Возраст зрелости - Жан-Поль Сартр
Он с симпатией продолжил:
— Вот когда я тебя вижу, то наилучшим образом обретаю себя, мне кажется, что я оставался у тебя на хранение.
Матье признательно ему улыбнулся.
— Я много раз думал, — проговорил он, — что мы должны почаще видеться. Мне иногда кажется, что если мы будем время от времени встречаться втроем, то не так быстро будем стареть.
Брюне удивленно посмотрел на него.
— Втроем?
— Ну да. Даниель, ты и я.
— Действительно, Даниель! — изумился Брюне. — Еще ведь есть и этот наш приятель. Ты иногда его видишь?
Радость Матье угасла: когда Брюне встречал Портала или Буррелье, он, должно быть, говорил таким же скучающим тоном: «Матье? Он преподает в лицее Бюффон{28}, я с ним изредка вижусь».
— Представь себе, да, я его еще вижу, — с горечью сказал Матье.
Наступило молчание. Брюне положил ладони на колени. Он был здесь, тяжелый и массивный, он сидел на стуле Матье и с упрямым видом наклонял лицо к пламени спички, комната была заполнена его присутствием, дымом его сигареты, его медленными движениями. Матье посмотрел на его большие крестьянские руки и подумал: «Брюне пришел». Он почувствовал, что доверие и радость вновь робко шевельнулись в его сердце.
— Ну, — спросил Брюне, — и что же ты поделываешь?
Матье смутился: фактически он не делал ничего особенного.
— Ничего, — признался он.
— Легко себе представляю: четырнадцать часов занятий в неделю и путешествие за границу во время летних каникул.
— Да, так и есть, — смеясь, согласился Матье. Он избегал смотреть на Бориса.
— А твой брат? Все еще в «Боевых крестах»?[1]
— Нет, — ответил Матье, — теперь он предпочитает нюансы. Он считает, что «Боевые кресты» недостаточно динамичны.
— Значит, теперь он дичь для Дорио[2], — заключил Брюне.
— Да, так поговаривают… Слушай, я только что разругался с ним, — не думая добавил Матье. Брюне метнул на него острый взгляд.
— Почему?
— Все потому же: я его прошу об услуге, а он отвечает нотацией.
— И только тогда ты его ругаешь. Смешно, — с иронией заметил Брюне.
Они с минуту помолчали, и Матье грустно подумал: «Обстановка накаляется». Если б только Борису пришла в голову мысль уйти! Но он, казалось, об этом и не думал; нахохлившись, он сидел в углу с видом занемогшей борзой. Брюне оседлал стул, он тоже давил на Бориса своим тяжелым взглядом. «Он хочет, чтоб Борис ушел», — с удовлетворением подумал Матье. Он стал пристально глядеть Борису в переносицу: может, он, наконец, догадается под прицелом этих сопряженных взглядов.
Но тот сидел не шевелясь. Брюне кашлянул.
— Молодой человек, вы все еще занимаетесь философией? — спросил он.
Борис утвердительно кивнул.
— И на какой вы стадии?
— Я заканчиваю лиценциат, — сухо ответил Борис.
— Лиценциат, — задумчиво повторил Брюне, — лиценциат, ну что ж, в добрый час… И быстро добавил:
— Вы не рассердитесь, если я ненадолго отниму у вас Матье? Вам везет, вы видите его каждый день, а я… Прогуляешься со мной? — спросил он у Матье.
Борис стремительно подошел к Брюне.
— Я вас понял, — сказал он. — Оставайтесь, оставайтесь: я ухожу.
И Борис слегка поклонился: он был уязвлен. Матье проводил его до дверей и тепло сказал ему:
— До вечера, не так ли? Я буду там в одиннадцать.
Борис удрученно улыбнулся ему:
— До вечера.
Матье закрыл дверь и вернулся к Брюне.
— Так, — сказал он, потирая руки, — ты его выпроводил!
Они засмеялись. Брюне спросил:
— Может, я и перестарался. Ты не в претензии?
— Наоборот, — смеясь сказал Матье. — Он привык, и потом я рад повидаться с тобой с глазу на глаз. Брюне деловито сказал:
— Я его поторопил, так как в моем распоряжении только пятнадцать минут. Смех Матье осекся.
— Пятнадцать минут! — Он живо добавил: — Знаю, знаю, ты не распоряжаешься своим временем. Молодец, что ты вообще зашел.
— По правде говоря, я сегодня занят весь день. Но утром, когда я увидел твою физиономию, подумал: непременно нужно с ним потолковать.
— У меня была неважная физиономия?
— Да, бедолага, да. Желтоватая, малость отечная, с нервным тиком на веках и в уголках губ. Он с чувством добавил:
— Я себе сказал: не хочу, чтоб его доконали.
Матье кашлянул.
— Не думал, что у меня столь выразительное лицо… Я дурно спал, — с усилием добавил он. — У меня неприятности… знаешь, как у всех: обычные денежные затруднения.
Брюне явно не поверил.
— Если только это, тем лучше, — сказал он. — Ты непременно выпутаешься. Но у тебя скорее вид человека, обнаружившего, что он жил идеями, которые себя не оправдали.
— А, эти идеи… — сказал Матье, неопределенно махнув рукой. Он посмотрел на Брюне с покорной благодарностью и подумал: «Вот почему он пришел. У него был занятый день, уйма важных встреч, а он нашел время прийти мне на помощь». Но все-таки было бы лучше, если бы Брюне просто захотел его повидать.
— Послушай, — сказал Брюне, — буду говорить напрямик, я пришел предложить тебе: хочешь вступить в партию? Если ты согласен, я тебя увожу с собой, и за двадцать минут все будет сделано…
Матье вздрогнул.
— В коммунистическую партию? — спросил он. Брюне засмеялся, веки его сощурились, он показал ослепительные зубы.
— Конечно, — сказал он, — ты что, хочешь, чтобы я заставлял тебя вступать в «Боевые кресты» де ля Рока?
Наступило молчание.
— Брюне, — мягко спросил Матье, — почему ты так хочешь, чтобы я стал коммунистом? Для моего блага или для блага партии?
— Для твоего блага, — ответил Брюне, — и не надо меня подозревать в том, что я стал вербовщиком коммунистической партии. Пойми: партия в тебе не нуждается. Ты представляешь для нее не более чем некоторую интеллектуальную ценность, а таких интеллектуалов у нас пруд пруди. Это ты нуждаешься в партии.
— Стало быть, это для моего блага, — повторил Матье. — Для моего блага… Послушай, — резко сказал он, — я не ждал твоего… твоего предложения, ты меня застал врасплох, но… но я хочу знать твою точку зрения. Ты понимаешь, что я живу в окружении юнцов, которые заняты только собой и восхищаются мной из принципа? Никто никогда не говорит со мной обо мне; мне и самому порой трудно себя найти. Итак? Ты думаешь, что мне необходимо активно включиться?
— Да, — уверенно сказал Брюне. — Да, тебе необходимо активно включиться. Разве ты сам этого не чувствуешь?
Матье грустно улыбнулся: он думал об Испании.
— Ты шел своей дорогой, — продолжал Брюне. — Ты сын буржуа, ты не мог прийти к нам просто так. Тебе нужно было освободиться. Но для чего свобода, как не для того, чтобы
