Гарриет Бичер-Стоу - Хижина дяди Тома
— Огюстэн, — произнесла мисс Офелия, поворачиваясь к Сен-Клеру, — зачем вы привели сюда это… существо?
— Для того чтобы вы могли проявить свои способности: надлежащим образом обучить и воспитать ее. Мне показалось, что это забавный образец породы Джимми-Вороненка… Сюда, Топси! — И он свистнул, словно подзывая собаку. — Спой-ка нам одну из твоих песенок и попляши!
В блестящих, как стеклышки, глазах девочки сверкнул озорной огонек, и пронзительным голосом она затянула старинную негритянскую песню. Пение свое она сопровождала размеренными движениями ног и рук — хлопала в ладоши, подскакивала, кружилась на одном месте, стукала коленкой о коленку и, не переставая, тянула свою протяжную песню. В завершение она несколько раз перекувырнулась, испустила пронзительный крик, столь же чуждый гамме человеческих звуков, как свисток локомотива, и внезапно замерла в неподвижной позе на ковре, скрестив руки с выражением лицемерия и торжества, искоса бросая на присутствующих плутоватые взоры.
Мисс Офелия молчала. Она была поражена.
Сен-Клер, как озорной мальчишка, наслаждался достигнутым эффектом.
— Топси, — произнес он, обращаясь к девочке, — вот твоя новая госпожа. Я дарю тебя ей. Смотри, веди себя как следует.
— Да, сэр, — ответила Топси все с той же торжественной серьезностью, но в то же время довольно зло прищурившись.
— Нужно быть хорошей девочкой, слышишь, Топси? — продолжал Сен-Клер.
— О да, сэр! — воскликнула Топси с видом лицемерной покорности.
— Послушайте, Огюстэн, — воскликнула Офелия, — что все это значит? Ваш дом и так битком набит этими черномазыми ребятишками! Шагнуть нельзя, того и гляди наступишь на кого-нибудь из них… Встаю утром — наталкиваюсь на негритенка, спящего за дверью… Пошла дальше — из-под стола выглядывает чья-то чумазая физиономия; третий растянулся на коврике в вестибюле. Они копошатся всюду, кричат, лазают куда попало… А вам понадобилась еще эта! Зачем?
— Чтобы вы занялись ею, обучили и воспитали, ведь я уже говорил вам. Вы все проповедуете, что им нужно дать образование, вот я и хотел предоставить вам достойный экземпляр для опыта. Воспитайте ее так, как подобает.
— Уверяю вас, что мне это совсем не нужно! У меня и так работы выше головы.
— Вот таковы все вы, христиане! Вы организуете целые общества и посылаете каких-то несчастных миссионеров просвещать язычников. Но покажите мне хоть одного человека, который был бы способен взять к себе такого бедного язычника и заняться его обращением! Если кому-нибудь из вас предложить такое дело, сразу же окажется, что эти нуждающиеся в вашем внимании «ужасно грязны» и «неприятны», что это потребует чересчур больших усилий, и так далее, и так далее…
Сен-Клер попал в точку: совесть мисс Офелии, как всегда, была на страже, и она гораздо благожелательнее взглянула на девочку.
— Но ведь не было особой необходимости приобретать еще одну… — уже мягче возразила она. — Этих чернокожих ребят и так больше чем достаточно в доме.
— Так вот, дорогая, — сказал Сен-Клер, уходя, — я прошу у вас прощения за мои шутки. Вы так добры, что они не могут вас рассердить, и вы меня извините. Дело заключалось в следующем: девочка принадлежала супружеской паре, которая постоянно пьянствовала. Они содержали какой-то жалкий кабачок, мимо которого мне ежедневно приходилось проходить, и мне надоело слышать, как она ревет, когда они ее избивают. Девчонка показалась мне потешной, но озорной. Я подумал, что из нее может еще выйти толк, и купил ее. Попробуйте-ка воспитать ее согласно вашим правилам. Поглядим, что из этого получится…
— Хорошо, я сделаю все, что могу, — сказала мисс Офелия и приблизилась к девочке с такой осторожностью, точно это был черный паук. — Она ужасно грязная да к тому же полуголая. Ее следует вымыть и приодеть…
Мисс Офелия повела девочку на кухню.
«К чему это мисс Офелии могла понадобиться еще одна девчонка? — подумала стряпуха, недружелюбно приглядываясь к Топси. — Неужели и она еще будет путаться здесь под ногами?»
— Фи! — протянули Джэн и Роза с пренебрежительной гримасой. — Пусть не попадается на дороге! Просто непонятно, зачем понадобилась мастеру эта черномазая замарашка!
— Замолчите наконец! — прикрикнула на девушек старая Дина. — Она ни чуточки не чернее вас, мисс Роза! Вы, кажется, считаете себя белой? Но вы ни черная, ни белая… А следовало бы быть либо такой, либо этакой!
