Любовь Овсянникова - Вершинные люди
Не радостны были мглистые рассветы, но они хотя бы сулили наступление дня и тем были желанны. Но вечера…
В один из таких вечеров, когда день уже умер, а безнадежные сумерки еще не открыли врата ночи, под конец рабочего дня ко мне в кабинет зашел Василий Федорович Круглов. Я мало знала его, хотя мы провели несколько совместных сделок.
Он пытался издавать книги. Начал с детских, а затем перешел на популярную литературу. Как-то он предложил мне купить остатки его книжки «Как стать медведем», это была детская сказка. В остатке оказалось пять тысяч экземпляров. Многовато для моих объемов продаж, но цена устраивала и я согласилась. Потом у него вышла брошюрка «Воспитание щенка» московского автора, фамилию которого я, к сожалению, забыла. Книгу высоко оценили любители собак, она пользовалась вниманием детей и их родителей, учителей и домохозяек. Это-то меня и подкупило, я соблазнилась и взяла этой книги ровно в два раза больше, чем предыдущей. Эти две книги я продавала долго и, может быть, какую-то часть не продала бы, если бы не вывозила на ярмарки.
Так получилось, что «Как стать медведем» была первой книгой, которую выпустил Василий Федорович, а «Воспитание щенка» — последней. Больше издательскими делами он не занимался. Ему показалось, что это копеечный бизнес и не стоит тратить на него время. Когда он понял, что больших денег ни на чем не сделает — бог знает, чего ему не хватало, по-моему, смелости и правильного расчета, — то стал посмеиваться над собой.
— Зато теперь я знаю, как стать собакой, — шутил, а в его глазах стояла грусть.
Круглов был внешне весьма интеллигентен, привлекателен, имел легкую фигуру, высокую, стройную, спортивную. Да и нрав имел приятный — тихий, улыбчивый, весьма благодушный.
Никто не знает, какое он получил образование и кем работал в первой жизни, как мы говорили, то есть — до пресловутой перестройки. Зато знали, что он в трудные годы работал массажистом и даже пытался держать массажный кабинет. Так это было или не так, но я с ним познакомилась, когда он уже занимался книгами. И оценила его умение отлично ладить с людьми. Ему присуща была удачная черта первым выходить на контакт, проявлять инициативу, мягко и быстро добиваться своего, а потом незаметно уходить в тень. Прекрасные качества его натуры были неброскими. Он не производил неизгладимого, сильного впечатления, и легко забывался до следующего визита. Его обходительность и благожелательность импонировали мне, а его принципиальная честность и верность данному слову вызывали уважение и желание иметь с ним дело.
Хотя, как я узнала позже, на самом деле этот человек таил в себе много неожиданностей… сродни тем, которыми обладают небезызвестные «вежливые люди».
Что касается его отношения ко мне, то я видела, что он ценил мою образованность, которой порой самому не хватало в издательском деле, надежность в работе, порядочность, а главное — бескорыстную участливость и благожелательность, готовность помочь коллеге, чего у меня было с избытком и от чего я иногда страдала.
В дни нашей первой жизни участливость и доброжелательность никому не казались лишними, смешными, и не расценивались как недостаток. Люди с такими качествами никогда не оставались в одиночестве, потому что в них многие нуждались. Им же несли признательность и благодарность в нелживом смысле этих слов.
Теперь нравы изменились, и щедрость стала восприниматься как расточительность, доброта превратилась в глупость, все поменяло знаки на противоположные. Человеческие качества стали товаром, на них делали деньги. Участливость стала не бескорыстной, а доброжелательность обильно поощрялась деньгами. Но не все ведь хотят продавать участие и благожелательность! Я, например, не хотела. По велению текущего момента следовало отказаться от архаизмов в себе, переделаться. Только на это требовалось время, если вообще это возможно. Тогда быть открытой миру еще оставалось потребностью моей души, я лично в этом нуждалась. Поэтому с приятными мне людьми не лукавила, а была сама собой. Как и каждый, наверное.
Думаю, что большинство людей, из тех, что тогда вращались на разных орбитах вокруг меня, считали, что я достаточно состоятельна и лишь по причуде характера благодетельствую сирых своими щедротами. Правдой здесь было все, за исключением состоятельности, ибо у меня не только не было копейки за душой, но даже не был устроен дом и быт: я не могла отремонтировать квартиру, которая после тех лет еще долго стояла с ободранными стенами, не имела хорошей мебели. У меня многого, что было у других как само собой разумеющееся, не было, например, мягких кресел, стиральной машины, автомобиля. Воспитанная в среде сельских людей, я легко без этого обходилась. Правда, наша разваленная квартира находилась в элитном районе города, но когда-то она принадлежала Юриным родителям, я здесь была ни при чем.
