Виллем Элсхот - Избранное
На ее полном лице было разлито блаженство.
Затем она немного призадумалась.
— Да, сударь, пора уже министерству взять дело в свои руки, потому что мы переживаем трудный период. Вы только что упомянули профсоюзы. Так вот, эти профсоюзы…
Она встала, чтобы поплотнее закрыть дверь в мастерскую, которая была слегка приотворена.
— Профсоюзы держат нас за горло, сударь. Вы ведь видели наших рабочих, когда вошли сюда — не правда ли? — и, конечно, ничего особенного не заметили. Да, сегодня суббота, и они в хорошем настроении, потому что завтра им не надо работать. Но вы бы посмотрели на них в понедельник, если только вы застанете их на работе, потому что иной раз они являются только во вторник, а то и позже. И ведь слова нельзя сказать, а то они тут все перевернут вверх дном.
— Господин де Маттос, то, что сейчас рассказывает нам сударыня, чрезвычайно важно для нас. Пожалуйста, записывайте все подряд. Продолжайте, сударыня!
— Иной раз они вдруг переглянутся — а мы с братом даже не знаем, чем мы им не угодили — и, как сговорившись, кидают на пол инструменты и, проклиная все на свете, объявляют забастовку, — шептала женщина. — И сколько их ни уговаривай, нее напрасно. Они требуют сокращения рабочего дня и повышения заработной платы, даже не задумываясь о том, можем ли мы столько платить. И при этом они так нагло себя ведут! А я тут со своей…
Она вдруг осеклась и снова прислушалась.
— Ногой, разумеется, — сказал Боорман.
— Мне показалось, что кто-то нас подслушивает, — продолжала она. — Да, конечно, сударь, с этой несчастной ногой. А не то я сама встала бы к токарному станку. Месяца два тому назад я сидела у себя наверху и причесывалась, как вдруг услыхала, что внизу поднялась кутерьма. Рабочие обзывали моего брата дерьмом и кровопийцей. Это он-то кровопийца, вы только подумайте, сударь! Ведь бедняжка воплощение доброты, это же видно с первого взгляда. Я слышала, как он говорил этим парням: «Тише, тише!» и еще: «Успокойтесь!», как он называл их по именам — Франс и Йозеф, — желая их задобрить, но этим он лишь подливал масла в огонь. Они так ругались, что на улице было слышно.
Она замолчала: вошел подмастерье и сказал, что нужна наждачная бумага.
— Возьми сначала накладную у хозяина, — распорядилась женщина.
— Накладную на несколько клочков наждачной бумаги? — издевательски спросил парень.
— Да, накладную на несколько клочков наждачной бумаги.
Парень ушел, нагло ухмыляясь, и вскоре вернулся с накладной, после чего госпожа Лауверэйсен выдала ему из кассы немного денег. Касса представляла собой огромный старомодный кошелек, который она вытащила из-за пазухи. Когда парень ушел, она снова спрятала кошелек и положила накладную в общую кучу.
— Я уж и не знаю, как я тогда спустилась вниз, но они все еще ругались, когда я уже была в мастерской. Я сказала, что им должно быть стыдно. Так накидываться на моего брата, который всегда рад им помочь и каждый год вносит пятьдесят франков в их кассу взаимопомощи на правах почетного ее члена, а ведь сами они регулярно пропивают ее фонд, как только он достигает ста франков. Я намекала в первую очередь на Дюпона, того самого, который так задирает нас и хочет взять бульбовый профиль, когда швеллер дает четырехкратный запас прочности. А ведь этот тип работает у нас уже двадцать лет и мы с ним всегда хорошо обращались. Когда он женился, мой брат дал ему денег вперед, чтобы он купил себе мебель. В надежде, что он утихомирит остальных, я смотрела прямо на него, пока говорила. И знаете, сударь, что он крикнул мне в ответ?
Она вопросительно взглянула на нас и, когда Боорман энергичным движением бровей дал понять, что жадно слушает ее рассказ, предупредила:
— Это очень неприличные слова.
