Эрвин Штриттматтер - Чудодей
— Мастер Папке! Мастер Папке!
Возле двери в квартиру стоял на страже рыжий карапуз.
— Идет!
И вот уже ни криков, ни потасовок, ни болтовни — только скрип корзинок. Хозяин останавливается в дверях и наслаждается тишиной. Это его тишина, тишина, вызванная им, и только им. Он проводит гребешком по своим английским усикам, смотрит на карапуза и говорит:
— Опять ты в этих башмаках?
Карапуз переминается с ноги на ногу, пытаясь скрыть дыры на башмаках.
— Ты, значит, не каждый день имеешь барыши?
Малыш печально кивает.
Папке вернулся в пекарню с тяжелой душой. Озираясь, потянул носом воздух, вытащил из кармана гребешок, опять пригладил усы и подозвал Станислауса:
— А теперь покажи, как ты будешь разыгрывать из себя моего управляющего.
Станислаус, бандит с большой дороги, станет управляющим? Станислаус благословил тот час, когда ноги привели его к дому этого мастера. Он отсчитывал пакетики с солеными палочками, что пойдут в корзинки детям.
Еще четверть часа — и господин управляющий уже исполнил свои служебные обязанности. Дети теснились в узком коридоре, ведущем к черному ходу.
Каждому хотелось первым выскочить на улицу со своей скрипучей корзинкой, полной хрустящих пакетиков. Мастер Папке сказал, указывая на рыжего малыша:
— Не думай, что он хромой. У него подметка висит как собачий язык. Я это видел. И ты тоже все примечай!
К ночи дети вернулись в вонючий двор. Управляющий поджидал их. Теперь птичьего щебета как не бывало. Они были утомлены и уже не пинали друг дружку. Малыш сортировал окурки сигарет.
Управляющий начал считать: за каждый проданный пакетик соленых палочек — один пфенниг, за десять проданных пакетиков — еще и булочка в качестве премии, за двадцать — кусок пирога. Станислаус доставал из корзины премиальные булочки и отрезал куски от самого лучшего фруктового пирога. Он вспоминал, как ему когда-то хотелось пирога, вспоминал время, когда кормился своим чудодейством. Он записывал в тетрадку, сколько кому выдано пфеннигов, и совал мелочь в тощие детские ручонки. Нелегкое дело быть управляющим.
Когда детишки, притихшие, измученные, исчезли в ночи, точно маленькие домовые, явился хозяин и проверил записи Станислауса. И нахмурил лоб. Его большие уши шевелились.
— Большое дело держится на мелочах. Ты вот тут раздавал свежие булки с прилавка, а надо было те, что почерствее, вчерашние. С другой стороны, ты, как я вижу, за девятнадцать проданных пакетов давал кусок пирога. Девятнадцать не двадцать. Ты подрываешь смысл премиальных.
Соленые палочки мастера Папке пользовались известностью в городе. И конечно же, слава о них должна обойти весь мир. Мастер Папке изучал книги по географии. Но изысканный вкус «соленых палочек Папке» был тайной мастера. Он сдабривал пряностями тесто рано поутру, еще до прихода учеников и подмастерьев в пекарню. Время от времени мастер Папке запирался в подвале, что-то смешивал и варил там. Противный чад и гадкие запахи наполняли дом, а стекла в окнах подернулись гусиной кожей.
Станислаус все еще часто вспоминал Миа. Он совсем завспоминал ее. Сидя в своей комнате, он в мечтах улетал над городскими крышами, над остриями башен в луга… Это было на козьем выпасе, у края дороги. Любовь была так сладостна. Его пробирала дрожь.
В его узелке было двадцать пять марок, и он опять купил себе книгу. Она должна была просветить его насчет возникновения Земли и жизни на Земле. Он знал о происхождении Земли только то, что сообщал на уроках Закона Божия учитель Гербер: Бог создал Землю за шесть дней, с травой, деревьями, и населил ее людьми и животными. Мужчину создал из глины, а женщину из его, мужского, ребра. И настал седьмой день. Господь отдыхал и праздновал — мир был готов!
Господь, мирозиждитель, все больше и больше скрывался в облаках. Хозяин вихрей и шаровых молний не обращал особого внимания на этого чувствительного подручного пекаря по имени Станислаус, который бегал за легкомысленными бабенками и упускал любую возможность стать святым.
С другой стороны, и Станислаус не ждал особых даров от Всевышнего. Он только хотел встретить человека, с которым можно было бы поговорить о том, что творится вокруг него, о том, как мучают его разные мысли, но зачастую они же и дают ему счастье. Это крохотное желание изготовителя булочек не стоило бы и упоминания, оно, вероятно, и не доходило до Всевышнего, распыляясь уже в нижних регионах неба, в отделе дождевых облаков. Как может овца понять овчара? Овца ведь идет впереди, а овчар сзади. Овца видит яркую зелень овсяного поля рядом с унылой землей пастбища. В овсе можно наесться до отвала и быть счастливой. Овчар видит много дальше, он видит опухшую от этого сытого счастья овцу и спускает на нее своих собак.
