Двадцать один день неврастеника - Октав Мирбо

король. Он старался представить себе эти кареты, которые казались ему „почти троном“: еще немного, и эти чудесные кареты прокатились бы от Булони до Парижа при шумных овациях, при восторженных криках всего народа... Они должны были быть великолепными, позолоченными и изукрашенными грозными эмблемами... с широкими и высокими сиденьями, покрытыми, как постель королевы, чехлами с вышитыми на них лилиями... с большими напудренными гайдуками на запятках, с золотыми галунами, с золотыми кантами, с лампионами на голове, с выступающими, как у гладиатора, икрами, затянутыми в тонкие шелковые чулки. А фонари изукрашены наверно, как часы де-Камондо!.. Рессоры изящны, подвижны, упруги и сгибаются, как шея у лебедя... Своей роскошью и блеском эти экипажи должны были напоминать восхитительную коляску герцога Брауншвейгского, которую он когда-то видел на ипподроме; четверка бешеных лошадей привезла в ней тогда на скаковой круг гимнастов и клоунов в серых и розовых костюмах с серебряными звездами... Он их сравнивал также с величавой архитектурной красотой траурных колесниц с их перьями, символическими атрибутами и редкими цветами... когда они везут к роскошным гробницам работы скульптора Сен-Марсо славных генералов и миллиардеров банкиров.

Он до сих пор считал себя надежным республиканцем и всегда голосовал на выборах за Гоблэ. Но теперь он вдруг открыл в себе монархистскую душу. Да, благосостояние Франции... интересы промышленности требовали этого... Необходимо вернуться к декоративным традициям, к придворным празднествам, к блестящим мундирам, ко всей безумной роскоши... К королевской власти... или даже... к империи... В эту минуту он почувствовал сильнейшее презрение к обезличенной буржуазной жизни республиканской эпохи... Как истинный парнасский патриот, он ясно видел теперь жалкую... антикоммерческую бедность кареты Эмиля Лубэ... „Свадебная карета“, мысленно смеялся он...

Вот он сейчас также увидит свадебные кареты... Но для какой свадьбы!.. Для свадьбы Франции и ее короля, не больше и не меньше...

Несмотря на непривычную высоту, на которую карсты маркиза затащили его мысли, он все время не переставал сознавать свое собственное ничтожество. По природе своей он был восприимчив ко всему великому, но он был робок и лишен самоуверенности.

— Маркиз — говорил он себе — очень мил, очень любезен со мной... Он мне отдает за ничтожные деньги — за две тысячи франков — исторические кареты, из-за которых могли бы поспорить все знаменитые европейские музеи... Это большая честь для меня, и я горжусь ею... Но я человек практичный... и нахожу много неудобств в них... Что мне делать с такими каретами... Ведь я никогда не сумею... не осмелюсь ездить в них... Впрочем мне еще... куда ни шло?.. Но моей толстой жене с ее красным лицом и большим животом нечего и думать об этом... Все это очень досадно... Ах! если бы этому добрейшему маркизу, который так благоволит ко мне, угодно было уступить мне английский шарабан... или... маленькую деревянную одноколку с маленьким пони... Это куда выгоднее было бы для меня...

Увидев его задумчивое, серьезное лицо с морщинами на лбу, маркиз слегка толкнул его.

— Что вы... что вы?.. О чем так задумались Шомассю?.. спросил он.

— Да вот, господин маркиз, — ответил Шомассю... думаю, что при нашем положении... деревянная лакированная одноколка с маленьким пони...

Но маркиз прервал его, громко засмеявшись и по-приятельски похлопав его по плечу.

— Мошенник Шомассю!.. — воскликнул он... Странный человек!.. Тут редкий... исключительный случай?.. Какого же черта вам еще нужно?.. Предоставьте это мне мой дорогой... Я знаю, что вам нужно... Внимание!.. Момент наступил...

Момент действительно наступил...

Чехлы были сняты и кареты стояли, наконец, перед ним... во всем своем историческом величии...

Сначала он „не поверил своим глазам“...

— Маркиз, наверно, ошибается, — подумал он про себя... Это какие-то старые истоптанные сапоги... какие-то допотопные рыдваны, которые не мало поездили на своем веку... Поможет быть, чтобы это были... экипажи... чудные экипажи герцога Орлеанского... Нет... это невозможно...

Выпучив глаза и закусив губы, он внимательно рассматривал экипажи и все более и более удивлялся... Затем он вопросительно посмотрел на маркиза, как бы желая вызвать у него протест или, по крайней мере, объяснение... Но лицо маркиза ничего подобного не выражало... Выпрямившись и подбоченясь он покачивался на своих ногах с чисто-аристократической непринужденностью и улыбался, как человек, который любуется очень красивым предметом.

— Ну что, мой милый Шомассю... — спросил маркиз, — что вы скажете про мои экипажи?.. Не правда ли, великолепны?...

Так как смущенный Шомассю не так скоро ответил, как в данном случае требовалось, то он прибавил:

— Вы не находите их великолепными?

— Да... да... с большим усилием пробормотал бедняга... великолепные!..

— Последнего образца, мой дорогой... Таких не больше двадцати в обращении...

— Неужели?..

— Конечно, мой дорогой...

Шомассю осмелился, наконец, взяться за ручку дверцы и слегка потрясти карету... Рессоры заскрипели... кузов затрещал... Ему показалось, что карета сейчас упадет ему на грудь.

— Видите, какие рессоры?.. — воскликнул маркиз... Чудная сталь... Мягкая... как масло... Знаете, в этой карете вы себя чувствуете, как у себя па постели...

— А!.. неужели?..

— Конечно...

Затем, переменив тон, он спросил:

— Но... Шомассю... к чему все эти вопросы?.. Посмотрите на меня, посмотрите мне прямо в лицо... Разве у меня вид человека, который способен провести кого-нибудь?.. Между дворянами — понимаете ли — таких шуток себе не позволяют, мой дорогой...

Шомассю извинился и открыл дверцу... Внутренность кареты показалась ему еще более бедной и ветхой, чем наружный вид...

— Отделка совсем выцвела, мне кажется? — пробормотал он...

— Выцвела?.. — воскликнул маркиз... Да вы с ума сошли, мой дорогой... Совершенно новая... Зеленого цвета... вот и все... Зеленый ампир... Последняя мода...

— А!..

— Последний крик...

— А!..

Произнося это: „А“, он поднял ковер, который покрывал пол в карете... и увидел два железных бруска, скованных в виде креста и предназначенных для скрепления сгнившего и распадающегося дерева...

— Да посмотрите же, господин маркиз... взмолился Шомассю... посмотрите на это...

Маркиз ни на одну минуту не смутился.

— Это?.. воскликнул он... Да ведь это крест Биндера...

— Крест?..

— ...Биндера, несносный Шомассю... Вы не знаете ничего про крест Биндера?..

— Господин маркиз?.. умолял бедный базарный фактор.

— Последняя новость Биндера... с клеймом... подписью... Никакой подделки, что и говорить! А!.. а!.. а!.. бедный Шомассю, вам еще многому поучиться нужно!..

Маркиз закрыл дверцу.

— И везет же вам!.. воскликнул он... Вы можете пользоваться моими горбами... я вам даю формальное разрешение на это... Ах, проклятый Шомассю... Ну, посмотрим теперь лошадей...

Шомассю