Филип Честерфилд - Письма к сыну
"Аминта" Тассо гораздо более соответствует тому жанру, в котором она была задумана, -- обыкновенной пасторали. Здесь, правда, пастушки тоже употребляют в разговоре различные concetti121 и антитезы, но сами они отнюдь не столь возвышенны и отвлеченны, как персонажи в "Pastor fido". Мне думается, что из этих двух пасторалей вторая тебе понравится больше.
Петрарка, на мой взгляд, однообразный, томимый любовью поэт, которым, однако, в Италии не перестают восхищаться. Вместе с тем какой-нибудь итальянец, ставящий этого поэта не выше, чем я, вероятно, сказал бы, что стихами своими он скорее заслужил право на Лауру, а отнюдь не на лавры, и этот жалкий каламбур был бы сочтен за великолепный образец итальянского остроумия.
Из итальянских прозаиков (речь здесь, разумеется, не идет о прозе ученой) я рекомендовал бы твоему вниманию Макьявелли и Боккаччо; у первого из них сложилась репутация законченного политика; я не стану сейчас пускаться в разговоры о том, как сам отношусь к его нравственным понятиям и политическим взглядам, у второго же -- богатое воображение и талант рассказчика, умеющего говорить увлекательно и непринужденно.
Гвиччардини, Бентивольо, Давила и т. п. -- превосходные историки и заслуживают самого внимательного чтения. Сама природа истории несколько сдерживает полет итальянской фантазии, уносящий нас очень высоко в новеллах и романах. Полет этот еще более обуздан в переводах, а итальянские переводы классиков выше всяких похвал, в особенности же первые десять переводов, сделанные при папе Льве X, посвященные ему и объединенные под общим названием collana122. Эта первоначальная соllana была потом продолжена и, если не ошибаюсь, насчитывает сейчас сто десять томов.
Ты теперь поймешь, что мне хочется предостеречь тебя и не допустить, чтобы воображение твое было ослеплено, а вкус испорчен всеми concetti, чудачествами и вздорными мыслями, которым сверх меры привержены итальянские и испанские авторы. По-моему, тебе это не очень грозит, ибо вкус твой выработался на лучших классических образцах -- на греческих и латинских писателях периода расцвета, -- а те никогда не пускаются на подобные ребячества. Мне думается, я могу с полным основанием сказать, что настоящее остроумие, хороший вкус и здравый смысл сейчас составляют достояние только Франции и Англии. Боюсь, что твоим старым знакомым -- немцам не хватает того и другого, новые же твои знакомые -- итальянцы, напротив, заходят чересчур далеко. Первые, должно быть, привыкли ползать, вторые же, воспарив к небу, попросту скрываются из глаз.
Я очень давно уже советовал тебе прочесть "La maniere de bien penser dans les ouvrages d esprit"123 отца Буура, и ты, верно, тогда еще прочел эту книгу; сейчас тебе неплохо было бы ее перечесть, ты сможешь оценить ее лучше. Я не знаю другой книги, которая так помогла бы выработать настоящий вкус; к тому же в ней ты найдешь самые знаменитые отрывки как древних, так и современных авторов; книга эта освежит в твоей памяти все, что ты прежде читал у каждого из них в отдельности. У нее есть продолжение, почти того же объема и написанное тем же автором, -- это "Suite des pensees ingenieuses"124.
Надо отдать должное лучшим английским и французским писателям, они не поддались этому вкусу ко лжи: они не позволяют себе утверждать мысли неверные, те, в основе которых не лежит истина. Век Людовика XIV очень походил на век Августа: Буало, Лафонтен, Расин и т. п. утвердили хороший вкус и доказали несообразность дурного. В царствование Карла II (ни в каком другом отношении не примечательное) дурной вкус был изгнан из Англии, а всякого рода игра слов, каламбуры, акростихи и т. п. были запрещены. С тех пор мнимое остроумие возобновило свои набеги и пыталось вернуть потерянные владения, как в Англии, так и во Франции, но безуспешно, хотя все же надо сказать, что во Франции с большим успехом, нежели в Англии, Аддисон, Поп и Свифт рьяно защищали права здравого смысла, чего нельзя сказать об их современниках во Франции, у которых последнее время преобладает стремление к le faux brillant, le raffinement, et I'entortillement125. И слова лорда Роскоммона:
Свой золотой английский растяните -
Французской выйдут проволоки нити. -
с большим правом можно было бы отнести к нашему времени, чем к прежнему.
Умоляю тебя, дорогой мой, не теряй времени и поскорее выработай в себе вкус, манеры, сформируй свой ум и вообще все свое; у тебя на это остается только два года, ибо если ты в той или иной степени сделаешься кем-то к двадцати годам, ты останешься более или менее тем же и всю свою жизнь. Да будет она у тебя долгой и счастливой! Прощай.
LIX
Лондон, 22 февраля ст. ст. 1750 г.
