Ирвинг Стоун - Греческое сокровище
— Скоро мы будем называть нашего друга доктор Шлиман. Ростокский университет — это недалеко от его родного города — готовится присвоить ему степень доктора философии за эту самую книгу, которую ты держишь. Этим будет подтверждено, что все сказанное в ней — правда.
Не зная, что ответить, Софья молчала. Шлиман поспешил ей на выручку.
— Не подтверждено, мой дорогой архиепископ, — воскликнул он, подняв пока еще даже не епископа на высшую ступень в церковной иерархии, — не подтверждено, а только предположено. Правильность своих заключений мне предстоит подтвердить делом, а не на словах.
— А в чем это будет заключаться? — вежливо поинтересовался кто-то из родных.
— Найти Трою! Я разрою Гиссарлык, это напротив устья Геллеспонта, и выведу на свет божий град Приама, который Гомер называл «священной Троей». Прежде всего я буду искать стену. В «Илиаде» Посейдон говорит о ней:
Я обитателям Трои высокие стены воздвигнул.Крепкую, славную твердь, нерушимую града защиту. [6]
И эти стены пали только на десятый год войны, когда ахейцы обманом заставили троян ввести в свой город деревянного коня. Ночью прятавшиеся в коне ахейские воины вышли и открыли ворота города. Только благодаря этой хитрости ахейцы смогли взять Трою и сожгли ее. Они и не думали плыть домой, а укрылись со всем флотом в песчаных бухточках Тенедоса.
Генри Шлиман пришел в возбуждение: он раскачивался на стуле, глаза его блестели. Софья только поражалась, как на глазах меняется человек. Но еще поразительнее была убежденность, звучавшая в его голосе.
Отношение Софьи к «Илиаде» и соответственно к Трое подготовили пять лет занятий языком Гомера. Мнения же ее наставников в Арсакейоне были в свою очередь восприняты ими от профессоров Афинского университета — благо, это рядом. Когда Софья второй год училась в Арсакейоне, университетские стены услышали такие речи профессора Вернардакиса, непререкаемого авторитета в древнегреческой истории:
— Сбросив турецкое иго, греческий народ получил возможность вкушать нектар поэзии Гомера. Гомер создает архитектурное целое. Все на местах, все правильно. Но все это — выдумка Гомера, ничего похожего не было.
Obiter dicta [7]профессора моментально стали известны в Арсакейоне, где учителя с похвальным благоразумием верили университету на слово. И Софья была приведена к убеждению, что Фридрих Вольф в своей толстенной книге «Введение к Гомеру», опубликованной в 1795 году, раз и навсегда доказал: никогда не было ни Гомера, ни Троянской войны, ни даже самой Трои. Ни один уважаемый ученый-классик не изъявил желания оспорить, доводы Вольфа.
Софья была потрясена: самоучка, в четырнадцать лет вынужденный оставить школу и потом пять лет по восемнадцати часов не разгибавший спину в бакалейной лавке, где уж, конечно, было не до книг, — и пожалуйста: он выражает несогласие с ее учителями и городит чушь, в которую верят лишь дилетанты да введенные в заблуждение безумцы! Мельком окинув взглядом собрание, Софья уловила сквознячок скептицизма и поняла, что не одинока в своем отношении.
Она поняла, что и Генри Шлиман это почувствовал и что его не обескуражило старательно скрываемое недоверие слушателей.
— Простите мне самонадеянность, с какой я рассказываю грекам их собственную историю, — с любезной улыбкой сказал он. — Но так всегда ведут себя новообращенные: они гораздо строже блюдут обеты, нежели рожденные в вере. Чужие сомнения меня не сбивают. Пусть сомневаются. Было время, когда люди сомневались в том, что земля вертится вокруг солнца.
Энгастроменосы подписывались на популярный журнал «Пандора», а в нем как раз сейчас вдруг вновь разгорелись страсти вокруг «гомеровского вопроса», причем решающее мнение сводилось к тому, что гомеровские поэмы — это «мир поэтических чувств».
Георгиос Энгастроменос почел себя обязанным немного ободрить гостя:
— Мистер Шлиман, не будете ли вы столь добры объяснить нам, как вы собираетесь обнаружить город, который был уничтожен что-то около…
— Три тысячи лет назад, — быстро подсказал Шлиман, — между тысяча двести сороковым и тысяча сто девяностым годом.
— Да… — задумчиво протянул собеседник. — А не может случиться, что все эти обгоревшие руины давно истерлись в
прах?
Генри Шлиман понимающе кивнул. Софья отметила, что у него розовеют щеки.
