Маргарет Рэдклифф-Холл - Колодец одиночества

Ужасные, надрывающие сердце месяцы. Она исхудала от своей неразделенной любви к Анджеле Кросби. И теперь она иногда в отчаянии обращалась к мысли о своих бесполезных, нерастраченных деньгах. К ней приходили совсем недостойные, но упорные мысли. Роджер не был богат; она уже была богата, а однажды должна была стать еще богаче.

Она ездила в Лондон и выбирала новую одежду у портного в Вест-Энде; тот, что обшивал ее отца в Мэлверне, уже становился старым, она планировала в будущем заказывать костюмы в Лондоне. Она заказала себе вызывающую красную машину, длинный, в шестьдесят лошадиных сил «металлуржик». Это была одна из самых быстрых машин года, и, разумеется, она стоила ей немало денег. Она купила двенадцать пар перчаток, тяжелые шелковые чулки, квадратную брошку с сапфиром для шарфа и новый зонтик. Также она не смогла устоять перед соблазном пижам из белого крепдешина, которые заметила на Бонд-стрит. Пижамы повели к мужской ночной рубашке из парчи — удивительно разукрашенному наряду. Потом она сделала маникюр, хотя и не красила ногти, и из этого же магазина унесла туалетную воду, коробку мыла с запахом гвоздики и крем для ухода за ногтями. И, в последнюю очередь, но не последним делом, она купила золотистую сумочку с украшенной бриллиантами застежкой для Анджелы.

На все это она потратила внушительную сумму, и это дало ей мимолетное удовлетворение. Но по пути назад, на поезде в Мэлверн, она снова с отчаянием глядела в окно Деньги не могли купить единственного, что ей было нужно в жизни; они не могли купить любви Анджелы.

Этой ночью она глядела на себя в зеркало; и чем больше глядела, тем больше ненавидела свое тело с этими мускулистыми плечами, маленькой грудью и поджарыми боками спортсменки. Всю свою жизнь ей приходилось таскать это тело за собой, как чудовищные кандалы, навязанные ее духу. Это странно пылкое, но бесплодное тело, которое почитало, но никогда не было почитаемо тем созданием, которым оно восхищалось. Она жаждала покалечить его, потому что оно пробуждало в ней жестокость; оно было таким белым, таким сильным и самодостаточным; и все же таким бедным и несчастным, что ее глаза наполнялись слезами, и ненависть превращалась в жалость. Она горевала над ним, сострадательными пальцами прикасалась к груди, гладила плечи, скользила руками по узким бедрам — бедное, одинокое тело!

И тогда та, за кого в эту самую минуту молилась Паддл, тоже молилась, но вслепую; она находила лишь несколько слов, которые казались достойными молитвы, несколько слов, которые, казалось, передавали смысл ее слов; ведь она не знала, какой смысл в ней самой. Но она любила, и, любя, цеплялась за Бога, который ее создал, даже если создал для этой горькой любви.

Глава двадцать пятая

Несчастья Стивен лишь усугубляла Вайолет, которая то и дело ездила в Мортон, под предлогом разговоров об Алеке, а на самом деле — чтобы собирать информацию о том, что происходит в Грэндже. Она задерживалась часами, очень мастерски выведывая новости и роняя неприятные намеки относительно Роджера.

— Отец собирается урезать ему содержание, — заявила она, — если он не прекратит волочиться за этой женщиной. Ах, прости! Всегда забываю, что она твоя подруга… — и потом, пытливо поглядывая на Стивен: — Но я не могу понять эту вашу дружбу; ведь как ты можешь сходиться с этой Кросби?

И Стивен знала, что снова попала в центр местных сплетен.

Вайолет собиралась выйти замуж в сентябре, они должны были переехать в Лондон, потому что Алек был адвокатом. Их дом, похоже, был уже приготовлен: «миленький домик в Белгравии», где Вайолет собиралась жить на широкую ногу благодаря щедрому Пикоку-родителю. Она теперь взлетела высоко как никогда, приобрела огромную важность в собственных глазах, как и в глазах своих соседей. О да, весь мир широко улыбался Вайолет и ее Алеку: «Такая очаровательная молодая пара», — говорил мир, и сразу же начинал осыпать их подарками. Апостольские чайные ложки прибывали дюжинами, как и кофейники, креманки и большие селедочницы; не говоря уж о тяжелой серебряной кастрюле от охотничьего клуба и массивном подносе от благодарных шотландских арендаторов.

