Двадцать один день неврастеника - Октав Мирбо
— А знаете... в будущем году у нас муниципальные выборы. Я решительно рассчитываю на вас. Вы будете на первом месте в моем избирательном списке... Да... да... непременно... И мы покажем этому предательскому правительству. Надеюсь, вы принадлежите к партии честных людей, истинных французов, к партии Господа Бога... черт возьми!.. Господь Бог не космополит, нет... он француз...
Однажды он пригласил его в замок позавтракать. Шомассю колебался. Маркиз настаивал:
— Без церемоний, мой дорогой, без церемоний. Черт возьми! ведь это пустяки, между дворянами... К тому же и маркиза так много слышала про вас от меня и очень хочет познакомиться с вами.
Несмотря на свою застенчивость Шомассю в конце концов принял приглашение... правда не без боязни, потому что он никогда не был за столом у маркизов... Как он будет держаться? Не будет ли он смешон? И маркиза? и эти важные лакеи? У него сильно забилось сердце, когда он вошел в переднюю, устланную старинными коврами.
Завтрак был на славу. Бедный малый никогда себя так хорошо не чувствовал, в таком веселом, милом обществе, среди таких сердечных людей. Маркиза оказалась простой, гостеприимной хозяйкой и сразу завоевала его расположение. Она очень живо интересовалась женой Шомассю, его семьей, друзьями его семьи.
Все его приводило в восторг: ковры на стенах, серебро в буфетах... ослепительное трюмо, в котором отражалась волшебная феерия цветов и фруктов... и два лакея, которые подливали ему вино из серебряных кувшинов. В восторге он говорил себе:
— Ах! какое счастье, что я приехал в этот край... Оказывается, вовсе не так трудно сидеть за столом у маркизов... Думал ли я когда-нибудь, я, простой базарный фактор, проводить остаток своей жизни в дворцах, среди таких знатных друзей?
Он с гордостью мечтал уже о необыкновенных вещах, о необыкновенных почестях и редких удовольствиях.
Когда подано было кофе, маркиз небрежно спросил Шомассю:
— У вас, конечно, есть кареты?
— Нет, — ответил он, — у меня нет... и я не рассчитываю обзаводиться ими...
Маркиз стал возмущаться:
— Как?... воскликнул он — Ведь это вам необходимо...
Смущаясь и краснея Шомассю стал объяснять:
— С нас достаточно... тележки и осла... для провизии.
— Это невозможно... заявил повелительным тоном маркиз. Я этого не допущу... Вам нужно приобрести карету и кабриолет...
— Это...
— Позвольте, мой дорогой... вы без этого не обойдетесь,
— Вы думаете?... прошептал сконфуженный Шомассю.
— Безусловно, мой дорогой. И знаете... так и быть уж!... Вы мне так нравитесь, я так счастлив иметь вас своим соседом... что я готов на жертву для вас.
— О! господин маркиз!
— На очень большую жертву... У меня есть карета и кабриолет, почти совсем новые, последнего образца, великолепной работы... Если маркиза ничего против этого не будет иметь, что же, мой дорогой, я вам их уступлю...
— О! господин маркиз!
— Какого еще черта! между дворянами... Эти экипажи мне стоили по пяти тысяч франков каждый. На них и не ездили почти. Я вам их уступлю по две тысячи... Это безумие с моей стороны... но решено!... ничего не поделаешь... К тому же... когда я увижу в них вас с вашей женой, мне будет казаться, что они еще мои... Я вам их сейчас покажу. Без выезда, мой дорогой?... Что о вас говорить станут в округе?... Постойте-ка!... У меня еще есть две запряжных лошади. Я их уступлю вам за ничто... почти за ничто...
Он похлопал его по плечу:
— Шикарный выезд, мой дорогой!... Ну что же? Зато мне это будет приятно... У меня всегда так... Увы! в жизни... не часто приходится оказывать услуги порядочным людям.
— Видите ли, — прибавил он с радостным лицом и аффектированными жестами; — в сто раз приятней давать друзьям, чем получать от них... вот, как я думаю.
Шомассю не мог прийти в себя. Он все качал головой... и повторял:
— Наконец... господин маркиз... если вы думаете?...
— Конечно!... Еще бы?... Еще по стаканчику коньяку... и в каретный сарай, мой дорогой... Вот то вы будете поражены... скажу я вам...
Вдруг он принял озабоченный вид.... и, посматривая на жену, которая перелистывала газету, сказал:
— Только бы маркиза не запротестовала?... Эти экипажи предназначались для нее...
С любезной улыбкой на устах маркиза ответила:
— Другому... я отказала бы... сейчас же... но для господина Шомассю... я готова все сделать...
Шомассю оказался в большом затруднении... Ему мало улыбалась мысль приобрести такие дорогие экипажи. К тому же пришлось бы кучера держать... корм покупать для лошадей... платить лишние налоги... Это было слишком тяжело для него, не по карману... Но как упустить такой случай и отказаться от такого любезного предложения... Нужно быть последним грубияном...
— Право, маркиза... вы слишком любезны со мной... благодарил Шомассю дрожащим от волнения голосом, в котором чувствовалось польщенное самолюбие, гордость и желание показать себя вежливым человеком...
— Ба! — воскликнул маркиз... между дворянами!..
И затем прибавил:
— Пойдемте, милый мой...
Взяв его под руку, он вышел с ним из столовой...
У маркиза был очень старый кабриолет и еще более старая карета, и он уже десять лет безуспешно пытался сбыть их как-нибудь с рук... Это были старинные, смешные экипажи, изображения которых можно встретить на гравюрах начала империи. Ими совершенно нельзя было пользоваться. Изношенные, согнутые рессоры не могли выдержать тяжести разбитого и на половину сгнившего кузова. Они каким-то чудом держались на своих осях. При малейшем движении колес эти разъехавшиеся древние колесницы начинали качаться вправо и влево, как старики мотают головой во время ходьбы. При быстрой езде, они должны были описывать невероятные кривые линии, кружась, как в водовороте, и шатаясь, как пьяные. Сукно на подушках, бывшее когда-то синего цвета, стало каким-то неопределенным, не то подозрительно-желтым, не то грязно-зеленым с каким-то отвратительным серым оттенком от бесконечного употребления и накопившейся с незапамятных времен пыли. Порыжевшая кожа потеряла свою прочность и рвалась, как трут. Стекла и шторы нельзя было ни поднять, ни опустить. От полувековой чистки от позументов и следа не осталось. Из-под шелковой тесьмы торчала веревка; шелковые пуговицы истрепались и висели какими-то жалкими фитилями... Самый плохой извозчик не согласился бы ездить на них даже ночью и в самых глухих кварталах города.
Маркиз предлагал их всем за ничтожные деньги, но никто не хотел их купить. В течение нескольких лет они фигурировали в качестве „редкого случая“ в объявлениях специальных газет, которые под рубрикой разведения домашнего скота, акклиматизации и
