Колосья под серпом твоим - Владимир Семёнович Короткевич
— А мы переночуем. А утром пойдем смотреть все.
— Ну смотрите, — произнес Данька. — Счастливого вам пути!
И он пошел, загребая поршнями пыль.
...Дети вышли за околицу. Идти было приятно. Ласковая и еще теплая пыль фонтанчиками всплескивала между пальцев, приятно щекотала их.
— Хорошо, что ты не сказал ему, Андрейка, — вымолвил наконец Кондрат. — Никто и знать не будет. Даже родители. Только мы да Алесь.
— Что я, глупец? Скажу я Даньке, что мы задумали. Сразу бы нас на телеге в Загорщину завезли. А так отклонимся от дороги, пройдем лишних три версты и залезем в парк Раубича. Рассмотрим все и пойдем своей дорогой... А то все: Раубич — чародей, Раубич в причастие стрелял, над поместьем Раубича цмоки летают, к нему болотные паны ездят... А кто видел? Кто знает? Вот и надо... прощупать...
— А если нас те болотные паны поймают?
— Ничего не сделают, — уверил Андрей. — Я из-за образов освященную воду взял.
— А страшно. С одного испуга можно умереть.
— Страшно, — согласился Андрей. — Ну и что ж.
Солнце село, когда они свернули с загорщинской дороги на более узкую, ведущую на Раубичи. Перешли вброд неглубокую Ревеку, вобравшую в воду последний багрянец неба, и напрямую пошли в луга.
Отава отросла в этом году такая приличная, что на лугах не кололась, не больно было идти. Косить начали значительно раньше Янова дня. Прошло больше месяца, как отзвенел последний шелест от косы, а на дворе стояло только начало августа, теплого и ласкового, как все это лето.
Бесчисленные стога темнели на росно-сизом пространстве, струили тот особенный аромат, какой бывает у сена, не тронутого дождем. Такой уже удачный был в тот год покос. Они были большие, те стога, и выглядели в темени даже немного зловеще.
Дети шли и разговаривали. Яньку несли на спине по очереди, а то пускали топать своими ногами. Но беседа понемногу глохла, а потом стала, отчего-то, шепотливой.
...Ведь слева, очень тускло, выплыли во тьме далекие кроны парка Раубича. Совсем как в тот майский ночлег. Они были далеко, те кроны, не менее чем полторы версты сизым лугом. А над кронами, совсем как тогда, горел еле заметной искрой далекий огонек.
— Опять не спит, — показал Павлюк.
— Никогда не спит, — вздохнул Андрей. — Ждет.
Теперь близнецы шли первыми, бок о бок. Чтобы первыми, в случае чего, встретить беду.
Горел над заливными лугами далекий, очень одинокий во тьме огонь. И дети шли на него.
Кроны выросли над головою совсем неожиданно. То были все далеко, далеко, а то вдруг насунулись на детей и нависли над головами. И огонь исчез.
Ограда из толстых железных прутьев шла в левую и правую сторону, и ей не было видно конца.
— Пойдем направо, — шепнул Андрей. — Не может быть, чтобы дырки нигде не было.
Но им пришлось идти довольно долго, пока рука Кондрата, какой он все время вел по прутьям, не наткнулась на пустое место. Кто-то выломал один прут.
Надо было лезть. Но парк темнел так страшно, что они невольно медлили.
Из парка долетел крик, теньканье птицы, какую, видимо, застал в сонном гнезде какой-то ночной хищник. Может, это куница хозяйничала по чужим кладкам, а может, совка-ночница. И это теньканье будто пробудило всех.
— Ну-к что ж, — перекрестился Андрей. — Полезли...
Они перелезли, и темные парковые кроны жадно накрыли их.
...Шаги были беззвучными. Густая трава глушила их. Тьма остро, по-ночному, пахла грибами, влажной листвой, сильным дубильным духом дубовых зарослей и слегка душным, банным ароматом берез.
Невидимая тропа, по которой они шли, привела к высокой сломанной березе над самым откосом. Береза сломалась, но не упала, задержавшись на соседних деревьях, и сейчас жестоко белела во тьме своим мертвым стволом.
Отсюда было видно довольно далеко. Тропа тут раздваивалась. С левой стороны она шла к кудрявому пригорку, на вершине которого невыразительно белела двумя колокольнями вытянутая, как привидение, раубичская церковь.
Второй отрожек тропы спускался с откоса, вел куда-то ниже, видимо, к другим белым зданиям, свободно раскинувшимся в чашеобразной ложбинке, которая начиналась сразу возле подножия Церкви. И, замыкая ложбинку с другой стороны, полукругом лежала в низине подкова свинцового озера.
— Пойдем по правой, — предложил Кондрат. — Ну ее к черту, Церковь. Раубичские говорили, что стоит, как гроб.
Тропа спускалась по склону наискосок и вскоре вывела на открытый с двух сторон выступ пригорка. На выступе густо росли деревья, а между деревьев серело узкое строение, похожее на церковь без барабанов2 и куполов. Это была, видимо, старая каменная постройка, башня при доме. Таких много в то время было разбросано возле приднепровских усадеб. Всегда немного вдалеке от новых домов, старые прибежища рода, на случай войны, теперь уже никому не нужные, холодные, как погреб, так как солнце не успевало за лето прогреть и высушить двухсаженную толщину стен, они медленно разрушались, роняя из кладки на траву поточенные слизнем валуны. Со временем башни начинали напоминать черно-желтые соты, мертвую вощину без пчел.
Когда-то были пистолетные выстрелы, когда-то были осады и пчелиное гудение стрел. Теперь — ничего, кроме разрушения. Ваши сны о погубленном величии — кому какое до этого дело?!
Дети, медленно подвигаясь вдоль одной стороны здания, увидели овраг, рассекающий ложбину, а за оврагом — господский дом. Дом был совсем темный — ни одного светлого окна.
— Откуда ж свет? — шепотом спросил Павлюк.
Андрей пожал плечами. И как только они миновали угол башни, такой, казалось, неживой, такой безнадежно мертвой, они увидели след этого света на кроне богатыря дуба, растущего возле стены...
...Светилось окошко в верхнем этаже башни. Светилось неживым, синим, каким-то сияющим огнем: иногда сильнее, иногда слабее.
— Заглянуть бы, — сказал Кондрат.
— Потом на дуб полезем, — не согласился Андрей. — А сейчас обойдем башню. Черт его знает, где тут дверь. А вдруг кто-то выйдет и схватит. Я ж говорил, нечисто тут.
Они двинулись дальше, медленно обошли уже три стороны строения и теперь должны были выйти на четвертую сторону, выходящую на крутой откос.
Двери не было и здесь, как будто тот, кто зажигал огонек, прилетал сюда по воздуху. Но зато тут было окно на уровне земли, явно пробитое позже в глухой стене, и из этого окна падал на кручу красноватый свет.
Они увидели этот свет и одновременно услышали негромкое