Станислаус и Господь Бог все еще редко беседовали друг с другом.
А теперь у Станислауса была книга о происхождении жизни. Она стоила тринадцать марок и была полна сокровищами знаний, как цеховая касса деньгами. Станислаус четыре ночи не отрывался от нее. В пекарне он зевал. Когда же он месил тесто для булочек, глаза у него слипались и ноги подгибались от усталости.
Вот это да! Ничего себе управляющий! Ученики смеялись. Оказывается, не только лошади спят стоя.
Станислаус заснул в субботу под вечер и проснулся только вечером в воскресенье. Проснулся голодный, но воодушевленный наукой. Жизнь уже не была для него вся напичкана вопросительными знаками. Казалось, на все вопросы есть ответы, и все тайны перед ним как на ладони: человек был предан проклятию и просто обречен стать тем духовным существом, которое покорит Землю и будет властвовать на ней. Этого же хотел и Станислаус. Автор книги, некий профессор Обенхин, подтвердил то, о чем Станислаус только догадывался.
Настали ночи, когда он, покинув свою комнатушку, шел гулять по аллеям и уходил из города. Он здоровался с ветром и называл его благословенным потоком воздуха. Он кивал деревьям, говоря:
— Это человек сделал вас такими, как вы есть, пожалуйста, не забывайте об этом!
Деревья кивали ему в ответ, и он чувствовал, что они его поняли. Он поднимал глаза к звездам и кричал:
— Прячьтесь сколько вам вздумается, все равно я вас знаю!
И некоторые звезды подмигивали ему из дальней дали, и снова он чувствовал, что его поняли.
Вновь он вечера напролет не отрывался от толстой книги. У него горели уши, он забывал об ужине на хозяйской кухне, но о расчете с ребятишками, с маленькими быстроногими разносчиками соленых палочек, не забывал никогда. Он совал им их жалкие премии, не думая о том, чтобы стать дельным, расчетливым управляющим. Хозяин от этого не обеднеет, а детям будет какая-никакая радость. У него для всех них находилось доброе слово:
— Смотрите на звезды, маленькие продавцы палочек, смотрите на звезды, пока не ляжете спать.
Они обещали смотреть на звезды, прижимая к тощему телу под изношенной рубахой свои премиальные булочки.
Кабинетом нашему ученому служила маленькая комнатушка — два шага в ширину и добрых три шага в длину, — и там он стремился к постижению всех тайн мирового пространства. Он опускал черпак в густой суп человеческого знания, отпивал из этого черпака, делал очень большие глотки и с трудом переваривал эту пищу. Он проникал в законы прототуманности и сравнивал ее с мучной пылью, которая стоит в пекарне, когда там выбивают мешки, и серо-белым слоем оседает на все предметы. До чего же великолепно было с такими знаниями расхаживать по городу и все кругом, и прежде всего людей, рассматривать с новой, неизвестной стороны. Он купался в волнах возвышенной радости, но эти радостные волны много раз выбрасывали его на берег, где он чувствовал себя одиноким, и ужас сотрясал его. Ему все еще не с кем было поговорить о своих великих потрясениях…
Ученики, эти бедные духи пекарни, верили, что ходят и стоят на твердой земле. Он сидел на деревянной стремянке возле печи и обсыпанными мукой руками показывал, как движутся звезды, заставляя кружиться все, что есть на Земле. Он похлопал рукой по лубяному ведру и сказал:
— Чего бы вы ни коснулись на этой Земле, во всем есть вода.
Ученики тихонько застонали, словно им загадали невесть какую загадку, а самый младший спросил:
— И в картофельной муке тоже?
— Если ее отжать как следует, капелька воды вытечет.
Парни перемигнулись. Зачем им возражать и портить отношения с подмастерьем? Лучше разгадывать загадки, чем работать в поте лица.
— И в людях тоже есть вода?
Этот вопрос не показался Станислаусу ничтожным. Он был охвачен пылом познания.
— Вот ты пьешь воду, часть ее из тебя испаряется, часть выходит другим способом. Ты транспирируешь, говоря по-научному, когда вода выступает из пор на коже.
Ученики вспорхнули с места как вспугнутые куропатки. Один схватил кусок теста, другой скребок, а третий стал посыпать лотки опилками. В дверях пекарни стоял хозяин. Станислаус от смущения скатился со стремянки. Он был уже не ученым, а самым обыкновенным рабочим в пекарне, который исполняет обязанности управляющего. Ученики хихикали.