— Мы хотим знать всю правду, сударыня. Говорите!
— Так вот, сударь, он крикнул: «Старая шлюха!» — проговорила она, покраснев и все же не без кокетства. — Что вы на это скажете? Сами понимаете, добром их уговорить было невозможно. К тому времени эти господа уже надели свои пальто, а когда дело доходит до этого, они считают, что вернуться к работе им уже нельзя — а не то, видите ли, можно было бы подумать, что они пошли на уступки. Для них все это просто развлечение, сударь. И хотя нм заведомо известно, что они ничего таким путем не выиграют, они все равно время от времени устраивают заварушку, потому что под это дело можно безнаказанно загулять. Дома они объявляют, что начали забастовку, и жены вынуждены с этим смириться… Так вот, в тот раз они минуту спустя уже сидели у толстухи Жанны на другой стороне улицы и, извините за выраженье, скоро нализались как свиньи. Вы не видели Жанну, когда шли сюда? Обычно она сидит у окна, потому что знает, что в таком случае ее клиентам просто не под силу пройти мимо. Всякому, кто бы ни зашел, она разрешает себя ущипнуть и, разливая вино, поддакивает каждому слову клиента. «Так, мальчики, значит, вы бастуете? Правильно делаете! Что будем пить, мальчики? Что вам налить?» Тошно глядеть на это, сударь. А самое нелепое — то, что мне пришлось взять Дюпона назад на работу, потому что они заявили, что солидарны с ним. Они прислали ко мне двух представителей своего профсоюза металлистов или как он там называется. Посмотрели бы вы на них, сударь! Ни рыба ни мясо! Они были в шляпах и при воротничках, но от них разило спиртом, а выражались они так, что мороз по коже подирал. Когда я сказала, что Дюпон меня оскорбил, они рассмеялись и заявили, что в устах рабочего такие слова ровно ничего не значат. Один из них добавил, что, назвав меня старой шлюхой, «коллега Дюпон» всего-навсего намекал на то, что я нередко бранюсь. А другой нагло похлопал меня по плечу и посоветовал мне уступить. Три недели еще я держалась, но потом мне все же пришлось пойти на попятный, потому что у меня в работе было двенадцать лифтов для подрядчика из отеля «Эроп», а в контракте есть пункт, предусматривающий пени в сумме пятьдесят франков в день за просрочку. Так с тех пор и засел у нас Дюпон, и, видно, нам никогда от него не избавиться.
Она говорила все тише и тише, то и дело поглядывая в сторону мастерской, а последние слова произнесла таким шепотом, что их почти нельзя было расслышать.
Боорман дал ей время поразмыслить над случившимся, а затем спросил, не страдает ли фирма от застоя в делах.
— Да нет, дела идут прилично, сударь, — сказала она. — Работы у нас сейчас хватает, только мы мало на ней зарабатываем. Машина у нас расходует слишком много топлива, а трансмиссия в мастерскую уже очень изношена, и станки надо электрифицировать. Но я ничем, просто ничем не могу заняться из-за своей ноги, да и к тому же на мне лежит такое бремя. Был бы мой брат немного расторопней, я бы еще решилась что-нибудь предпринять. Но понимаете, сударь, они зовут его «Пит», а не «хозяин». Я охотно продала бы нашу фабрику, а не то создала бы акционерное общество, если бы подвернулись солидные компаньоны с капиталом. Если за это дело взяться как следует, можно заработать уйму денег, — заверила она нас с подкупающим энтузиазмом.
Боорман встал.
— Госпожа Лауверэйсен, — внушительно заговорил он, — благодарю вас за необыкновенно интересную информацию. Что касается превращения вашей фирмы в акционерное общество, то в будущем я, возможно, займусь этим вопросом — ведь у меня широкий круг друзей.
— Ах, пожалуйста, сударь, обдумайте этот план. Я буду вам премного благодарна, а ваши друзья не прогадают, можете быть уверены. Но ведь и вам надо что-то на этом заработать. Быть может, вы соблаговолите занять пост управляющего?
