Шерсть и снег - Жозе Мария Феррейра де Кастро
— До свидания! Я очень тороплюсь. Завтра поговорим. В половине седьмого я зайду за тобой.
Орасио направился к дому Идалины. «Вряд ли она ожидает меня, как в прошлые субботы. Ведь сегодня холодно и, кроме того, я запоздал из-за этого проклятого снега», — подумал он. Однако невеста, как и прежде, встретила его у входа.
Идалина стояла, прислонясь к косяку двери, и улыбалась. Он радостно поздоровался. Они обменялись несколькими короткими фразами. Из дома по временам доносился гнусавый голос сеньоры Жануарии и крики детей. Орасио не чувствовал холода. Он был рядом с Идалиной, и это делало его счастливым.
— Завтра в два у тети Мадалены… — прошептал он.
Идалина утвердительно кивнула головой…
Поужинав, Орасио попросил мать нагреть утром воды — он решил помыться.
Дом сеньоры Мадалены, «дом вдовы», как его называли в отличие от дома другой Мадалены, жившей подальше, был двухэтажный. Внизу помещался крольчатник, там же хранились корни вереска, которыми зимой топили очаг; всюду на стенах висела паутина. В верхнем этаже были две комнаты и кухня. Дом был старый, почерневший, но его очень красила широкая терраса, уставленная ящичками с гвоздикой и гардениями.
В этом доме у Орасио и Идалины было первое свидание. Тогда родители Идалины еще не знали или делали вид, что не знают об их любви. Когда о ней стало известно всем, молодые люди продолжали по воскресеньям встречаться в «доме вдовы» — здесь они чувствовали себя свободнее, чем у Идалины. Сеньора Мадалена покровительствовала влюбленным, но старалась не оставлять их в доме одних. Идалина и Орасио любили проводить долгие часы на террасе, где тетушка, обычно занятая на кухне, появлялась не так уж часто. Когда сеньора Мадалена уходила из дому, она поручала присматривать за ними своей дочери Арминде. Но Арминда старалась не мешать молодой паре: она либо выходила во двор и там хлопотала по хозяйству, либо сидела в своей комнате. И заглядывала на террасу, лишь когда слышала приближающиеся шаги матери. Арминда всегда мило, правда, чуть иронически улыбалась — можно было подумать, что такое пособничество доставляет ей удовольствие…
Сейчас они сидели на кухне. Сеньора Мадалена мыла кастрюли и тарелки — по воскресеньям она делала это с особой тщательностью. Закончив уборку, с медлительностью человека, у которого впереди много свободного времени, тетя Мадалена подошла к племяннице.
— Знаешь… у Аны родился мальчик… Красивый бутуз!
Ана была ее старшая дочь, она вышла замуж несколько лет назад.
— Уже родился? И вы мне ничего не сказали! — обиделась Идалина.
— Вы, как только пришли, сразу же принялись перешептываться… Когда же мне было сказать?.. Она родила сегодня утром. За мной прислали на рассвете. Арминда и сейчас там…
Они немного поговорили об этом, а затем тетя Мадалена все так же неторопливо направилась в свою комнату и уселась у окна с клубком шерсти и парой спиц на коленях — она вязала распашонку для новорожденного. За окном на пустынной улице мелькали редкие прохожие. У нее разболелась голова, клонило ко сну — ведь ее разбудили на заре. В доме было тихо, только слышался шепот Орасио и Идалины. Тетя Мадалена могла их увидеть через открытую дверь, вытянув шею, но ей не хотелось менять положения… Влюбленные не были на нее за это в обиде…
Орасио заранее наслаждался, представляя себе, как обрадуется Идалина подарку.
— Сними платок и закрой глаза… — попросил он.
— Зачем?
— Сними… Ну, сними!
— Вот еще! Зачем?
С улыбкой поглядывая на него, Идалина все же начала стаскивать платок. Орасио нетерпеливым движением помог ей.
— Теперь закрой глаза…
— А вот не закрою!
— Закрой! У меня для тебя сюрприз…
Продолжая улыбаться. Идалина подчинилась. Она услышала шелест разворачиваемой бумаги, почувствовала, как Орасио что-то набрасывает ей на волосы; шелковистая материя коснулась ее шеи…
— Ну как? — спросил Орасио.
Идалина открыла глаза и увидела край нового платка.
— Какой красивый! Какой красивый! Где ты его купил? — Вдруг, прежде чем он ответил, она нахмурилась: — Нельзя дарить платок… Это к расставанию, к разлуке…
Он встревожился:
— Да, да… Я слышал об этом… А вот не вспомнил… Но, кажется, эта примета относится только к носовым платкам?
— Ко всем…
Орасио быстрым движением снял платок у нее с головы:
— Как меня угораздило забыть об этом?.. Мог купить тебе что-нибудь другое…
Только теперь ее глаза охватили все цветистые узоры разложенного на его коленях платка.
— Какой он красивый! Отдай!
— Нет, нет… Если это к разлуке…
— К разлуке — это когда он подарен. Но если платок куплен, хотя бы за полтостана, то примета уже не действует. Я сейчас куплю его у тебя за тостан. Давай-ка сюда…
Орасио все не мог успокоиться, Идалина убеждала его: если он сомневается, пусть спросит кого угодно…
Наконец Орасио отдал ей платок. Она стала гладить его, как гладят кошку; накинула на голову, затем спустила на плечи и повязала вокруг шеи.
Орасио смотрел на девушку как зачарованный.
— Чертовски к тебе идет!
Идалина нежно и чуть кокетливо улыбнулась жениху. Орасио вдруг почувствовал, что не сможет жить без нее, что способен убить соперника, если тот попытается ее отнять.
Вот тут-то он и рассказал Идалине, что ему стало о ней известно. Она слушала то серьезно, то улыбаясь, польщенная тем, что он так дорожит ею.
— Он мне противен! — воскликнула она, когда Орасио умолк.
— Как же ты меня не предупредила о нем? Это очень обидно!
— Почему? Зачем было тревожить тебя понапрасну?
Он гладил руку Идалины и спрашивал себя: пообещать ей, что они поженятся раньше, чем он предполагал? Из осторожности он все же не решался. Теперь, когда все шло хорошо и Идалина была именно такой, как ему хотелось, Орасио не видел необходимости во лжи. Он мучительно размышлял о том, как овладеть Идалиной. Тетя Мадалена, сидевшая у себя в комнате, не подавала никаких признаков жизни. Арминды не было дома…
Они продолжали беседовать вполголоса, и Орасио все время думал о том, что у него пропадает воскресенье. Он боялся, что либо тетка выйдет из комнаты, либо неожиданно вернется Арминда…
Он уже с трудом себя сдерживал; лицо его стало мрачным. Идалина заметила эту перемену:
— Что с тобой?
— Арминда сегодня вернется?
— Не знаю. Если хочешь, спросим тетю, — не
