В тусклом стекле - Джозеф Шеридан Ле Фаню
– Каким же? – спросил я после некоторого колебания. Разговор занимал меня все более.
– Дело в том, что граф женился на очаровательной особе лет на сорок пять моложе его и, конечно, ужасно ее ревнует – полагаю, совершенно безосновательно.
– А графиня?..
– Думаю, что она во всех отношениях достойна своего супруга, – отвечал он несколько суховато.
– Мне кажется, я слышал сегодня ее пение…
– О да, она обладает множеством талантов! – Помолчав немного, он продолжил: – Я постараюсь не терять вас из виду; право, мне будет очень жаль, если моему другу, лорду Р., придется выслушать, как вас одурачили в Париже. Ведь при виде богатого чужеземца – молодого, беспечного, благородного и с изрядною суммою в парижских банках – тысяча гарпий и вампиров, того и гляди, перессорятся за право первым вцепиться в такую добычу.
В эту минуту я получил чувствительный тычок локтем под ребро: по-видимому, человек, сидевший справа, неловко повернулся.
– Слово солдата – ни один из вас, будучи ранен, не исцелится быстрее моего!
При громоподобных звуках этого голоса я едва не подпрыгнул на стуле. Обернувшись, я узнал офицера, чья обширная бледная физиономия запомнилась мне столь неприятным образом. Он яростно вытер рот салфеткою и, отхлебнув красного вина из бокала, продолжал:
– Ни один! В моих жилах течет не кровь! В них течет чудесный ихор! Заберите у меня отвагу и силу, заберите мышцы, кости – всё, заставьте вот так, без ничего, схватиться со львом; клянусь смертною клятвою, я голым кулаком вгоню ему клыки прямо в глотку, а самого насмерть засеку его собственным хвостом! Отымите, говорю я вам, все отпущенные мне бесценные качества – я все равно буду стоить шестерых в любой заварушке благодаря одной только быстроте, с какою затягиваются мои раны. Пускай меня исполосуют штыками, проломят череп, разорвут снарядом в клочья – а я опять целехонек, портной не успеет и мундир залатать. Parbleu! Видели бы вы меня нагишом, господа, вам стало бы не до смеха. Вот, взгляните хоть на ладонь: саблей рассечена до кости; а не подставь я тогда вовремя руку – лишился бы головы. Но прихватили разрубленное мясо тремя стежками – и через пять дней я уже играю в мяч с английским генералом, взятым в плен в Мадриде; играем себе под самой стеной монастыря Санта-Мария де ла Кастита! Арколе, господа, Арколе – вот где были бои! Там в пять минут мы так наглотались порохового дыма, что, если б выпустить его разом в эту комнату, вы бы тут все задохнулись! И вот, господа, получил я там единовременно две мушкетные пули пониже спины, заряд картечи в ногу, осколок шрапнели в левую лопатку, копье в левое плечо и штык под правое нижнее ребро; далее сабля оттяпала у меня фунт грудинки, а кусок разорвавшейся петарды попал точнехонько в лоб. Каково? Ха! Ха! И все это в один миг – вы бы ахнуть не успели! А через восемь с половиною дней я, босой и в одной гетре, уже совершаю форсированный марш – здоров как бык и, как и прежде, душа моей роты!
– Bravo! Bravissimo! Per Bacco! Un galant uomo![14] – воскликнул в экстатическом воинственном порыве толстый итальянчик с острова Нотр-Дам, производитель зубочисток и плетеных люлек. – Ваши подвиги прогремят по всей Европе! История этих войн должна быть написана вашею кровью!
– Это еще что, – продолжал вояка. – А вот в другой раз, в Линьи, где мы изрубили пруссаков на десять тыщ мильярдов маленьких кусочков, мне в ногу угодил осколок и перебил артерию. Кровь хлестала до потолка: полминуты – графин! Я чуть было не испустил дух. И что я, по-вашему, делаю? Молниеносно срываю с шеи орденскую ленту, перетягиваю ею ногу под раною, выхватываю штык из спины заколотого пруссака, подвожу под ленту, оборот, еще оборот – и жгут готов! Так, господа, я остановил кровотечение и спасся. Однако, sacré bleu[15], я потерял столько крови, что хожу с тех пор бледный как тарелка. Но ничего, господа! Это достойно пролитая кровь! – И он приложился к бутылке vin ordinaire[16].
В продолжение всей этой речи маркиз сидел, прикрывши глаза, с видом крайнего утомления и брезгливости.
– Garçon[17], – обратился офицер через плечо к юному подавальщику, на сей раз негромко. – Кто приехал в дорожной карете, что стоит посреди двора? Такая темно-желтая с черным, на двери герб со щитом, и на нем аист, красный, как мои нашивки?
Мальчик не мог ответить.
Странный офицер, внезапно помрачнев, умолк и совершенно, по-видимому, позабыл общую беседу. Взгляд его случайно упал на меня.
– Прошу прощения, месье, – сказал он. – Не вы ли нынче вечером стояли перед названной каретою, изучая ее обшивку? Тогда, возможно, вы сможете сообщить мне, кто в ней прибыл?
– Полагаю, что в этой карете приехали граф и графиня де Сент-Алир.
– И они теперь здесь, в «Прекрасной звезде»?
– Они разместились в комнатах на втором этаже.
