Пэлем Вудхауз - Том 16. Фредди Виджен и другие

Мысль, что где-то под сшитым на заказ костюмом у Чарли прячется пистолет, из-за которого и начались все неприятности, могла бы привести в замешательство и человека более храброго, ибо Гораций подозревал, что на этом пистолете имеется множество насечек по числу жертв, а вскорости прибавится еще одна.

Невозможно описать его облегчение, когда посетитель начал разговор с бодрого: «Привет!». Дружелюбный тон наводил на мысль, что старые обиды забыты и прощены. Кое-как совладав с голосовыми связками, Гораций отвечал: «Здравствуйте, Чарли», стараясь, чтобы прозвучало как можно более радушно. Получилось сдавленней, чем он предполагал, но Чарли, по-видимому, остался доволен, поскольку продолжил тем же приятельским тоном:

— Небось ломаете голову, как я вас выследил? Встретил американского знакомого по имени Фрэнк, и тот сболтнул, что вы здесь. Неплохо устроились.

Гораций согласился, что Мэллоу-холл имеет много достоинств.

— Нет ничего лучше старых английский усадеб, — произнес Чарли, впадая в лирический настрой. — Парки, сады, террасы, туда-сюда. Вспоминаются былые времена, рыцари в доспехах, все такое. Я видел одно кинцо с Фредом Астером и помню, прямо-таки умилился. Чей это дом?

— Мистера Майка Бонда. Его дядя, покойный сэр Хьюго Бонд, приобрел усадьбу у сэра Роджера Армитейджа, чья семья обитала здесь несколько столетий. Сэр Роджер — судья.

— Судья? Денег, небось, куры не клюют.

— Полагаю, сэр Роджер располагает значительным состоянием.

— Небось на взятках заработал. Кстати о деньгах, — с неожиданной сердечностью подхватил Чарли Йост. — Вижу, вы их уже приготовили. Вот это я называю сервис.

На глазах у потрясенного Горация он подскочил к столу и сгреб в карман пачку банкнот. Гораций сделал, что мог.

— Вы не можете их взять, Чарли, — сказал он. — Это деньги Костолома.

— Были, — отвечал Чарли Йост.

Наступило молчание. Не приходилось ожидать, что после этой сцены беседа пройдет в благожелательной атмосфере. Внимательный наблюдатель различил бы, по крайней мере со стороны Горация, некоторую натянутость, как если бы он, подобно поэту Вордсворту при виде самого скромного цветка, думал думу, что слишком для слез глубока.[49] Вместо того чтобы утешаться мыслью, что Чарли со своими методами убеждения так или иначе вытянул бы из него деньги, и пусть уж это будут деньги Костолома, он — увы! мог думать лишь о том, с каким удовольствием огрел бы Чарли графином по голове. Это явно выходило за рамки реальной политики — как бы он потом избавился от трупа? Поэтому Гораций просто сел и нахмурился, предоставив собеседнику улыбаться за двоих.

По счастью, с этим затруднений не было. Успех поднял Чарли настроение. У него камень упал с души. Он предвидел тягостный деловой разговор, может быть, даже вульгарную перебранку, а вместо этого беседа прошла в светском русле — два старых приятеля собрались поболтать за рюмочкой чего там есть в графине.

— Что это? — спросил он. Гораций мрачно ответил, что портвейн, и Чарли, никогда прежде не пробовавший портвейна, поспешил восполнить пробел в образовании. Он придвинул графин, отхлебнул большой глоток и, довольный результатом, отхлебнул второй.

— Славно, — сказал он. — Что-то легонькое, да?

Горация передернуло. Кощунственные слова, прозвучавшие сразу после утраты денег, переполнили чашу его терпения. Он натянуто отвечал, что содержание алкоголя в портвейне весьма значительно.

— Ну, такое содержание алкоголя мы и любим, — веско произнес Чарли. Он еще раз приложился к графину, и Гораций отвел глаза. До эпизода с пистолетом он не питал к Чарли приязни, а глядя, как тот хлещет драгоценный напиток, который положено смаковать по глоточку, окончательно укрепился в своем нерасположении.

— Да, — продолжал Чарли. — Содержание алкоголя в самый раз. Что доктор прописал. Как вы сказали, портвейн?

— Портвейн.

— Думаете, в Чикаго такой есть?

— Вероятно, какую-то разновидность портвейна в Чикаго приобрести можно.

— Надо будет купить. А вы в Америке бывали?

— Нет.

