Коммунисты - Луи Арагон
Виснер менее прямолинеен в своих суждениях. Не в этом дело: что тут плохого, если глава правительства лжет, раз эта ложь во спасение, раз она помогает ему управлять государством.
— Пусть тот, кто никогда не лгал, первый бросит в него камень! — заявляет он в чисто евангельском стиле. И смотрит при этом на Монзи. С каких это пор Виснер стал таким поборником добродетели! И опять же не в этом дело… Виснер пришел еще и для того, чтобы осведомить министра о настроениях своих рабочих. Совершенно несомненно, что военные неудачи воспринимаются в рабочей среде как естественное следствие «странной войны». Рабочие обвиняют правительство в том, что оно преследовало коммунистов, вместо того чтобы воевать с Гитлером. Говорят, что в конечном счете оказались правы коммунисты, ратовавшие в октябре за мир. Словом, влияние коммунистов ничуть не уменьшилось, совсем наоборот. Антикоммунистическая пропаганда потерпела полный крах, а полиция расписалась в собственном бессилии… Вот вам лучшее доказательство: кого она арестовала? Мелкую сошку. А главари? Главари все еще на свободе…
Монзи улыбнулся. На этот счет у него свои собственные взгляды.
— Видите ли, дорогой Виснер, если угодно, считайте меня слишком мягкотелым… но в глубине души я никогда не был сторонником политики массовых арестов! Знаю, знаю, но к чему это привело? Вы же сами сейчас сказали.
— Надо было захватить главарей: для этого существуют самые разнообразные способы… Во Франции много различных полиций, и трения между ними отражают разногласия партий. Не мне вам говорить! В этом все несчастье. Сарро, в руках которого в начале войны были сосредоточены все средства воздействия, был скорее главой политической полиции, а не оперативного карательного органа, который мог бы еще тогда проявить дальновидность… Главари проскользнули у вас между пальцев. Когда Рейно сместил Сарро, назначив на его место Анри Руа, я предполагал, что он имел в виду именно эту задачу.
— Но, дорогой мой, что вам еще нужно: вот уже два месяца как великий талант моего старого друга Фроссара… Ведь по радио так и льется поток антикоммунистической пропаганды.
— Все это слова и слова… Разумеется, коммунистов попрежнему арестовывают, находят ротаторы, склады бумаги — это тормозит их работу, что говорить. Но прошел октябрь, ноябрь, декабрь… уже май на дворе, а где Торез? Где Дюкло? Ведь это же стыд и срам!
— Сегодня в палате депутатов, когда Рейно в своей речи, вызвавшей сенсацию, сказал, что кое-кого надо сменить, мой молодой друг Мистлер взглянул на меня, а другие обернулись к Даладье… Может быть, Рейно, как и вы, имел в виду Руа. Руа — это полумера. Сарро держал полицию в повиновении. Заменить его, конечно, может только начальник другой полиции… Как говорил Клемансо, министр внутренних дел — это первый сыщик во Франции… Зная ваши симпатии, я не думаю, чтобы вы были довольны.
— Мандель? — спросил Виснер без особого восторга.
— Мандель вызывает некоторые сомнения, это ясно. Потому что Мандель… Нельзя забывать, что против Манделя настроено также и наше высшее военное командование. Заметьте, ситуация создалась любопытная. Ни для кого не секрет, что в марте Мандель убедил Рейно оставить меня в кабинете, учитывая то влияние, которым я пользуюсь в Риме, учитывая, что мне всегда удавалось улаживать недоразумения; и маршал, который сейчас был у меня, отлично это понимает. Мандель — не препятствие к участию маршала в правительстве, чего мы все горячо желаем…
— Ну еще бы! — поддакнул генерал Нульман…
— …все горячо желаем! Хотя в данный момент, при создавшихся печальных обстоятельствах… Мандель всегда говорил, что для блага родины он готов сотрудничать с кем угодно. Однако именно он настоял в марте на внесении в правительственную декларацию пункта, осуждающего советскую политику. Так вот, он считал мое сотрудничество желательным для переговоров с Римом; он полагает, что ввиду той роли, которую я играл в свое время, в период, когда устанавливались отношения между нами и Москвой…
— Быть не может! — воскликнул генерал. После небольшой паузы министр продолжал, обращаясь уже непосредственно к Виснеру. — Человек с вашим умом это поймет. В данный момент было бы большой удачей добиться сближения с русскими… при одном, конечно, условии: чтобы наши коммунисты ничего на этом не выиграли, вот и все.
— Вот вам и все! — сказал Нульман. А Виснер возразил:
— Что Мандель так думает, меня нисколько не удивляет. Но неужели же маршал?..
— Маршал? Ну, знаете, маршал… Для маршала сейчас основное — власть… Мандель, конечно, главным образом стремится к сближению со Сталиным, чтобы продолжать войну, чтобы получить вооружение, которое англичане цедят нам по капельке. Маршал сейчас ничего не говорил, но вы ведь его знаете, он пацифист! В Муссолини или Франко он прежде всего видит возможных посредников при возобновлении переговоров с Германией… Может быть, он рассчитывает и на Москву как еще на одного посредника! У меня в кабинете он смотрел на Манделя отсутствующим взглядом. Вполне возможно, что он просто хотел дать ему высказаться… а сам тем временем составлял себе мнение, вернее всего — просто думал о другом. Не далее как два дня тому назад он говорил Шотану, что войну пора кончать. У Манделя есть другие враги, гораздо более решительные. В армии, среди военных. А нам, чтобы воевать, они нужны… так же как и некоторые другие люди, несколько неудачно, в этом я должен сознаться, проявившие себя еще в мирное время в качестве ревностных гонителей коммунистов…
— Они предвосхитили события! — изрек генерал Нульман.
— И все же, когда грозит опасность, вот как сейчас, самую сильную тревогу вызывает у нас коммунизм, это самая непосредственная угроза, — заметил Виснер. — Гитлеровскую армию еще, может быть, удастся остановить… а коммунизм уже здесь, в самом Париже!
Генерал вздохнул: — Хорошо бы захватить главарей, пока еще не упущено время!
Если даже на сей счет и существовало у кого-нибудь иное мнение, он в этом все равно не признался бы. А затем, как их захватишь?
— Может