Круглов уважал мой возраст (он был моложе меня лет на пять!), жизненный опыт, те странные качества души, о которых я так много уже сказала, и иногда заходил просто так, поприветствовать меня.
— Домой пора, а вы все трудитесь, — в этот раз сказал он.
— Пять минут для вас у меня всегда найдется. Заходите, — пригласила я.
Он присел рядом и, подхватив конкретность и короткость разговора, сказал:
— Возьмите на реализацию мою книгу.
— Ого! Уже на реализацию? Что, сколько, по какой цене?
— Мягкая, «Воспитание щенка», — сказал он. — О цене договоримся. Всего десять тысяч экземпляров осталось.
— Как! Еще?
— Допечатал сдуру, а теперь мучаюсь. Выручайте.
— Договорились. Когда завезете? — я уже прикидывала, куда у меня намечаются поставки и успею ли переговорить с покупателями о довложении новой книги.
— Завтра, — сказал он с облегчением.
— Ваше счастье, что я успела продать первые десять тысяч «щенков» с первого тиража.
Он согласно кивнул, улыбнулся, но не стал прощаться, медлил, и я поняла, что темы разговора не исчерпаны.
— Что, Василий Федорович, за печали? Не губите время проволочками, открывайтесь, раз уж пришли.
Он колебался, не знал, с чего начать. Потом решился.
— Есть один книжный магазин… нерентабельный. Там хороший коллектив. Жалко их. — Он поймал мой рассеянный взгляд и поспешил выложить главное: — Им предложили выкупиться.
— Что значит «выкупиться», и причем тут я?
— Выкупиться — значить оплатить книготоргу стоимость книжных остатков и малоценного инвентаря, внутреннее содержание магазина.
— Да? А люди, помещение?
— Сотрудники могут перейти на работу к тем, кто выкупит магазин. А помещение арендуется. Надо переоформить аренду на нового хозяина, вот и все. А вы причем? — повторил он мой вопрос и тут же на него ответил: — Девушки просят, чтобы магазин выкупил я и забрал их к себе на работу по переводу.
— Так в чем же дело?
— Меня не знают в книготорге, мне там откажут. Я предлагаю вам выкупить их.
— Но меня там тоже не знают! — воскликнула я. — И потом, у меня нет денег.
— Зато там отлично знают Николая Игнатьевича Стасюка, вашего руководителя. Попросите его представить вас Лобановой, директору книготорга, пусть он похлопочет о вас.
Действительно, Облкниготорг и наша типография подчинялись одному органу — управлению по печати. Поэтому Стасюк и Лобанова были своего года коллегами и отлично знали друг друга.
— Допустим, — уже прикидывала я. — А деньги где взять?
— А с деньгами как-нибудь справимся вместе.
— Как это вместе? Как вы это себе представляете?
Он снова улыбнулся успокаивающе.
— Да вы не волнуйтесь. Это не главный вопрос. Девушки подсчитали, что у них остатков на небольшую сумму, всего на тридцать тысяч рублей.
От услышанного мне чуть плохо не стало. Я еще помнила свою горестную эпопею с тремя тысячами... А то тридцать… Да я даже четвертой частью такой суммы не располагала.
А Василий Федорович тем временем спокойно продолжал:
— Всякие там полки-прилавки стоят копейки. Оформим сделку на вашу фирму, оплатим поровну, а потом сделаем совместное предприятие и зачислим эти траты в его уставный фонд.
Я призадумалась. Да, Николай Игнатьевич хорошо знал Анну Федоровну, директора Облкниготорга, и мог меня ей представить, отрекомендовать, похлопотать. Но надо его попросить об этом! А я просить не любила и не умела, наверное, потому, что была лишена соответствующего дара. Одно дело, когда он, зная мои обстоятельства, сам предлагает помощь, и другое — просить…
Однако предложение Василия Федоровича соблазняло. Я не думала о том, что на выкуп магазина нужны большие деньги, меня занимало другое — как заполучить торговую точку и склады, потому что до сих пор розничных продаж мы не производили, а склады… Складом была моя однокомнатная квартира. Юра не одобрял моей деятельности, страдал от моих затей и всерьез грозился разводом. Он уступил, в конце концов, лишь потому, что убедился в моей непреодолимой увлеченности. Увидел, что в таком состоянии меня оставлять нельзя, что я, неприспособленная к быту, витающая в облаках, отрешенная от мелочей жизни, — пропаду без него. И он смирился. А меня мучила совесть, что он жил в окружении книг, стоящих в упаковках.
