Крепкий ветер на Ямайке - Ричард Хьюз
— Попала, и ладно, мне так нравится, — ответила Эмили обезоруживающе. — Смотри, как бы она всем не попала. Иди сюда, Лора. Гарри, давай тоже сюда.
Двое младших послушно подошли. Они заглядывали ей в лицо, внимательно и серьезно, будто ожидая Пришествия Господня, а она разражалась все более громкими взрывами смеха. Скоро зараза перекинулась на них, и они тоже начали смеяться, один другого визгливей и заливистей.
— Не могу перестать! Ой не могу! — вскрикивали они в перерывах.
— Ну-ка, Эдвард! Смотри мне в лицо!
— Не буду! — сказал Эдвард.
Тогда она насела на него и стала щекотать, пока он не впал в истерику, как и остальные.
— Ох, хочу перестать, а то животик надорву! — взмолился наконец Эдвард.
— Ну, подите прочь! — выдержав паузу, велела Эмили.
И группа тут же рассыпалась. Но им всем пришлось еще долго стараться не встречаться взглядами, чтобы припадок не случился опять.
Быстрее всех излечилась Лора. Она вдруг открыла, что ее подмышка — прекрасная глубокая пещера, и решила, что в дальнейшем у нее там будут жить феи. Какое-то время она не могла больше ни о чем думать.
5
Капитан Йонсен вдруг позвал Хосе, передал ему штурвал и спустился вниз за своей подзорной трубой. Затем, привалившись бедром к лееру и надвинув на объектив защитное стекло, он стал пристально всматриваться во что-то, находившееся почти напротив ока заходящего солнца. Присмиревшая Эмили подобралась к нему и встала, почти касаясь его боком, а затем начала легонько, на кошачий манер, тереться щекой о его сюртук.
Йонсен опустил трубу и попытался вглядеться невооруженным глазом, будто больше ему доверял. Потом снова принялся смотреть в трубу.
Что это там за парус, вроде как у торгового судна, но высокий и узкий, как столб? Он окинул взором весь горизонт: он был пуст — только этот грозящий перст, указующий вверх.
Йонсен, избирая свой курс, озаботился тем, чтобы избежать обычных в это время года маршрутов судовождения. Особенно он постарался избежать обычных путей следования Ямайской эскадры, совершавшей регулярные рейсы от одного британского острова к другому. А этот корабль — не может у него тут быть никаких дел — не больше, чем у него самого.
Эмили приобняла его за талию и слегка сдавила рукой.
— Что там? — сказала она. — Дайте посмотреть.
Йонсен ничего не отвечал и продолжал сосредоточенно всматриваться.
— Ну, дайте же посмотреть! — сказала Эмили. — Я еще никогда не смотрела в подзорную трубу, никогда!
Йонсен внезапно со щелчком захлопнул трубу и опустил взгляд на нее. Его обычно невыразительные черты сейчас выдавали глубокое волнение. Он поднял руку и начал мягко поглаживать ее по волосам.
— Ты любишь меня? — спросил он.
— М-м, — подтвердила Эмили. И погодя уклончиво добавила: — Вы милый.
— Если мне нужна будет помощь, сможешь ты кое-что сделать… но только очень трудное?
— Да, только вы дайте мне посмотреть в подзорную трубу, потому что я ни разу в нее не смотрела, вообще никогда, а мне так хочется!
Йонсен устало вздохнул и уселся на верх рубки. Черт возьми, и что только творится у этих детей в головах?
— Послушай-ка, — сказал он, — я хочу поговорить с тобой серьезно.
— Да, — сказала Эмили, стараясь скрыть охватившее ее страшное беспокойство. Она в смятении озиралась, ища на палубе, за что бы зацепиться взглядом. Он чуть сдавил рукой ее коленку в попытке привлечь к себе внимание.
— Если плохие, жестокие люди придут и захотят меня убить, а тебя забрать, что ты сделаешь?
— Ох, какой ужас! — сказала Эмили. — Они что, правда это сделают?
— Нет, если ты мне поможешь.
Это было нестерпимо. Она вдруг вспрыгнула ему на колени, обняла за шею и сжала руками его затылок.
— Вы, наверно, добрый Циклоп? — сказала она и продолжала держать его голову, крепко сжимая, так чтобы их лица оказались нос к носу, лоб ко лбу, на расстоянии дюйма, и так они смотрели друг другу в глаза, пока каждому не стало казаться, что лицо второго сузилось и два глаза не слились в один большой расплывчатый глаз посередке.
— Отлично! — сказала Эмили. — Вот сейчас просто вылитый! Теперь один ваш глаз сдвинулся и наплывает на другой!
Солнце коснулось моря, и в течение тридцати секунд каждая деталь далекого военного корабля ясно вырисовывалась на фоне пламенеющего диска. Но, хоть убей, Йонсен не мог сейчас думать ни о чем, кроме домика в тихом Любеке с зеленой изразцовой печкой.
IX
1
Тьма внезапно опустила свой занавес и скрыла этот угрожающий перст.
Капитан Йонсен оставался на палубе всю ночь, невзирая, была ли то его очередь стоять на вахте или нет. Ночь была очень жаркая, даже для этих широт, и к тому же безлунная. Разлитое кругом звездное сияние освещало все, что поблизости, довольно ярко, но на расстоянии ничего видно не было. Черные мачты высились, выделяясь на фоне этого драгоценного блеска, и их суживающиеся кверху силуэты медленно раскачивались, чуть-чуть в одну сторону, чуть-чуть в другую. Паруса, поскольку тени в их закруглениях расплылись, казались плоскими. Фалы, тросы, брасы тут были на виду, а там скрывались во мраке, и общая картина отличалась такой прихотливостью, что утрачивалось всякое представление о них как о механических приспособлениях.
Узкая молочная палуба, подсвеченная сзади ярким огоньком нактоуза, зыбилась по направлению к баку, вплоть до косого навеса над бушпритом, а тот будто силился указать на большую одинокую звезду над самым горизонтом.
Шхуна шла довольно быстро, с тихим шорохом разрезая форштевнем море, рассыпая ливень искр, загоравшихся повсюду, где вода плескалась о борт корабля, как будто океан был сплетением чувствительных нервов, и продолжавших мерцать позади в чистой белесости кильватерного следа. Лишь щекочущий ноздри легкий запах дегтя напоминал о том, что это не фантазия из слоновой кости и эбенового дерева, а машина. Потому что шхуна — это, в сущности, одно из наиболее совершенных с точки зрения механики, строгих по конструкции, лишенных всякого украшательства устройств, когда-либо изобретенных человеком.
В нескольких ярдах от борта косяк светящихся рыб озарил воду сначала на одной, потом на другой глубине.
Но в нескольких сотнях ярдов уже не видно было ничего вообще! Море там становилось ровно поблескивающей чернотой и казалось недвижным. Все находившееся вблизи было настолько ясно различимо во всех подробностях, что просто не верилось, будто в некотором отдалении целый корабль мог оставаться невидимым, будто без оптических приборов,
