Коммунисты - Луи Арагон
Церковь занята немцами, бьются уже возле первых домов в верхнем конце Ла-Орнь. Танки, которые обошли кладбище, устремляются в поле, где полковник Жофруа на своей машине преграждает им дорогу к холмам в тыл обороняющихся.
Полковник Марк дал приказ об отходе. Часть марокканцев пытается добраться до холмов. Сам полковник Марк не намерен уходить отсюда. Он только что узнал, что убит полковник Жофруа. Рядом с Марком последние пулеметчики падают на свои пулеметы. Надо собрать группы, отходящие к командному пункту. Но кладбище захвачено, оно метрах в двухстах отсюда, даже меньше. Один немецкий танк, двигаясь по полю, отделяющему кладбище от последних защитников Ла-Орнь, направляется прямо на командный пункт.
Устрик не видел, как раненый полковник Марк был захвачен в плен вместе с окружавшими его солдатами и офицерами. За первым немецким танком справа, с дороги Омон–Вандресс, пришли другие, с ними прибыл немецкий полковник. Устрик потерял сознание, так и не поняв, куда он ранен. Он погрузился в звенящий мрак. Вокруг шныряли победители. Кто-то сбежал с откоса, ткнул его прикладом винтовки и сказал несколько слов на языке, которого Устрик не понимал. Кто-то громко расхохотался, да и все они говорили очень громко. Послышались крики: «Хайль! Хайль!» Устрик засыпает или задыхается, он сам не знает. Поэма, посвященная молодой девушке, не будет окончена… и не будет для него, Устрика, ни девушки, ни начальной школы в горной деревушке… их дети не будут входить вместе с другими ребятишками в щебечущий класс… сколько человеческих воспоминаний погибло навсегда… исчезает память, запечатлевшая лица испанцев в тот год в Перпиньяне и сенегальцев на пограничной заставе… исчезает уже немалый опыт, который мог сделать этого человека одним из строителей будущего.
От всей 3-й бригады спаги остался только один эскадрон, который еще удерживает высоты и на который наседает враг, идущий из Пуа-Террона, да еще несколько марокканцев, — самоотверженность защитников Ла-Орнь позволила им уйти в леса, спасти своих раненых и увести с собой десяток коней.
Дорога на запад в результате прорыва у Вандресса открыта: 14-я дивизия генерала Делатра де Тассиньи[605] еще далеко на юге, ее передовые части подобрали последних морокканцев из Марракеша, и среди них Виктора Пезе, который уже не в силах держаться в седле и начинает бредить от усталости и лихорадки. Его кладут в машину. Что это за машина? В ней темно… лежат и стонут еще какие-то люди… Но, во всяком случае, это машина, и она куда-то едет.
XIII
Жара спала. Близился вечер. Все успокаивалось. Еще доносился гул толпы, люди выходили из своих убежищ и опять шли и шли. По Филиппвильской дороге.
Жан-Блэз проголодался.
Подождем. Уже не слышно ни гула самолетов, ни стрельбы. Тишина. Огромная тишина, насыщенная жужжанием насекомых, стрекотом сухих крылышек в бороздах. Тишина еще более ощутимая оттого, что она полна звуков. Тишина и солнце. Низкое, уже не такое палящее солнце. — Почему мы стоим на месте? — твердит Крике. Тишина… Снуют мотоциклы, одни туда, другие обратно, от головы колонны к хвосту, где находится начальство. Удивительно, как мотоциклисты похожи на рабочих-металлистов, и какие все рослые, крепкие ребята, далеко до них зуавам. Вечереет. Солнце садится за нашей спиной. Оттуда, с той стороны, где немцы, надвигается тьма.
— Вы заметили? — обратился капитан к лейтенанту. — Ведь ни разу никто из них не спросил, как это так получилось…
— Что получилось, господин капитан?
Капитан посмотрел на него: и этот тоже… он тоже не задал себе вопроса, как это получилось, что здесь могли оказаться боши. А ведь у него есть карта, и он все время по ней справляется.
— Шесть часов вечера, — говорит лейтенант. Верно, больше. У него остановились часы. Он подносит их к уху.
Они не знают, что немецкие танки, которые шли этой дорогой и миновали Филиппвиль, уже в двадцати километрах отсюда, в Фруа-Шапель, откуда «Аристотелю» пришлось удирать. Они не знают, что догнавшие их французские танки — это остатки той 1-й танковой дивизии, обещанной сперва Бланшару, а потом Корапу, о ста пятидесяти машинах которой столько говорили в главной ставке. Они не знают, что как раз сейчас заканчивается разгром этой дивизии. Не знают, что к северу от Филиппвиля, в Валькуре, немецкие танковые части чуть не захватили КП 18-й дивизии, что линия Шарлеруа–Рокруа, на которую прошлой ночью в разговоре с Корапом согласился отступить Бийотт, — что эта линия прорвана, что немцы уже за ней.
И что дальше на юг…
Командиры ведут их именно на юг. Надеть ранцы! Становись! Противотанковые пушки опять приведены в походное положение, а неприятель так и не появился. Жан-Блэзу даже обидно: ему не пришлось обновить свою пушечку. Почему мы идем на юг? Таков приказ. Но часть получилась довольно нелепая: около дюжины мотоциклов с коляской, синие мотоциклисты в черных кожаных шлемах. Их капитан, лейтенант, Крике, Жан-Блэз, погонщик мула, четыре зуава; в колясках двух мотоциклов — лейтенанты. Куда мы направляемся? Ведут офицеры-танкисты. Офицеры зуавов совсем растерялись.
— Вы думаете, противник там? — спрашивает капитан. И там тоже. От мотоциклистов всегда имеешь сведения. Стройся! Походный порядок! И без единого выстрела…
— Господин капитан! Переход будет длинный? — спросил Жан-Блэз.
Капитан пожал плечами. Значит, до ужина придется сделать не маленький конец. Впереди идут два танка. Почему мы не с остальными? Значит, таков приказ. Как бы там ни было, шагают быстро и сосредоточенно. Мотоциклы уходят вперед, потом дожидаются.
А