— Величайший троянский герой и признанный наследник царя Приама так говорит о городе:
Прежде Приамов сей град племена ясновещие смертныхВсе нарицали счастливым, богатым и златом и медью…
Должно это остаться в земле! Из «Илиады» мы знаем, что во дворце Приама было пятьдесят почивален для сыновей с их супругами, а на дворе—двенадцать почивален для его замужних дочерей. Мы знаем о «благозданном доме» Гектора, где «лилейнораменная Андромаха» занималась с женами-прислужницами тканьем, прядением. Вот Гектор идет возбудить на битву своего ненавистного брата Париса, входит в его дом:
Сам он дом сей устроил с мужами, какие в то времяВ целой Троаде холмистой славнейшие зодчие были:Мужи ему почивальню, и гридню, и двор сотворилиВ замке градском, невдали от Приама и Гектора дома.
Все это были каменные здания, а камень не горит. Потом, мы знаем, что у города было двое ворот — Скейские и Дарданские. Они-то куда могут деться?! Еще там были «красиво устроенные стогна», по которым разъезжали колесницы, и «Скейская возвышенная башня», с которой Елена указала Приаму ахейских вождей Аякса и Агамемнона. Все это и еще многое стоит, как встарь, укрытое позднейшими Троями, может, тремя, а может, четырьмя, и плотно слежавшаяся земля служит им защитой от времени.
Софья сидела, смущенно опустив, глаза, и, когда она заговорила, он уловил в ее голосе восхищение.
— Мистер Шлиман, вы так свободно цитируете «Илиаду»… Можно подумать, что вы знаете ее наизусть. Неужели это мыслимо?
— Не только мыслимо, мисс Софья, но и возможно. И на древнегреческом, и на новогреческом я читал эти строки столько раз, что они огненными буквами горят в моей памяти. Да и почему бы мне не запомнить поэму, если потомки и ученики Гомера передавали ее из поколения в поколение целиком, выучивая на слух — слушая рапсодов?
В его тоне не было и тени хвастовства, словно он говорил о самых заурядных вещах. Софья бросила на него испытующий взгляд и поразилась перемене. Уже не скажешь, что он выглядит невыразительно, да и пожилым не назовешь. В него словно вселился бес, гладко выбритое его лицо пылало; он расправил плечи, и костюм приобрел тот вид, в каком вышел из рук портного. В нем бурлили молодая сила и задор. Он привычно щеголеватым жестом разгладил усы, отвел волосы за уши. Но главное — глаза: они были ясные, умные и ненасытно-вопрошающие. Ее разочарование в нем сменилось неподдельной заинтересованностью.
Пользуясь правами старой дружбы, Теоклетос Вимпос не боялся возражать Шлиману.
— Вы все время говорите — Троя, Троя… А ведь ее никогда не было! Это плод поэтического измышления. И Троянской войны не было, как не было деревянного коня и ссоры Ахилла с Агамемноном из-за красивой пленницы. Все это — мифология.
Шлиман добродушно рассмеялся: к язвительным шпилькам Вимпоса он уже привык.
— Знаю. Гомера тоже не было. Просто в течение многих веков бесчисленные аэды сочинили по два-три стиха каждый, а в шестом веке до рождества Христова афинский тиран Писистрат собрал всех живущих рапсодов, те надиктовали комиссии певцов все, что помнили, и певцы сшили песни в одну поэму… Даже Грот в своей «Истории Греции» говорит, что нет никакой возможности доказать существование Трои, как и то, что Гомер действительно написал «Илиаду» и «Одиссею». Э!.. Великие поэты думали иначе: Гёте, Шиллер, Шелли, Пиндар и Гораций верили в историческую личность Гомера, потому что видели в обеих поэмах органическое целое, создание единого гения.
Его звонкий голос, разносивший по саду эту страстную защитительную речь, производил на Софью какое-то будоражащее действие. Не поднимая головы, она тихо спросила:
— Мистер Шлиман, вы позволите мне спросить вас?
— С превеликой охотой, моя юная леди.
— Нас учили в школе, что поскольку древние боги играют решающую роль в обеих поэмах, а с Олимпа и Иды эти боги куда-то исчезли, то, значит, «Илиада» и «Одиссея»—только мифы.
Блеснув голубым огнем глаз, Генри Шлиман улыбнулся: он обожал спорить.
— Когда боги исчезли, ушли в мифологию, в обеих поэмах остался человек, и все человеческое в них верно до последней мелочи. Но я не согласен, что нужно отмахнуться от этих богов. Их создали древние люди, четыре тысячи лет назад до рождества Христова, и они не так уж сильно отличаются от богов в других древних религиях.
