Коммунисты - Луи Арагон
XII
В обезлюдевшем с зарей Синьи-ле-Пти капитан Блезен, обеспокоенный ходом событий, послал младшего лейтенанта Робена в Мон-Иде к майору Мюллеру за информацией. Робен — славный мальчик, но не из лихих вояк. Убедившись в отсутствии Мюллера, Робен стал пробираться обратно, но его затерло на шоссе, затем налетели бомбардировщики, и он пролежал в общей сложности три часа в канавах. Тут ему, с некоторым запозданием, пришло в голову, что Мюллер, должно быть, решил отойти подальше от перекрестка дорог у Мон-Иде и обосновался с ротой Бальпетре в Овилье-ле-Форж. Это было правдоподобно, но неверно, в чем Робен и убедился около десяти часов утра. Где же фронт? В КП 61-й дивизии какой-то очень любезный лейтенант показал ему на карте: видите, дорога на Рокруа, дивизия располагается параллельно этой дороге вплоть до Лаваль-Моранси. Робен побледнел: Лаваль-Моранси? Но это же в десяти километрах отсюда! Да, не более того, подтвердил лейтенант Дебре. Робен не стал расспрашивать дальше, но так как он был очень взволнован, то ошибся дорогой и взял на Рюминьи, решив, что кратчайший путь — это проселок, по которому можно через Антени добраться до магистрали. А кончилось дело тем, что, стремясь уйти подальше от линии фронта, Робен в расстроенных чувствах снова вышел на шоссе как раз навстречу танковой колонне, которая двигалась от Тарзи; его уложили в одно мгновение, и на его ребяческом лице застыло выражение растерянности и удивления перед несправедливостью случившегося.
Тарзи? Но ведь это как раз на дороге в Синьи-ле-Пти! Что же произошло в Синьи-ле-Пти? А вот что. Самолеты еще с утра опередили движение танков, шедших из Бельгии двумя потоками: восточным — на Рокруа, и западным — на Синьи-ле-Пти. Видя, что Робен не возвращается, капитан стал нервничать и решил отвести свою роту в направлении Ватиньи–Сен-Мишель–Ирсон, оставив в Синьи небольшой отряд. Вполне естественно, что командование этим отрядом было поручено Барбентану. Никаких особых расчетов у Блезена не имелось. Но он был убежден, что лейтенант Барбентан, человек с предосудительным политическим прошлым, непременно захочет искупить его. Например, взять на себя опасное поручение. Но кто же останется с ним? Люди собрались возле литейной мастерской, и капитан объяснил им задачу. Вместе с лейтенантом Барбентаном останутся только добровольцы. Кто вызовется? Наступило довольно долгое молчание. Потом из рядов вышел Видаль, а вслед за ним сразу же метеоролог Гребов, испанец Кристобаль, санитар Теншбре…
— Хватит! — скомандовал капитан. Маленькой группе легче уйти. И если подойдет Робен, и если ему удалось установить связь, группа направится в распоряжение майора. Во всех случаях отходить к Ирсону. Единственная задача — присоединиться к своей части.
Самолеты летали низко: выступление роты Блезена не прошло незамеченным. Отряд, оставшийся в Синьи, издали следил за этой охотой на людей; едва только рота вышла из местечка, как самолеты на бреющем полете устремились к ней, люди, побросав машины, побежали врассыпную в поле, большинство кинулось к леску, лежавшему чуть южнее. Самолеты — их было пять — преследовали даже одиночек. Они стреляли во всех направлениях.
— Итак, — сказал Барбентан, оглядев своих людей, — насколько я понимаю, можно открывать заседание ячейки.
Все дружно рассмеялись. Но нужно было действовать быстро, искать убежище. Сарай при литейной мастерской оказался вполне пригодным для этой цели. Странно, но первым делом все почувствовали, что они зверски голодны. Теншбре заявил, что снабжение берет на себя. — Только ты смотри осторожнее! — крикнул ему вслед Арман. Но санитар уже скрылся из виду. Барбентан был взволнован. Не военной обстановкой, не опасностью, но тем, чтò объединило их. Поступком этой четверки. Рабочий, интеллигент, санитар, испанец. Пусть все четверо — коммунисты, но сейчас он как офицер несет за них двойную ответственность. В сущности, их задание самое дурацкое — разве что нельзя бросить на произвол судьбы Робена. Единственное, что оправдывало уход Блезена, это приближение немцев. Из их пятерки у одного только Барбентана было оружие — револьвер с десятью патронами. Было бы более чем разумно отойти, невзирая на приказ. Но только…
Только вот в чем дело. Эти пятеро, четыре солдата и лейтенант, были не просто ничтожной в военном отношении силой. Это была пятерка коммунистов, и где! В семи километрах от границы. Пять коммунистов… многого сделать они не могли. Но я с ними поговорю, скажу им: вот что, товарищи… Конечно, когда вернется Теншбре. Сейчас их только трое, потому что Видаль, ничего не сказав, вышел из сарая и стал на часах ближе к дороге. Он отыскал в литейной мастерской стальной брус и вооружился им.
Вдруг Видаль появился в дверях и крикнул: «Боши!» Где боши? А вы не слышите разве? Вон какой грохот. Это танки, они пришли из Бельгии, идут по деревне.
Чорт возьми, а как же Теншбре? Делать нечего, надо ждать. Они закрыли дверь сарая, огромную, выкрашенную в белый цвет дверь на колесиках, и, припав к щели, Барбентан с револьвером в руке занял свой пост.
В небе гудели самолеты.
На просторной деревенской площади, вокруг неправдоподобно высокой церкви с толстыми, как в крепости, стенами и колокольней в два этажа, с двумя боковыми сторожевыми башенками, стояли в походном порядке танки 39-го бронетанкового корпуса Шмита[604]. Головные машины уже выдвинулись на дорогу, которая ведет в Флиньи. Офицеры открыли люки и громко переговаривались между собой. Перед зданием почты старшие начальники — полковник и два майора — расстелили на одном из танков карту, где стрелками были обозначены направления немецкого удара. Солдаты соскочили на землю со странного грузовика, напоминающего шарабан; прижав автоматы к боку, на ходу поворачивая во все стороны дуло, они осматривали окрестность, но нигде не было ни души.
Сколько они здесь проторчали — десять минут или больше? Название «Ирсон», произносимое со странным, нефранцузским акцентом, то и дело звучало в разговоре офицеров. Когда колонна удалилась и на пустынных улицах вновь воцарилась тишина, из одного дома вдруг появился Теншбре. Он
