не был теперь первый встречный, он был депутат, стал значительным человеком и у него есть шансы приобрести ещё большее значение! Это решат новые выборы. Зачем же он стоит у решётки сада и оттуда добивается её внимания? Это совсем не соответствует его общественному положению. Но он всё же кой-чему научился в столице и в следующий раз дело пойдёт лучше: он просто заключит её в объятия.
— Добрый вечер! — поклонился он и пошёл дальше.
Тут и консул посмотрел в его сторону и приподнял шляпу. Но он увидел только его спину и жирный затылок. Консул бросил газету, потянулся и зевнул.
— Теперь я иду спать, — сказал он.
Кругом всё дышало миром и ничто не предвещало грозы, но на другой день ударила молния...
Адвокат Фредериксен первый услыхал об этом у парикмахера. Потом он встретил аптекаря и тот подтвердил ему это известие. Адвокат имел намерение хорошенько выбриться и затем ещё в течение нескольких дней прогуливаться мимо сада консула Ионсена по направлению к месту, откуда открывается вид, но узнав о крушении парохода» «Фиа», переменил своё первоначальное намерение и направился к дому Ольсена. Он шёл твёрдыми шагами, как человек, который всё уже хорошо обдумал и рассчитал.
У Ольсена его поджидали. Фрёкен Ольсен покраснела, когда услышала его громовой голос. Она знала, что он вернулся два дня тому назад, но к ним не показывался.
— Ну да, меня выбрали представителем во время моего отсутствия, — сказал он, — и я должен был хорошо познакомиться с делами. О, я много потрудился! А вечером я бывал так утомлён, что должен был совершать одинокие прогулки, для того чтобы отдохнуть и освежиться немного. Иначе я, конечно, давно бы явился к вам, фрёкен Ольсен.
— Мне сказали мои родители, что вы уже вернулись, — отвечала она.
Больше она ничего не прибавила, но если бы он дал ей теперь понять, что она должна ответить наконец на его пылкую любовь, то возможно, что она стала бы колебаться. Прошло ведь уже более двух лет с тех пор, как они виделись в последний раз. Она стала ещё старше за это время. Пара писем, полученных ею, поддерживали лишь бледное воспоминание о нём. С другим художником, сыном маляра, ничего не выходило. Он был очень легкомысленный человек и постоянно был влюблён то в ту, то в другую. Постоянства в нём не было ни капли. В конце концов он отправился на пристань и стал рисовать там Олауса. Разве это было уместно после того, как он рисовал портрет консула Ольсена? Положим, у консула Ольсена не придали этому значения, но люди будут говорить об этом! И притом, иметь мужем художника вовсе не так уже весело. Её сестра испытала это. Они поговаривают даже о разводе — новейшая мода здесь, в стране! У неё было уже двое детей и в первые годы своего замужества она подолгу гостила у своих родителей ради экономии, а когда уезжала к себе, то увозила с собой и деньги, и сундук с вещами. Но в последнем году обстоятельства изменились. Художник уже приобрёл известность, выставлял свои картины в Берлине и продавал их за более высокую цену. И в результате художник стал поговаривать о разводе — ведь он стоял теперь на собственных ногах! Это было очень печально и очень глупо. До сих пор удавалось предотвратить окончательный разрыв, но, во всяком случае, это был несчастный брак. Ох, эти браки художников, как они непрочны!
Ничего не вышло и с другими молодыми людьми. У одного кандидата юриста была невеста и он носил кольцо. Когда он пришёл с визитом, то фрёкен Ольсен осталась сидеть в своей комнате. На что он ей? Позднее она видела его в городе. Он похож был на беглеца в поношенных брюках и имел задумчивый унылый вид, хотя кольцо носил по-прежнему. Таких людей лучше оставлять в покое.
Итак, фрёкен Ольсен всё ещё оставалась на своём месте и жила воспоминаниями. Конечно сердце её не было задето, но адвокат представлял для неё верную добычу. Она хотела бы знать только, как велики были его шансы сделаться государственным советником. Но так или иначе, а должна же она всё-таки выйти замуж за кого-нибудь!
Адвокат заговорил о гибели парохода «Фиа». Он видел в этом перст Божий для семьи Ионсена. Подумайте только: не застраховать пароход! Что он там делает в своей конторе, этот консул, когда забывает даже о таких важных вещах? Ведь должна же быть граница всему! Конечно, надо жалеть о людях, которых постигло несчастье, но пожалуй такой урок был необходим для почтенного консула. Ведь они, все вместе, держали себя высокомерно до глупости!
— Я не знаю, — возразила фрёкен Ольсен. — Шельдрупа Ионсена я не считаю глупым.
— Что представляет из себя Шельдруп, я не знаю, — отвечал адвокат. — Я говорю о дочери и её родителях.
— Я бы хотела знать, как примет это несчастье Шельдруп, — сказала фрёкен Ольсен. — Как вы думаете, что он будет делать теперь?
Адвокат наморщил брови и, взглянув на неё, ответил с ударением:
— Ваш вопрос забавен. Меня это интересовать не может. Есть другие, более важные вещи, о которых мне приходится думать. Что будет делать тот или другой юноша? Да вероятно то же самое, что до сих пор делал. Разве он не стоял за прилавком, или что-нибудь в этом роде?
— Шельдруп? Нет, он никогда не стоял за прилавком.
— Да? Ну, мне это безразлично.
— Может быть он вернётся теперь домой и займётся делами.
Разговор этот начал сердить адвоката и он заметил надменным тоном:
— Кто займётся этим гибнущим делом и мелочной лавочкой, об этом я, конечно, не имел времени подумать. Быть может, Шельдруп и годится для этого. Я этого не знаю. Учился ли он чему-нибудь?
— Чему-нибудь? Конечно. Он все эти годы учился за границей.
— Да? Учился в иностранных университетах? Удивительно только, что никто об этом ничего не слыхал!
Но тут адвокату вдруг пришло в голову, что он говорит вовсе не то, что следует.
— Речь идёт теперь не о Шельдрупе, — поправился он, — а об остальной семье, которая хорошо сделает, если посбавит спеси. Я только их и имел в виду.
Однако, фрёкен Ольсен сочла нужным сказать что-нибудь в пользу Фии Ионсен.
— Фиа прекрасно рисует, — заметила она.
