На вашем месте. Веселящий газ. Летняя блажь - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
– Вы уверены, что там был не розовый кролик?
– Нет, нет, нет! Чертенок! Что я, чертей не видел?
– А какой он был?
– Самый скверный, какой только бывает! Мне он сразу не понравился.
Девушка поджала губы и покачала головой.
– Ну вот, я же предупреждала.
– Да, конечно, – заторопился Эгги, – но откуда же мне было знать, что это случится вот так вот сразу? Так вдруг – вот что страшно. И такой скверный чертенок… без всякого предупреждения…
– А вы чего, интересно, ожидали? – усмехнулась она. – Рекомендательного письма по почте?
Мой несчастный кузен все не мог успокоиться.
– «Я за тобой, Эгги», так и сказал, да еще так нагло, с ухмылкой… «Эге-гей, Эгги! Я за тобой, приятель!» Что мне теперь делать, как вы думаете?
– Вы в самом деле хотите знать? – прищурилась она.
– Да-да! Хочу! «Привет, Эгги…»
– Вам остается только одно: пойти со мной и отдать себя в руки Лоры Луэллы Стотт!
– А она разбирается в чертях?
– Черти – ее конек.
– А погреб у нее на уровне?
– Что?
– Ну… мне, ясное дело, надо подкрепиться, и поскорее. Какой смысл идти к этой вашей Стотт, если у нее ничего нет.
Девица изумленно вытаращилась на Эгги.
– Уж не хотите ли вы сказать, что станете употреблять спиртное после того, что случилось?
– Сейчас я нуждаюсь в нем больше, чем когда-либо. Употреблять? Разумеется! Стаканами, бутылками, ведрами!
– Так вы не хотите избрать путь трезвости? – Она говорила так, будто не верила своим ушам.
Теперь настала очередь Эгги изумленно вытаращиться и не верить своим ушам.
– Что-о? В такой момент? Когда каждый нерв в моем теле выдернут с корнем и завязан на сто узлов? Что за дурацкая мысль! Вы же разумная девушка, как вы можете предлагать такое? Разве вы не видите, как я потрясен, просто разбит вдребезги. Мои нервные узлы трясутся, как лимонное желе под ударами штормового ветра! Нет, вы даже не представляете, насколько это ужасно… «Эгги, – сказал он, вот так прямо и сказал, – за тобой я пришел, Эгги, старина…»
Она в отчаянии махнула рукой, как дочь сельского викария, которая обнаружила, что существенная часть прихожан тайно исповедует сатанизм.
– Ладно, делайте что хотите. Идите своей дорогой. В конце концов, это ваши собственные похороны…
– Не надо так говорить! – вскинулся Эгги.
– …но когда наступит самый страшный час – а он наступит, поверьте моему слову, – вспомните, что в Храме Нового Рассвета вас всегда ждет теплый прием. Даже самые жалкие отбросы человеческого общества могут найти там пристанище.
Девица развернулась и зашагала прочь, оставив Эгги в одиночестве. Он нерешительно взглянул пару раз на дом, словно прикидывал, не слишком ли опасно будет вернуться и опрокинуть еще стаканчик, и, видимо, решив, что слишком, поплелся на поиски новых доноров. Я, в свою очередь, дав малышу Кули еще четверть часа на то, чтобы появиться, также покинул свое законное жилище и вскоре, легко вскарабкавшись на крышу пристройки, вновь оказался в спальне, терзаемый голодом, как никогда прежде.
Как оказалось, вернулся я вовремя, ибо как только сел на кровать, услышал щелканье ключа в замке. На пороге стояла мисс Бринкмайер.
– Поспал? – спросила она. Дался ей этот сон!
– Нет, – ответил я несколько раздраженно.
– Почему?
– Я слишком голоден.
– Боже мой! Если ты хотел есть, надо было позвонить!
Она ушла, и вскоре в дверях появился лакей, судя по виду, филиппинец. И что бы вы думали, он нес на подносе? Горстку сухого печенья, стакан молока и блюдце с отвратительным сморщенным черносливом!
Разумеется, я попытался урезонить этого парня, всячески расписывая достоинства телячьих отбивных и мясных пирогов, но получал в ответ лишь «Извините, да», «Очень хорошо, привет» и «Нет, наверное, тоже», ну и прочее в том же роде. Отчаявшись чего-либо добиться, я усталым жестом отпустил его, мгновенно уплел все, что было на подносе, и погрузился в мрачные размышления.
В комнате сгущались вечерние тени. Когда они сгустились уже более чем ощутимо, я услышал шаги в коридоре. Через мгновение дверь распахнулась, и вошла Энн Баннистер.
10
Выглядела она чудесно. Для несчастного, который ожидал в очередной раз узреть перед собой мисс Бринкмайер, вид цветущего лица Энн был подобен манне небесной. Он согревал сердце, а я не стану скрывать, что оно у меня крайне нуждалось в тепле. Чернослив оказался слишком тяжелым испытанием.
– Как самочувствие, Джозеф? – дружески улыбнулась она.
– Умираю с голоду.
– А в остальном порядок?
– Вроде бы.
– Там, где был зубик, больше не болит?
– Нет, спасибо, совсем не болит.
– Вот и славно. Поздравляю вас, сэр, с отличной рекламой.
– Что?
– Помнишь тех репортеров?
– Ах, да.
– Кстати, я дала им все, что они просили. Вообще-то это работа твоего пресс-секретаря, но он вертелся, как белка в колесе, с этими Мичиганскими Матерями, и мне пришлось вмешаться, иначе тебя разорвали бы на части. Я им разрешила сказать, что ты полностью поддерживаешь президента. Правильно?
– Да, конечно.
– Замечательно. А то я мало что знаю о твоих политических взглядах. А насчет будущего кинематографа они записали что, по твоему глубокому убеждению, в надежных руках людей, подобных Т. П. Бринкмайеру, ему ничто не грозит. Лишняя реклама нашему старикану не повредит, так ведь? Ты его любишь, да и сестру его не мешало задобрить, особенно после того, как ты сунул ей в постель мексиканскую рогатую жабу…
– Что-о? – вытаращил я глаза.
– Как это что? – удивилась Энн.
– Не подкладывал я ей никаких жаб!
– Неужели забыл? Никогда не поверю. Такой переполох устроил, все со смеху покатывались, кроме, разве что, самой мисс Бринкмайер.
Я закусил губу. Пожалуй, не будет большим преувеличением сказать, что я ужаснулся. Только теперь мне стало ясно, какую пропасть таила в себе ангельская внешность этого младенца. Надо же было так вляпаться! Если и существовал когда-нибудь на свете ребенок с прошлым, то это был он, и нисколько не удивительно, что его имя не слишком популярно в некоторых кругах. Удивляет, скорее, как ему удалось до сих пор сохранить в целости свою шкуру.
Прежде мне и в голову не могло прийти, какие дьявольские страсти бушуют в мирном с виду доме, куда я попал. Проклятый сорванец был просто-напросто социально опасен, и теперь ясно, почему Бринкмайерша схватила меня за руку с таким видом, будто жалела, что это не горло. Особых симпатий она, конечно, не вызывала, не из тех она была женщин, но ее чувства я понимал и ход мыслительных процессов в ее голове вполне мог проследить.
– Мне
