Эрнест Хемингуэй - Острова в океане
– Слушайте… – начал он, и положил руку ей на грудь, и почувствовал, как грудь приподнялась, оживая под его пальцами.
– Как хорошо, – сказала она. – Но не забывайте, их две.
– Не забуду.
– Ох, как чудно, – сказала она. – Ведь я люблю вас, Хадсон. Я только сегодня догадалась.
– Как?
– Просто догадалась, и все. Не так уж это было трудно. А вы ни о чем не догадались?
– Мне не надо было догадываться, – солгал он.
– Тем лучше, – сказала она. – Но спасательная шлюпка не годится. Ваша каюта не годится. И моя тоже.
– Может быть, пойти в каюту барона?
– Но у барона всегда кто-нибудь есть в каюте. Барон – развратник. Правда, интересно, что у нас тут есть развратник барон, совсем как в старину?
– Да, – сказал он. – Но ведь можно раньше удостовериться, что там никого нет.
– Нет. Это не годится. Просто люби меня сейчас крепко-крепко. Чувствуй, что любишь меня изо всех сил, и держи меня, как сейчас.
Он послушался и потом прижал ее к себе еще крепче.
– Нет, – сказала она. – Так не надо. Так я не вытерплю.
Потом она сама прижалась к нему и спросила:
– А тебе ничего? Ты вытерпишь?
– Да.
– Хорошо. Я буду крепко тебя держать. Нет. Не целуй меня. Если ты станешь целовать меня здесь, на палубе, так тогда и все остальное можно.
– А почему бы и нельзя?
– Где, Хадсон? Где? Скажи мне на милость, где?
– Я скажу тебе, зачем.
– Насчет «зачем» я и сама знаю. Где – вот в чем вопрос.
– Я тебя люблю.
– Да. Я тоже тебя люблю. И ничего хорошего тут не выйдет, кроме того, что мы оба любим друг друга, но и это, конечно, хорошо.
– Давай сядем.
– Нет. Будем стоять здесь, как сейчас.
– Тебе приятно?
– Да. Очень. Ты сердишься?
– Нет. Но нельзя же так до бесконечности.
– Хорошо, – сказала она и, повернув голову, быстро его поцеловала, а потом опять стала глядеть вдаль, в пустыню, мимо которой они скользили в ночи. Была зима, и ночь была прохладная, и они стояли, тесно прижавшись друг к другу, и смотрели вдаль. – Ну, тогда пусть. В конце концов норковая шуба в тропиках тоже на что-нибудь годится.
Огни теперь были уже гораздо ближе, а берег канала и вся земная даль за ним по-прежнему скользили мимо.
– Тебе сейчас стыдно за меня? – спросила она.
– Нет. Я очень тебя люблю.
– Но это плохо для тебя, и я эгоистка.
– Нет. Это совсем не плохо для меня, и ты не эгоистка.
– Ты только не считай, что это все было зря. Это не было зря. Для меня нет.
– Ну тогда, значит, и не зря. Поцелуй меня.
– Нет. Не могу. Ты только обними меня покрепче.
Позже она сказала:
– А тебе не интересно, люблю ли я его?
– Нет. Он очень гордый.
– Я открою тебе один секрет.
Она открыла ему этот секрет, который не оказался для него такой уж неожиданностью.
– Это очень дурно?
– Нет, – сказал он. – Это забавно.
– Ох, Хадсон, – сказала она, – я очень тебя люблю. Ты теперь пойди отдохни, а потом возвращайся сюда. Не распить ли нам бутылку шампанского в «Рице»?
– Это будет чудно. А как насчет твоего супруга?
– Он все еще играет в бридж. Я вижу его в окно. А когда кончит, пойдет нас искать и тоже выпьет с нами.
И они пошли в бар «Рица», который был на корме, и выпили бутылку сухого перрье-жуэ 1915 года, потом еще одну, а немного погодя к их столику подсел и принц. Принц был очень любезен и нравился Хадсону. Он с женой, как и Хадсон, охотился в Восточной Африке, и они встречались в клубе Мутайга и у Торра в Найроби и на одном пароходе выехали из Момбасы. Пароход этот совершал кругосветные рейсы и делал остановку в Момбасе, перед тем как следовать дальше по своему маршруту – сперва Суэц, потом Средиземное море и как конечный пункт Саутгемптон. Это был пароход суперлюкс, каждая каюта состояла из нескольких комнат. Он весь был запродан под круиз, как это делалось в те годы, но несколько пассажиров сошли на берег в Индии, и один из тех господ, которые всегда все знают, сказал Хадсону в клубе, что на пароходе есть пустые каюты и можно получить их сравнительно недорого. А Хадсон сказал принцу и принцессе, которые сохранили очень неприятные воспоминания о том, как они летели в Кению на одном из «хэндли пэйджей», тогда еще весьма тихоходных, и о том, какой это был долгий и утомительный перелет. Поэтому они пришли в восторг и от самой идеи морского путешествия, и от умеренности платы.
