На вашем месте. Веселящий газ. Летняя блажь - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
– Заходите, присаживайтесь, – гостеприимно предложил я, уже успев привыкнуть к тому, что моя спальня стала универсальным местом переговоров. – Или вы просто так заглянули?
– Я принес завтрак, сэр.
Завтрак в постели – всегда завтрак в постели, при любых обстоятельствах, и я совсем было воспрянул духом, но, взглянув на поднос, обнаружил там лишь стакан молока, нечто вроде кучки опилок и очередную партию проклятущего чернослива. Поистине сладостная весть для желудка, привыкшего мыслить в категориях яичницы и тушеных почек.
– Эй! – возмущенно воскликнул я.
– Сэр?
– Что это?
– Ваш обычный завтрак, сэр, – уныло доложил дворецкий.
– Черт побери! – прошипел я. Потом вздохнул. – Ладно уж, это лучше, чем ничего.
Мой земляк сочувственно наблюдал, как я жую опилки.
– Суховато, сэр?
– Мерзость какая, – сплюнул я.
– Говорят, полезно от лишнего веса.
– Они всегда найдут, что сказать.
– Называется «сбалансированная диета», – кивнул он. – Не очень-то приятно, когда джентльмен вынужден соблюдать такой, с позволения сказать, спартанский режим. Я хорошо знаю, какой аппетит бывает в юном возрасте.
– Я тоже.
– Понимаю ваши чувства, сэр. Хоть вы и весьма значительная фигура в мире кинематографа, но тем не менее всего лишь ребенок, не так ли?
– И похоже, навсегда им останусь, если буду есть эту дрянь.
– Будь моя воля, я разрешил бы вам есть все что угодно. В конце концов, детство бывает лишь один раз.
– Или два.
– Что вы сказали, сэр?
– Нет, ничего.
– Вам бы сейчас хорошую порцию сосисок…
– Не надо, пожалуйста!
– Они там внизу как раз их едят. Сосиски с гречневыми оладьями.
– Вы что, издеваетесь?
– Нисколько, сэр. Просто мне пришло в голову… Если бы я мог рассчитывать на небольшую сумму в качестве компенсации за риск лишиться места, то решился бы, пожалуй, принести вам немного.
Чернослив обратился в пепел у меня во рту, что, впрочем, мало повлияло на его вкус.
– У меня нет денег, – признался я.
– Совсем, сэр?
– Ни единого пенни.
Дворецкий вздохнул.
– Вот, значит, как. Что ж, очень жаль.
Я молча прикончил чернослив и отхлебнул молока. Деньги. Вот в чем корень всех моих проблем.
– А вы не могли бы дать мне взаймы?
– Нет, сэр.
Еще глоток. Дворецкий снова вздохнул.
– Мир полон печалей, сэр, – глубокомысленно заметил он.
– До краев.
– Посмотрите хотя бы на меня, сэр.
Я бросил на него удивленный взгляд.
– А что с вами такое? По-моему, все в порядке.
– Если бы так, сэр.
– Вам-то чего слезы лить? Небось, завтракали, пока наружу не полезло.
– Вы правы, мой утренний прием пищи был вполне удовлетворительным… но разве в одном завтраке счастье?
– Ну да, есть ведь еще обед, не говоря уже об ужине.
– Боль изгнания, сэр, – объяснил он. – Горький хлеб чужбины. Отчаяние одиночества, вынужденного прозябать среди дешевых блесток и мишуры города, полного фальши, где трагедия скрывается за тысячами лживых улыбок.
– Вот как? – холодно заметил я.
У меня не было настроения выслушивать жалостливые истории. Не хватало еще, чтобы всякие дворецкие плакались мне в жилетку. Держать его за руку, утирать слезы и вообще быть родной матерью? Нет уж, спасибо!
– Вам, сэр, наверное, было бы интересно узнать, как я оказался здесь?
– Да нет, не очень.
– Это долгая история.
