Десять вечеров - Сборник сказок
Но куда же он девался?
Видят, постель его пуста, а сам он исчез бесследно. Так и не нашли.
Говорят, это Снег и был. Впервые посетил он тогда Аидзу. С тех пор там привыкли к снегу и полюбили его. В краю Аидзу и родилась пословица: «Большие снега – хороший урожай».
Морской рак и ворон
В старину это было, в глубокую старину.
Бродил из деревни в деревню один нищий монах. Зашёл он однажды по дороге в чайный домик. Ест данго и чай попивает.
Поел он, попил, а потом говорит:
– Хозяйка, хочешь, я тебе нарисую картину?
«Какую картину может нарисовать этот оборвыш?» – подумала хозяйка.
А монах снял с одной ноги соломенную сандалию, обмакнул её в тушь и сказал:
– Пожалуй, так занятней рисовать, чем кистью! – и начертил на фусума большого ворона.
Пошёл дальше нищий монах. Стоит на склоне горы другой чайный домик. Отдохнул там монах, выпил чаю и говорит:
– Хозяйка, хочешь, я тебе что-нибудь нарисую?
Снял он сандалию с другой ноги, обмакнул в чёрную тушь и нарисовал на фусума морского рака.
Рак был совсем как живой: он шевелил хвостом и клешнями.
Множество людей приходило в чайный домик полюбоваться на морского рака. Деньги так и посыпались в кошель к хозяйке.
Прошло время. На обратном пути завернул нищий монах в тот чайный домик, где нарисовал он морского рака.
Стала хозяйка благодарить монаха:
– Вот спасибо вам! Прекрасного рака вы нарисовали. Только больно чёрен. Сделайте его, пожалуйста, ярко-красным!
– Что же, это дело простое! – ответил монах и выкрасил рака в красный цвет.
«Вот хорошо-то, – с торжеством подумала хозяйка, – теперь я ещё больше денег заработаю».
Но красный рак был мёртвый. Не шевелил он больше ни хвостом, ни клешнями. И никто уже не приходил на него любоваться.
А нищий монах завернул по пути в тот чайный домик, где он ворона нарисовал.
Хозяйка дома встретила его неласково, начала жаловаться:
– Заляпал своим вороном мои чистые фусума, вконец испортил! Сотри свою картину, да и только!
– Это дело простое, – улыбнулся монах. – Тебе не нравится этот ворон? Сейчас его не будет!
Достал он из-за пазухи веер, раскрыл его и несколько раз взмахнул им в воздухе…
И вдруг послышалось: «кра-кра-кра!» – ворон ожил, расправил крылья и улетел.
Онемела хозяйка от удивления, а нищий монах пошёл дальше своим путём.
Ваятель и ящерица
Жил в старину один замечательный ваятель. Но имя его было никому не известно. Никак не мог он выбиться из нищеты.
Как-то раз заметил он, что на большом камне в его саду играет ящерица, хвост у неё так и вьётся, серебром на солнце отливает. Долго любовался ваятель ящерицей, глаз не мог отвести. Решил он изваять её подобие. Вылепил форму и отлил ящерицу из серебра.
«Сам вижу, что хорошо удалось!» – подумал он и снёс серебряную ящерицу на продажу в лавку торговца разной утварью.
Не прошло и дня, как её купили.
Скоро посыпались заказы: каждому хотелось иметь такую же.
Прошла о серебряной ящерице громкая слава. Все называли её дивным произведением искусства.
Прославился ваятель и стал богатеть. Сколько ящериц ни отливал он из серебра, они и дня не лежали в лавке.
Но вот что было удивительно. Каждый раз, когда он выходил в свой сад, зимой или летом, всё та же самая ящерица всегда играла на том же камне, и в летнюю жару, и зимой, когда всё вокруг было занесено снегом.
Сначала ему невдомёк это было, но потом приметил ваятель, что только он один и видит ящерицу, а другие её не замечают. Жутко ему стало. Наконец он собрался с духом, взял камень – и убил ящерицу.
Но с того самого часа его изделия потеряли прежнюю красоту. Никто больше не покупал серебряных ящериц. И за короткое время ваятель снова впал в безвестность и нищету.
Жалобы кукол
Много лет тому назад приезжал в горные селения кукловод из театра Авадзи55 по имени Масаэмон. Повсюду шла о нём добрая молва. И в самом деле он был мастером своего дела.
Каждый год весной устраивал Масаэмон представления, а потом возвращался на остров Авадзи и жил там до следующей весны. Кукол своих он отдавал на сохранение кому-либо из местных крестьян или содержателю балагана, и лежали они, запертые в сундуке, долгие-долгие месяцы…
Не могли куклы спокойно переносить эту обиду. Каждый вечер начинали они громко жаловаться.
– Мы не простые бесчувственные куклы, – сердилась самая лучшая из них, игравшая роли самураев. – Нас наряжают в людские платья и выводят на сцену, чтобы мы людей изображали. В этом наше высокое призвание. А нас свалили как попало в сундук, словно старую ненужную ветошь. О жестокость! О неблагодарность!
И даже самые простенькие куклы на последних ролях тоже громко роптали:
– Что у нас за жизнь! На тростях нас не водят, руки и ноги у нас повисли, как тряпки! Ведь этак можно и с тоски подохнуть!
Потом доставали они со дна сундука гонги и барабаны и поднимали страшный шум: гантян, докодон!
Остановится запоздалый прохожий и прислушается: где это идёт такое веселье?
Вначале жители села не особенно этому дивились. Думали они, что у хозяина кладовой, где стоял сундук с куклами, каждый вечер гости собираются. Но наконец пошли по селу толки и пересуды.
Как-то раз вечером один прохожий – видно, он был любопытнее других – тихонько заглянул в кладовую. Видит он: в кладовой ни души, но кто-то разглагольствует в углу, как заправский самурай:
– В былые времена не то что куклы, даже люди, проходя мимо меня, отдавали почтительный поклон, но ныне воцарились у нас невежество и грубость нравов!
«Чудеса, да и только! Как попал туда самурай?» – подумал прохожий и стал всматриваться ещё пристальнее. Удивительное дело! Голос доносился из большого сундука!
Прохожий побежал к хозяину кладовой и рассказал ему обо всём. Поспешил хозяин в кладовую вместе со всеми своими домашними. А там стоит гомон многих голосов, гремят гонги, рокочут барабаны… И весь этот шум идёт из сундука, который оставил на сохранение Масаэмон с острова Авадзи, но открыть сундук нельзя, ключа нет.
Сейчас же послали гонца на остров Авадзи к Масаэмону. Приехал он. Отпер сундук, смотрит: лежат в нём куклы тихо и смирно, будто ничего и не было.
Как раз в
