На вашем месте. Веселящий газ. Летняя блажь - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
Короче говоря, передо мной стоял третий граф Хавершот собственной персоной.
– Порядок! – довольно произнес он. – Вот и я.
11
Первое, что бросалось в глаза в этом пересмотренном и исправленном издании малыша Кули, было его полное спокойствие. Произошедшая путаница, похоже, нисколько на нем не отразилась. Он подошел к кровати и сел с таким видом, будто ничто на свете его не волновало. Видимо, жизнь в Голливуде настолько отучает принимать что-либо близко к сердцу, что, даже очнувшись в чужом теле, вы лишь невозмутимо замечаете: «О, чужое тело, вот как? Ну-ну…» – и отправляетесь по своим делам. Первая реплика Джо касалась вовсе не случившейся путаницы, а моей новой диеты.
– Сливы! – передернул он плечами, взглянув на косточки от чернослива. – Ну конечно. Вряд ли кто-нибудь съел их больше за свою жизнь, чем я. Ну что ж, теперь твоя очередь.
Пробормотав еще что-то про шпинат, он извлек из нагрудного кармана несколько потрепанный рожок мороженого и щелчком сбил с него пылинку.
Это зрелище потрясло меня до глубины души. Каждая клеточка моего тела затрепетала в жажде вкусить это божественное лакомство.
– Эй, дай лизнуть! – воскликнул я дрожащим голосом. Он без колебаний протянул мне мороженое. Сам сэр Филип Сидней, склонившийся над раненым солдатом, не мог бы быть внимательней.
– Не стесняйся, ешь все. Странное дело, я теперь не так уж за ним и гоняюсь. Раньше мог есть, пока не лопну, а сейчас… хоть бы их и вовсе не было. То же самое и с шоколадом, и с помадкой, и с тыквенным пирогом, и…
– Замолчи! – воскликнул я страдальчески.
– Что?
– Не надо о них! Я же не каменный.
– Ах, извини.
Наступила тишина. Он наблюдал, как я жадно поглощал мороженое.
– Забавно на тебя смотреть.
– На тебя тоже, – парировал я.
– Значит, оба хороши, – миролюбиво заключил он. – Интересно, как такое могло случиться? Просыпаюсь, комната не та, и врач не тот: сует мне стакан, говорит, полощи рот, и тут оказывается, что и я – вовсе не я… Гляжу в зеркало и вижу там тебя! Смех, да и только.
– Ничего смешного, между прочим.
– Может, и так, но в тот момент я здорово повеселился. Ага, думаю, где-то там ошибочка вышла. Ты можешь это объяснить?
Я сбивчиво изложил свою теорию насчет четвертого измерения.
– Да, сэр, чудеса… – задумчиво протянул он. – Наверное, так оно и было. Чего еще ждать при нынешнем президенте, всем на все наплевать…
– Ладно, неважно, как оно получилось, – перебил я. – Главное, что нам делать со всей этой чертовщиной?
Он пожал плечами.
– Тут уж ничего не поделаешь.
– Мы могли бы выступить с заявлением…
– Ага, что ты – это я, а я – это ты. И загреметь вместе в одну психушку.
– Думаешь, этим кончится?
– А ты как думаешь?
– Пожалуй, – согласился я, поразмыслив.
– Да, наверное, ты прав.
Да и кто бы мог сомневаться в его правоте; мальчишка смотрел в корень. Тем, кто бегает и рассказывает подобные истории, одна дорога – в сумасшедший дом. Я по своей наивности полагал, что проблемы возникнут лишь с недоверием и равнодушием публики. Нет, все хуже. Они первым делом пошлют за смирительными рубашками и обновят войлок на стенах палаты.
– И вообще, – продолжал он, – мне спешить некуда. Так даже лучше, немного отдыха не повредит.
Несмотря на подаренное мороженое, я не мог не почувствовать досаду. Уж слишком он самодоволен, этот тип.
– Вот как? Лучше?
– Ага, – ухмыльнулся он. – Мне так хотелось поскорей стать большим, и вот он я – куда уж больше! Суперкласс! Короче, все тип-топ…
Мое раздражение еще усилилось. Его жизнерадостность просто бесила. Этот молокосос думал только о себе.
– Значит, тип-топ?
– Вот именно, тип-топ.
– Для тебя – пожалуй.
– Ну да, я о себе и говорю.
– А обо мне ты совсем не думаешь?
– О тебе? – удивился он.
– Да, обо мне! Потому что я, если хочешь знать, чертовски расстроен всей этой чехардой, и у меня складывается впечатление, что именно мне теперь придется отдуваться за всех! Жил в свое удовольствие, как британский лорд, вкусно ел, сладко пил, имел приличный доход и даже в гольфе уже считался не из последних, и тут вдруг… Как гром среди ясного неба! Теперь я младенец, которого так и норовят искупать женщины и чье общественное положение не лучше, чем у какого-нибудь узника в Дартмурской тюрьме! Сделай то, сделай это… Заталкивают в машину, куда-то везут, тащат по лестнице, запирают в спальне…
Он вопросительно поднял брови.
– Ага, значит, уже познакомился со старухой?
Я мрачно кивнул.
– За руку тащила?
– Ну да.
– Она всегда так. Сильная, как буйвол. Небось, три порции за обедом съедает.
– Дело не в силе, а в агрессии.
– Как?
– Я хочу сказать, – объяснил я, – что ее действия продиктованы злобой. Совершенно очевидно, что она тебя убить готова.
– Ну, в общем… мы никогда особенно не дружили.
– А почему? – прищурился я.
– Не знаю…
– А я знаю! Потому что ты никогда не старался ее задобрить. Надо было употребить такт и учтивость. Чуть-чуть сердечности с твоей стороны, немного духа сотрудничества, и она могла бы стать тебе второй матерью! Вот, например, ты хоть раз подарил ей большое красное яблоко?
– Чего? – вытаращил он глаза.
– Вот видишь!
– Да с какой стати?
– Чтобы задобрить! – наставительно поднял я палец. – Большое красное яблоко – самый надежный метод, спроси хоть в ближайшем детском саду, и самый простой в придачу. Давно бы уж сделал и горя не знал… А вместо этого, – горько добавил я, – что ты суешь ей в постель? Мексиканских рогатых жаб?
Его лицо – бывшее мое – слегка порозовело от смущения.
– Ну… в общем…
– Вот об этом я и говорю!
– Подумаешь! Ну, жаба… Нормальному человеку не придет в голову обижаться из-за какой-то жабы.
– Пф! – презрительно отвернулся я.
– Ладно, извини.
– Теперь поздно извиняться. Ты ожесточил ее натуру.
– А пусть она не ожесточает мою! Эти чертовы сливы, этот шпинат…
Я снова фыркнул, с трудом сдерживая раздражение. Снова наступила тишина. Он задумчиво ковырял ботинком пол, я хмуро уставился в стену.
– Ну ладно, – сказал, наконец, Кули, бросив взгляд на часы – мои часы. – Пора мне валить отсюда. Только сначала скажи, твоя фамилия Хавершот, правильно?
– Да.
– Как она пишется?
– В кармане пиджака – футляр с визитками.
Удовлетворенно кивнув, он нашел футляр, достал одну и начал рассматривать.
– Ого! Так ты, стало быть, из этих, из графьев?
– Ну да… то есть был, – вздохнул я.
– На картинках они совсем другие – такие