– Приберегите ее для зимних вечеров у камина.
– Хорошо, сэр. Ах, Голливуд, Голливуд… – Похоже, дворецкому не слишком здесь нравилось. – Блистательный вертеп, полный печалей, где таятся соблазны и застит глаза обманчивая слава, где души корчатся в огненной печи желания, где улицы омыты слезами оскорбленной невинности…
– Чище будут.
– Ах, Голливуд! – нимало не смутившись, продолжал он. – Обитель дешевого успеха и пышной нищеты, где пылает неугасимый огонь в ожидании все новых и новых наивных мотыльков, а красота распята на безжалостном колесе греха! С вашего разрешения, сэр, если вы закончили завтракать, я заберу поднос.
Он, наконец, убрался, а я, пользуясь отсутствием новых посетителей – видимо, такие передышки случаются даже у самых занятых людей, – вылез из постели, напялил дурацкую рубашонку с оборками и все те же короткие штанишки и спустился вниз посмотреть, как поживает семейка Бринкмайеров.
Завтракали они, очевидно, во внутреннем дворике, где неподалеку от пруда с золотыми рыбками стоял стол, накрытый белой скатертью. Мое сердце бешено заколотилось: на широком блюде в центре стола лежала одинокая сосиска! Эти пресыщенные обжоры даже не смогли все доесть, предоставив мне наслаждаться остатками своего пиршества.
Золотые рыбки в ожидании подплыли к краю бассейна, но мои потребности были важнее. Оглядываясь по сторонам, я поспешно дожевал сосиску, и рыбки с разочарованными гримасами уплыли на дно. На столе лежала утренняя газета, и мною овладело понятное любопытство. Поскольку теперь я владел на правах собственника предприятием «Джо Кули» со всем движимым и недвижимым имуществом, новости, его касавшиеся, были и моими новостями.
Если эта газета могла считаться надежным индикатором общественного мнения, я пользовался большим успехом у прессы. Даже тяжесть на сердце и пустота в желудке не помешали мне с удовлетворением отметить, что мое имя вытеснило с первой страницы почти все остальные мировые новости. Там присутствовало дежурное сообщение о намерении президента – благослови Бог старину Чарли! – потратить еще миллиард чужих денег на что-то там этакое, но кроме него я нашел лишь одну-единственную заметку, задвинутую в юго-восточный угол, которая не касалась малыша Джо Кули. В ней говорилось, что торжественное открытие статуи Т. П. Бринкмайера, главы компании «Бринкмайер-Магнифико», состоится сегодня в шесть часов вечера на территории киностудии.
Я стоя перелистывал страницы, одновременно высматривая, не осталось ли на тарелках еще чего-нибудь съестного, когда во дворик через стеклянную дверь вышел сам хозяин дома. Он был в халате и более чем когда-либо напоминал воздушный шар. Впрочем, на этот раз не простой воздушный шар, а воздушный шар, терзаемый тайной мыслью. В его глазах застыло загнанное выражение. Он побродил немного вокруг бассейна, волоча за собой пояс от халата, потом подошел ко мне, нервно потирая руки.
– Привет!
– Доброе утро, – ответил я.
– Приятная погодка.
– Вполне.
– Ну что ж, молодой человек, день настал, – заметил он с каким-то болезненным хихиканьем, похожим на стон.
– Ага, – ответил я, поняв, что он имеет в виду статую, – повеселимся на славу.
– Скорее бы все закончилось, – пробормотал он и снова застонал.
Мне показалось, что он нуждается в слове ободрения. Видимо, мой работодатель принадлежал к породе людей, которые не слишком жалуют всякие сборища и публичные выступления.
– Выше нос, Бринкмайер! – сказал я.
– Что?
– Я говорю, выше нос! Не надо так нервничать.
– Не могу. Знаешь, что она сказала?
– Что?
– Мне придется надеть фрак и стоячий воротничок!
– Вы будете королевой бала, – усмехнулся я.
– И еще гардению