Милый друг,
Если это ты сам писал по-итальянски письмо, адресованное леди Честерфилд, то я очень радуюсь успехам, которые ты за такое короткое время сделал в этом языке; это означает, что ты очень скоро овладеешь им в совершенстве. Должно быть, если не считать французского посольства, тебе везде приходится слышать только итальянскую речь, итальянцы ведь очень редко говорят по-французски и, как правило, из рук вон плохо. Французы платят им тою же монетой и сами говорят по-итальянски не лучше; за всю жизнь я не встречал ни одного француза, который бы мог правильно произнести итальянское се ci или ge gi. Твое желание понравиться римским дамам не только побуждает тебя, но и дает возможность красиво говорить с ними на их собственном языке. Мне рассказывали, что принцесса Боргезе говорит по-французски плохо и неохотно, и поэтому твои старания овладеть ее родным языком будут знаком уважения к ней. По своего рода праву давности (более давнему, чем, может быть, хотелось бы ей самой) она стоит во главе римского beau monde126 и, следовательно, может создать или разрушить репутацию молодого человека в свете. Если она скажет о нем, что он amabile e leggiadro127, другие будут думать, что он и на самом деле такой, а те, кто с этим не согласятся, во всяком случае не осмелятся высказать свое мнение вслух. В каждом большом городе есть несколько таких дам -- их положение, состояние и красота соединили свои усилия, чтобы обеспечить за ними главенство в свете. Им обычно случалось заводить любовные интриги, но при этом они никогда не переступали границ пристойного. Интриги эти учат как их самих, так и их поклонников хорошим манерам; если бы у них не было хороших манер, они никак не смогли бы соблюсти свое достоинство и те же самые любовные связи, которые создают вокруг них некий ореол, неминуемо их бы унизили. Именно эти женщины решают вопрос о репутации человека и его месте в свете, точно так же, как министры и фавориты двора решают вопрос о его положении и повышении в чине. Поэтому, где бы ты ни находился, будь особенно любезен с теми, кому подвластен весь beau monde; их рекомендация -- это паспорт, с которым ты можешь проникнуть во все сферы высшего света. Только помни, они требуют к себе неотступного и пристального внимания. Насколько это возможно, ты должен угадать и предвосхитить все их маленькие прихоти и причуды; суметь сделаться им полезным в их повседневной домашней жизни, быть готовым исполнять их мелкие поручения, выказывать знаки уважения их семьям и с видимым участием разделять все их мелкие огорчения, заботы и взгляды; они ведь всегда чем-то бывают заняты. Стоит тебе только раз быть ben ficcato128 в палаццо Боргезе -- и тебя скоро будут знать в высших кругах Рима; вращаясь в этих кругах, ты живо отшлифуешь себя, а это как раз то, о чем тебе следует сейчас очень серьезно подумать.
Жаль, что в Риме нет хорошего учителя танцев, с которым ты бы мог заняться и выправить свою осанку и манеры; боюсь, что в этом смысле тебе еще надо много над собой поработать. Но тем временем ты можешь наблюдать, -- и я надеюсь, что ты это сделаешь, -- людей, которые обращают на себя внимание наружностью своей и осанкой, и брать с них пример. Непринужденность, приветливость и достоинство -- вот, что определяет внешность и манеры светского человека, и все это столь же непохоже на жеманные позы и Движения какого-нибудь petit maitre129, как и повадки неуклюжего, мешковатого и неповоротливого олуха.
Я очень обрадован всем, что мне пишет м-р Харт о том, как ты проводишь время в Риме. Те пять часов, которые ты каждое утро посвящаешь серьезным занятиям с м-ром Хартом, положены в рост под большие проценты и принесут тебе такое богатство, которого хватит на всю твою жизнь. Следующими за этим часами, которые ты проводишь со своим cicerone, ты, по-моему, тоже распорядился неплохо: одно в какой-то степени связано с другим, вечерние же твои развлечения в хорошем обществе и полезны, и необходимы. Распределив так свое время, ты приобретешь в свете и вес, и блеск, а воспитывая тебя, я к этому и стремлюсь.
Прощай, друг мой! Желаю тебе успеха.
М-р Гревенкоп только что получил письмо м-ра Харта от 19 н. ст.
LX
Лондон, 26 апреля ст. ст. 1750 г.
Милый друг,
Близок день, когда ты поедешь в Париж; поездка эта в том или другом отношении, но непременно будет иметь огромные последствия для тебя, и поэтому в письмах своих я впредь всегда буду иметь в виду этот новый меридиан. Там подле тебя не будет уже м-ра Харта и ты во всем должен будешь руководствоваться собственным благоразумием, а я позволю себе все же немного усомниться в благоразумии восемнадцатилетнего юноши. В Академии ты повстречаешь множество молодых людей, которые будут еще менее благоразумны, чем ты. Со всеми из них тебе придется познакомиться, но сначала хорошенько оглядись и узнай, что это за люди, а потом уже сближайся с ними и caeteris paribus130 останови свой выбор на лицах более высокого положения и знатных. Окажи им особое внимание -- тогда ты будешь принят в их домах и сможешь бывать в самом лучшем обществе. Все эти юные французы до чрезвычайности etourdis131: будь осторожен, избегай всякого рода столкновений и ссор; даже шутя не позволяй себе никаких фамильярных жестов; воздержись от jeux de main132 и coups de chambriere133, -- то и другое нередко приводит к ссорам. Будь, пожалуйста, таким же веселым, как и они, но вместе с тем будь и немного поумней. Ты убедишься, что в отношении изящной литературы большинство из них -- сущие невежды; не попрекай их этим невежеством и не давай им почувствовать свое превосходство над ними; они нисколько не виноваты в том, что воспитаны для военной службы. Но вместе с тем не позволяй этим невежественным и праздным людям посягать на утренние твои часы, которые ты, может быть, сумеешь посвятить серьезным занятиям. Никаких завтраков вместе с ними -- это отнимает очень много времени, лучше скажи им (только отнюдь не назидательным менторским тоном), что утром ты собираешься часа два-три почитать, а все остальное время ты к их услугам. Между прочим, я все же надеюсь, что и вечера свои ты будешь проводить среди людей более умных.