— Посмотрим, — обнадеживающе улыбнулся Боорман. — Но сначала я должен опубликовать свой труд. Я позволю себе нанести вам визит через несколько дней, чтобы зачитать вам первую главу. Вы даже можете заказать необходимое количество экземпляров того номера «Всемирного Обозрения», в котором пойдет речь о фирме «Лауверэйсен». Вы всегда бываете здесь по утрам, сударыня?
— Конечно, сударь, — ответила она. — Куда же я денусь со своей ногой?
О боже, опять она за свое! Все только нога и нога.
— Чудесно, — сказал Боорман. — Стало быть, до понедельника.
— Чем скорее, тем лучше, — сказала она. — А теперь я раздам кости своим мохнатым друзьям — ведь они сбегаются со всего города и терпеливо ждут. Всего вам хорошего, господа!
Отвесив последний поклон, мы покинули контору. Господин Лауверэйсен проводил нас до двери, а затем, пробившись сквозь свору милых собачек, мы вышли на улицу, где с другой стороны нам приветливо помахала рукой толстуха Жанна, которая и в самом деле сидела у своего окна.
ЗАКАЗКогда после обеда я пришел в контору, Боорман уже сидел за письменным столом, и я сразу же увидел, что он пребывает в прекрасном расположении духа.
— Мы должны немедленно написать статью о фирме «Лауверэйсен», — заявил он, — потому что здесь наклевывается выгодное дельце, вот увидите! Жаль, что завтра воскресенье и нам придется отложить встречу с хозяйкой до понедельника. Одному богу известно, какие мысли могут взбрести ей в голову за сорок восемь часов. Иной раз человека вдруг охватывает какое-то смутное чувство и он начинает задумываться, словно у него нечистая совесть. И откуда ни возьмись возникает вдруг блуждающий огонек сомнения, вспыхивающий в тумане. Огонек мерцает и мечется во мгле, но не исчезает. И человек уже не в силах от него избавиться, сколько бы вы ему ни помогали. Сотни раз я поддерживал в этой неравной борьбе страждущих и колеблющихся, черпая силы в надежде на выгодную сделку, но все было напрасно. Сомнение всегда оказывалось сильнее нас: однажды возникнув, оно стоит, как призрак, между тобой и твоим клиентом, и вы вдвоем набрасываетесь на него и колотите со все возрастающим ожесточением, пока не обрушится все, что вы воздвигли. И тогда вас окатывают ледяной вежливостью и притворным радушием, предвещающими разрыв, и мгновение спустя вы уже стоите за дверью с пустыми руками. Итак, за дело, де Маттос! За дело, мой мальчик! Живописуйте в ярких красках великолепные кухонные лифты, их добротную отделку и ни с чем не сравнимую надежность, блестящее руководство госпожи Лауверэйсен, человеколюбие ее брата и так далее, в таком же духе. В моем столе вы найдете статью под рубрикой «Мрамор», из которой можно кое-что позаимствовать. Она начинается словами: «Из всех строительных материалов мрамор, несомненно, таит в себе самые замечательные возможности для решения неиссякаемой и прекрасной темы — декоративной отделки зданий». Замените «мрамор» «железом», а в остальном оставьте все как есть — ведь эта фраза неизменно нравится всем, что бы за ней ни последовало. Правда, кухонные лифты не имеют прямого отношения к декорированию. И потому посмотрите еще под рубрикой «Рояли». Там должна быть небольшая статья, напечатанная на машинке. Да-да, вот она. Отсюда вы тоже можете кое-что переписать. Только вместо «Де Пётер» поставьте всюду «Лауверэйсен» и «рояль» замените «кухонным лифтом». О чудесном звучании вы, разумеется, не будете говорить, а также опустите упоминание о массивном эбеновом дереве. Однако все длинные фразы можете оставить без изменений. Я подчеркну их красным карандашом. Надо лишь сочинить для матушки Лауверэйсен вступление и заключение, и все должно быть готово через час, потому что в четыре часа я пойду в клуб играть в кегли. Пишите!