Мисс Офелия сразу поняла, что на кухне ни у кого нет особой охоты заняться мытьем девочки, и она принялась за это сама. Джэн сердито и неохотно помогала ей.
Возможно, что людей с утонченной чувствительностью покоробит подробное описание этой чистки и мытья совершенно запущенного ребенка, до этих пор знавшего лишь обиды и побои. Но, увы, в этом мире многие тысячи людей вынуждены жить в таких условиях, одного описания которых не в состоянии вынести такие же смертные, как и они.
Мисс Офелия была женщина решительная и твердая. Преодолев отвращение, она довела начатое дело до конца. Она выполнила все, чего требовали от нее ее убеждения. Заметив на плечах и на спине ребенка многочисленные рубцы и пятна, свидетельствовавшие о методах, применявшихся при ее воспитании, она почувствовала, что в сердце ее пробудилось сострадание.
— Поглядите только, — говорила между тем Джэн, указывая на рубцы, — достаточно взглянуть на это, чтобы сразу догадаться, какая она скверная девчонка! Возни у нас с нею будет вдоволь!
Топси прислушивалась к рассуждениям Джэн, исподтишка бросая острые взгляды на коралловые серьги говорившей.
Когда девочку с ног до головы одели, и даже довольно прилично, когда ее постригли, мисс Офелия вздохнула с облегчением: ей показалось, что Топси приняла гораздо более благообразный вид. Мисс Офелия стала даже подумывать о том, к каким методам прибегнуть при ее воспитании.
Усевшись против девочки, она приступила к допросу:
— Сколько тебе лет, Топси?
— Не знаю, миссис! — И она состроила гримасу, так что обнажились ее белые зубы.
— Как это ты не знаешь? Неужели никто тебе этого не говорил? Кто твоя мать?
— У меня никогда не было матери, — ответила Топси, снова скорчив гримасу.
— Не было матери? Что ты болтаешь? Где же ты родилась?
— Я и не родилась! — решительно заявила Топси, продолжая корчить все более страшные рожи.
Обладай мисс Офелия пылким воображением, ей могло бы показаться, что перед нею кривляется какой-то уродливый маленький гном из страшных сказок, но она спокойно продолжала свой допрос, только уже более строгим тоном.
— Так отвечать не полагается, дитя мое, — сказала она. — Я не шучу с тобой. Скажи мне, где ты родилась и кто твои отец и мать?
— Я не родилась, — ответила девочка более твердо. — У меня не было ни отца, ни матери, никого… Я выросла у торговца рабами. Там было много ребят, все такие же, как и я. Старая тетка Сю смотрела за нами.
Девочка говорила вполне искренно.
— Сколько времени ты прожила у своих хозяев в кабачке?
— Не знаю.
— Год? Больше?
— Не знаю.
— Подумать только, — воскликнула Джэн, — не иметь понятия, что такое время! Не знать, что такое год! Она даже не знает, сколько ей лет!
— Умеешь ли ты хотя бы шить? — спросила Офелия.
— Нет.
— Что же ты умеешь делать? Что ты делала у своих хозяев?
— Я умею ходить за водой, мыть тарелки, чистить ножи, услуживать посетителям.
— Хозяева были добры к тебе?
— Ну еще бы! — проговорила девочка, недоверчиво взглянув на Офелию.
Раздраженная мисс Офелия прекратила этот явно безнадежный разговор, а Сен-Клер, зашедший в комнату и оказавшийся свидетелем происходившего, усмехнувшись, сказал:
— Что ж, сестрица, вот вам нетронутая почва! Полоть вам не придется, вы можете здесь сеять все, что найдете нужным.
Взгляды мисс Офелии на воспитание были так же тверды и непоколебимы, как и на все остальное. Это были взгляды, имевшие хождение в Новой Англии сотню лет назад и сохранившиеся до наших дней в районах, находящихся «вдали от разложения» (куда не доходит железная дорога). Принципы эти легко выразить в нескольких словах: научить детей разговаривать только тогда, когда это им полагается; выучить их чтению, письму и катехизису; пороть их, когда они лгут.
Эта система была единственной, которая была известна мисс Офелии, и она поспешила применить ее к Топси.
Прежде всего она строго установила права и обязанности. Топси рассматривалась как личная собственность мисс Офелии. Видя, как недоброжелательно отнеслись к маленькой негритянке на кухне, мисс Офелия решила ограничить деятельность Топси своей комнатой. Она отказалась от многолетней привычки самой стелить постель и подметать свою комнату и приняла на себя добровольное мученичество, обучая этому делу свою чернокожую собственность. Это было нелегко. Если бы кто-либо из наших читательниц оказался в подобном положении, он оценил бы всю тяжесть этой жертвы.