– Это будет чудесная поездка, – сказал принц. – И какой вы молодец, что все это разузнали. Я завтра же утром позвоню в пароходство.
Поездка и в самом деле оказалась чудесной. Индийский океан был синий-пресиний, пароход медленно вышел из нового порта, и Африка осталась позади – старый белый город с большими деревьями и со всем зеленым пространством за ним, – и волны, разбивавшиеся о риф, когда пароход шел мимо, а потом он начал набирать скорость и вышел в открытый океан, и летучие рыбы стали выпрыгивать из воды впереди корабля. Африка превратилась в длинную голубую черту на горизонте, и стюард уже бил в гонг, а Томас Хадсон, принц с принцессой и развратник барон, который был другом их дома и жил где-то в Европе, сидели вчетвером в баре и пили сухое мартини.
– Не обращайте внимания на этот гонг, – сказал барон. – Позавтракаем в «Рице». Согласны?
На пароходе Томас Хадсон не спал с принцессой, хотя ко времени прибытия в Хайфу все то, что они делали, привело их в состояние какого-то экстаза отчаяния, такое острое, что их следовало бы обязать по суду спать друг с другом, пока хватит сил, – просто ради успокоения нервов, если не ради чего другого. Вместо этого они решили из Хайфы съездить автомобилем в Дамаск. На пути туда Томас Хадсон сидел впереди рядом с шофером, а супруги сзади. Томас Хадсон повидал небольшой кусочек Святой земли и небольшой кусочек страны, где подвизался Т. Э. Лоуренс, а на обратном пути Томас Хадсон с принцессой сидели сзади, а принц впереди, рядом с шофером. На обратном пути Томас Хадсон видел перед собой главным образом затылок принца и затылок шофера, и только сейчас он припомнил, что дорога из Дамаска в Хайфу, где стоял их пароход, шла вдоль реки, и в одном месте высокие берега сближались, образуя теснину, узкую, как на мелкомасштабной рельефной карте, и там посредине реки был островок. Почему-то из всего виденного за эту поездку Томас Хадсон лучше всего запомнил этот островок.
Поездка в Дамаск мало чему помогла, и, когда они уходили из Хайфы, и пароход взял направление на Средиземное море, и Хадсон с принцессой стояли на палубе, где было холодно от резкого норд-оста, разводившего такую волну, что корабль уже начинало медленно покачивать, она сказала ему:
– Надо что-нибудь сделать.
– А если говорить начистоту?
– Пожалуйста. Я хочу лечь в постель и не вставать неделю.
– Неделя – это не так много.
– Ну месяц. Но нужно, чтобы это было сейчас, а сейчас мы не можем.
– Пойдем в каюту барона.
– Нет. Я хочу, чтобы это было там, где мы сможем ни о чем не тревожиться.
– Как ты теперь себя чувствуешь?
– Как будто я схожу с ума и уже довольно далеко зашла по этой дорожке.
– В Париже мы будем любить друг друга в постели.
– А как же я уйду из дому? У меня нет опыта, я не знаю, как это сделать.
– Скажешь, что хочешь походить по магазинам.
– Но ходить по магазинам тоже надо с кем-нибудь.
– Ну и пойди с кем-нибудь. Разве нет у тебя никого, кому ты можешь довериться?
– Есть, конечно. Но мне так ужасно-ужасно не хотелось бы это делать.
– Ну, тогда не делай.
– Нет. Это нужно. Я понимаю, что нужно. Но от этого не легче.
– Ты разве никогда до сих пор ему не изменяла?
– Никогда. И думала, что никогда не изменю. Но теперь я только этого и хочу. Только мне неприятно, что кто-то чужой будет знать.
– Мы что-нибудь придумаем.
– Пожалуйста, обними меня и прижми к себе крепко-крепко, – сказала она. – Не будем ни говорить, ни думать, ни беспокоиться. Только прижми меня крепко и очень меня люби, потому что мне все теперь больно.
Немного погодя он сказал ей:
– Слушай, это всякий раз будет так же плохо для тебя, как сейчас. Ты не хочешь ему изменять и не хочешь, чтобы кто-нибудь знал. Но ведь это же неизбежно.
– Я хочу этого. Но не хочу обижать его. Но я должна. Это уже больше не в моей воле.
– Ну так пусть это будет. Сейчас.
– Но сейчас это очень опасно.
– Неужели ты думаешь, что хоть кто-нибудь на этом пароходе, кто нас видел и слышал и знает, хоть на секунду поверит, что ты еще не спала со мной? Да и все, что было до сих пор, разве оно так уж отличается?
– Конечно, отличается. Большая разница. От того, что было, не может быть детей.
– Ты неподражаема, – сказал он. – Честное слово.
– Но если будет ребенок, я буду только рада. Он очень хочет ребенка, да вот не получается. Я пересплю с ним сейчас же после, и он никогда не узнает, что это наш.