— А зря, — сказал Чарли. — Обязательно съездите. Вот это страна, так страна. Благодатная. Я ничего не имею против Англии, а все-таки здесь не то. Знаете, чего мне не хватает? Наших фараонов. Ваши им в подметки не годятся. Слишком вежливые. Меня допрашивали в Скотланд-Ярде — разве это та хватка? Разве сравнишь с тем чувством опасности, которое испытываешь у нас, когда тебя приводят в комнату для допросов и сажают напротив лампы? Можно подумать, здесь боятся тебя обидеть. Да, сэр, вам обязательно надо побывать в Штатах. Вы бы там развернулись. И Ферди. Про Костолома не знаю. У него котелок слишком плохо варит. Кстати, вы сказали, что деньги — Костолома? Что-то я не понял.

— Он был здесь перед вашим приходом и оставил их на столе.

После портвейна со значительным содержанием алкоголя мозг Чарли работал не лучшим образом. Объяснение показалось ему недостаточным.

— Костолом?

— Да.

— Оставил на столе?

— Да.

— Забыл, что ли?

— Нет, отдал мне.

— Отдал?!

— Да.

— Он, верно, спятил.

— Да, — горько отвечал Гораций. — Он назвал их платой за грех и решил от них избавиться. Костолом ударился в религию.

— Шутите!

— Нет. Он попал на молитвенное бдение и обратился, болван этакий.

Тактичнее со стороны Чарли Йоста было бы не рассмеяться, видя, как опечален бывший начальник, однако содержимое графина привело его в то состояние духа, когда практически все вокруг кажется уморительным. Мысль об уверовавшем Костоломе показалась ему смешнее любого комедийного шоу, и он загоготал, как студийная аудитория.

— Думаете, это смешно? — с кислой миной произнес Гораций. — Мне так не кажется. Он разбил все мои планы.

Чарли все еще вполголоса хихикал, протирая запотевшие очки (он дохохотался до слез), но при последних словах резко встрепенулся.

— Какие планы? Есть работа?

— Да.

— И вам нужен Костолом?

— Да.

— Что-нибудь насчет сейфов?

— Да.

— Так чего бы вам не взять меня в дело? Я свободен, а с сейфами справляюсь почище Костолома.

Гораций вздрогнул. Предложение прозвучало крайне неожиданно, и, как всякую новую мысль, его надо было переварить. В начале разговора ему бы в голову не пришла мысль возобновить отношения с человеком, который не только отобрал у него крупную сумму денег, но еще и хлещет бесценный портвейн покойного сэра Хьюго, как какой-нибудь американский бурбон. Он говорил с Чарли, даже угощал его портвейном, пусть и не по собственной воле, но не собирался снова включать его в число своих ребят. В том, что касалось Чарли, он надеялся, что впредь их дороги не пересекутся.

Однако дезертирство Костолома все изменило. Бывают минуты, когда надо отбросить личную неприязнь. Гораций сознавал, что для операции «Банк Бонда» нужен не приятный и обаятельный взломщик, а первоклассный специалист, в этом же смысле Чарли не вызывал никаких нареканий. Гораций честно признавал, что, будь у него Чарли, он никогда не поручил бы эту работу Костолому. Поэтому он не долго колебался и на вопрос Чарли: «Ну как?» — ответил, что находит предложение вполне приемлемым. Сказано это было без теплоты, но Чарли так нагрузился портвейном, что не заметил.

— Что ж, идет, — сказал Чарли. — И на этот раз, — строго добавил он, — чтобы без фокусов, — с каковыми словами и удалился.

С песней на устах Чарли вышел в сад Мэллоу-холла и сразу же увидел Костолома, склоненного над розовым кустом. По пути сюда они разминулись, поскольку любитель цветов отошел к беседкам полюбоваться на душистый горошек. Костолом жил в Брикстоне, где не так много цветников, и сад покойного сэра Хьюго его очаровал. Он совершенно слился с Природой и не осознавал, что рядом кто-то есть, пока Чарли дружески не хлопнул его по мощному заду. Эванс в изумлении выпрямился.

— Ой, Чарли! Как ты здесь очутился?

— Босса навещал.

— Я тоже. Только что от него.

— Он говорил.

— Пришлось его огорчить.

— Знаю. Ты ударился в религию?

— Да, Чарли. Я обратился и спасен. Как говорится, головешка из огня.

— Хорошо тебе. А вот боссу — нет. Говорит, ты его бросил и не пойдешь брать банк.

— Я поступил, как требовала моя совесть, и ликую при мысли, что разрушил его греховные замыслы.

— А вот и нет, приятель. Я тебя заменю.

— Что?

— Да. Уже договорились. Мы снова друзья-приятели, и я У него в штате.

Широкое лицо Костолома приняло озабоченное выражение.

— Зря ты, Чарли. Загляни в себя и спроси свое сердце, правильно ли ты поступаешь.

— Спросил, и оно меня всецело одобрило. Озабоченность Костолома усилилась.

— Ох достанется тебе на Страшном Суде, Чарли.