В день свадьбы немало глаз будут на мокром месте при виде таких молодых мужчины и девицы, «соединенных вместе в почетном состоянии, утвержденном Богом во времена невинности человека». Ибо столь древние традиции — несмотря на то, что невинность человека не пережила и одного кусочка яблока, разделенного с женщиной — все еще не перестают быть глубоко трогательными. Там они опустятся на колени, новобрачные, пылкие, но освященные благословением, и все, или почти все, что будет ими сделано, должно считаться естественным и приятным Богу, создавшему человека по образу своему. И то, что этот Бог в минуту забывчивости создал, в свою очередь, те несчастные тысячи, что должны вечно оставаться вне его благословения, никоим образом не беспокоит огромную конгрегацию и их пастора в белом стихаре, а также пару, что преклонила колени на бархатные красные подушки с золотой каймой. А потом будет много шампанского, чтобы согреть остывающую кровь старшего поколения, много будет пожато рук и произнесено поздравлений, и много будет добрых улыбок в честь невесты и ее жениха. Кто-то, может быть, даже мимоходом произнесет молитву в сердце своем, когда эти двое удалятся: «Благослови их Боже!»

Так Стивен пришлось доподлинно узнать, какой прямой может быть дорога истинной любви, несмотря на то, что говорит проверенная временем пословица. Понять яснее, чем когда-либо, что любовь позволяется лишь тем, кто во всех отношениях скроен по мерке жизни; почувствовать себя парией, прячущим свои язвы под ложью и притворством. И после этих визитов Вайолет Энтрим силы ее были почти на исходе, потому что она еще не обрела той стальной смелости, которая может закалиться лишь в печи горестей и закаляется долгими годами.

Великолепный новый автомобиль прибыл из Лондона, вызвав огромный восторг и восхищение у Бертона. Новые костюмы были пошиты и надеты, и дорогая золотая сумочка Анджелы была получена в подарок с явным восхищением, что казалось довольно удивительным, учитывая ее прежний запрет на подарки. Но, если бы Стивен знала все, это ее бы не удивило, ведь эта сумочка привела Ральфа в бешенство, отвлекая его внимание от куда более опасных вещей.

Исполненная все возрастающей жажды верить, Стивен слушала Анджелу Кросби:

— Ты знаешь, что между мной и Роджером ничего нет, а если не знаешь, то должна знать это первой, — и ее голубые детские глаза глядели на Стивен, которая никогда не могла противостоять им.

И, как будто чтобы подкрепить правдивость ее слов, теперь Роджер приезжал в Грэндж куда реже; а когда он приезжал, то в присутствии Стивен был похож на спокойного друга, а не на любовника, поэтому ее жажда верить постепенно начала побеждать ее худшие опасения. Но она знала верным инстинктом влюбленной, что Анджела втайне несчастна. Она могла пытаться казаться легкомысленной и веселой, но ее улыбки и жесты не могли обмануть Стивен.

— Ты несчастна. Почему?

И Анджела отвечала:

— Ральф снова был зол со мной, — но не добавляла, что Ральф день ото дня становился все более подозрительным, и все меньше склонен был терпеть Роджера Энтрима, поэтому ее смертельный страх перед мужем вечно боролся с ее страстью.

Иногда девушке казалось, что Анджела использует ее как хлыст, чтобы подстегнуть Ральфа. Она позволяла Стивен выказывать такие знаки привязанности, которые раньше никогда ей не позволялись. Красные глазки Ральфа становились глубоко обиженными, и тогда он вставал и ковылял прочь из комнаты. Они слышали, как закрывается входная дверь, и понимали, что он ушел гулять с Тони. Но, когда они оставались наедине, в сравнительной безопасности, тогда было что-то грубое, почти жестокое в их поцелуях; их губы, беспокойные, неудовлетворенные, голодные, казалось, обжигали их тела. Ни одна из них не могла найти облегчения от своей боли, ведь каждая из них целовалась, волей-неволей нестерпимо ощущая то, чего ей недоставало, страстно осознавая, что их разделяет. Через некоторое время они садились, склонив головы, не разговаривая, потому что об этом не следовало говорить; не смея взглянуть друг на друга, прикоснуться друг к другу, чтобы не закричать от нелепости этого безрассудного соединения.

Совершенно обескураженная, Стивен ломала голову, что же может дать им передышку. Она предложила, чтобы Анджела посмотрела, как она фехтует с признанным лондонским учителем, которого она уломала приехать в Мортон. Она пыталась возбудить в ней интерес к автомобилю, великолепному, новому, такому дорогостоящему. Она пыталась выяснить, есть ли у Анджелы неисполненное желание, которое деньги могут исполнить.

— Только скажи мне, и я это сделаю, — умоляла она, но не было ничего.