Маргарет Рэдклифф-Холл - Колодец одиночества

— Не следовало бы вам заводить лошадей, мисс Стивен, если вы убегаете и оставляете их, — ворчал он. — Рафтери за эти дни извелся весь. Я говорил с этим Джимом, которого вы так высоко ставите! Этот молодой нахал мне так отвечал, будто у меня уж и права нет высказать свое мнение. Но я ему говорю: «Вот погоди, парень, — говорю, — ужо дойду я до мисс Стивен!»

Вильямс так и не мог окончательно покинуть конюшни и никогда не удерживался от придирок, когда заходил туда. Хоть он и отошел от дел, но его не сломила даже старость, и конюхи ощущали это на своем опыте. Стука его тяжелой дубовой трости по двору было достаточно, чтобы Джим и его подчиненные летели прятать свои гребешки и кисти подальше с глаз. Любой беспорядок Вильямс видел безо всяких очков. «Конюшня здесь или свинарник, что-то я не пойму!» — это было теперь его обычное приветствие.

Его жена ворвалась в комнату с кухни:

— Садитесь, мисс Стивен, — и она смахнула пыль со стула.

Стивен села и поглядела на Библию, лежавшую на столе и все еще раскрытую.

— Да, — кисло сказал Вильямс, как будто она задала вопрос, — вот теперь только и дела у меня, что читать про этих небесных коней. Хорош конец для такого, как я! А ведь я был на службе у сэра Филипа Гордона, под которым ходили самые лучшие лошади, что ни есть в этом графстве, да и во всех прочих графствах! И не верю я в этих коней, у которых головы как у львов, и которые дышат огнем и серой — все это против природы. Кто бы ни написал это Откровение, в конюшне он, видно, ни разу не бывал. Да и вообще я в небесных коней не верю — не будет на небе никаких коней; и ничего хорошего там не будет, судя по тому, что тут написано.

— Удивляюсь я на тебя, Артур: так непочтительно говорить о такой книге! — серьезно упрекнула его жена.

— Ну, по части лошадей это уж точно не циклопедия, — ухмыльнулся Вильямс.

Стивен смотрела то на одного, то на другого. Они были старыми, очень старыми, они быстро близились к своему концу. Совсем скоро их круг замкнется, и тогда Вильямс сможет сам прочитать лекцию апостолу Иоанну насчет этих небесных коней.

Миссис Вильямс глянула на нее с извиняющимся видом:

— Простите вы ему, мисс Стивен, он совсем уже как ребенок стал. Ничего хорошего он в Библии не читает, а только про колесницы там разные и тому подобное. Про лошадей — вот это он читает, а потом еще и не верит, страх один! — но она смотрела на своего супруга материнским взглядом, нежным и терпеливым.

И Стивен, видя, как они сидят вместе, могла представить их такими, какими они были когда-то, в безмятежные дни их юной пылкости. Ей казалось, что она взглянула сквозь многолетнюю пыль, и увидела очертания той девушки, что медленно шла по тропинке, когда за ней ухаживал молодой Вильямс. И, глядя на Вильямса, стоявшего перед ней, дрожащего и согбенного, она видела очертания молодого человека, такого решительного и симпатичного, склонявшего голову набок, когда он шел по этой тропинке, шептался и целовался с девушкой. И потому, что они были стары, но не были разделены, сердце ее болело; не за них, а скорее за саму себя. Ее юность казалась такой заржавелой в сравнении с их почтенным возрастом, ибо они были неразделимы.

Стивен сказала:

— Пусть он сядет, я не хочу, чтобы он стоял, — она поднялась и подставила ему свой стул.

Но старая миссис Вильямс медленно покачала седой головой:

— Нет, мисс Стивен, не сядет он при вас. Прошу прощенья, но это Артура обидит, если его заставить сесть; он будет думать, что теперь уж точно его службе конец пришел.

— Не нужно мне садиться, — заявил Вильямс.

И Стивен пожелала им спокойной ночи, обещая вскоре зайти еще; Вильямс заковылял по дорожке, которая сейчас золотилась от края до края, потому что дверь коттеджа была широко раскрыта, и свет лампы струился по дорожке. Снова она обнаружила, что идет на свет лампы, пока Вильямс с непокрытой головой стоял и провожал ее взглядом. Потом ее ноги снова оплели тени, когда она пробиралась под деревьями.

Но наконец вот он, знакомый запах поленьев, горящих в широком и дружелюбном очаге Мортона. Горят поленья, совсем скоро замерзнут озера, и лед на закате будет похож на слитки золота, когда мы придем туда зимними вечерами, а когда мы пойдем обратно, то услышим запах поленьев в камине, еще до того, как увидим их, и мы полюбим этот добрый запах, ведь это запах дома, и наш дом — Мортон… это запах дома, и наш дом — это Мортон…

О, нестерпимый запах горящих поленьев!

Глава двадцать третья

Анджела не вернулась и через неделю, она решила остаться в Шотландии еще на полмесяца. Сейчас она оставалась в гостях у Пикоков и не собиралась возвращаться до своего дня рождения. Стивен смотрела на прекрасное кольцо, сиявшее из своей маленькой бархатной белой коробочки, и ее охватывали разочарование и печаль, как ребенка.

Но Вайолет Энтрим, которая тоже гостила у Пикоков, прибыла домой, переполненная чувством собственной значимости. Однажды она зашла к Стивен, чтобы объявить о своей помолвке с молодым Алеком Пикоком. Она была до такой степени помолвлена и так чванилась этим, что у Стивен, нервы которой уже были на пределе, вскоре уже буквально чесались руки закатить ей пощечину. Вайолет теперь могла смотреть на Стивен с высоты недавно обретенного знания мужчин — зная Алека, она чувствовала себя так, будто узнала всю их породу.

— Какая ужасная жалость, что ты так одеваешься, моя дорогая, — заметила она с видом умудренной жизнью старушки шестидесяти лет, — молодая девушка куда более привлекательна, когда она нежна. Разве тебе не кажется, что твоя одежда должна быть нежнее? Ведь ты, конечно, хочешь выйти замуж? Ни одна женщина не живет полной жизнью, пока она не замужем. В конце концов, ни одна женщина по-настоящему не может выдержать одна, ей всегда нужен мужчина, чтобы защищать ее.

Стивен сказала:

— Со мной все в порядке, и у меня прекрасно идут дела, спасибо.

— Да нет же, этого не может быть! — настаивала Вайолет. — Я говорила о тебе с Алеком и с Роджером, и Роджер сказал, что это ужасная ошибка, когда женщины вбивают себе в голову ложные идеи. Он думает, что ты всегда была с причудами; он сказал Алеку, что ты была бы довольно женственной, если бы не пыталась строить из себя то, чем ты не являешься. — Наконец она сказала, довольно пристально глядя на Стивен: — Эта миссис Кросби, она действительно тебе нравится? Конечно, я знаю, что вы с ней подруги, и все такое… но как вы стали подругами? У вас ведь нет ничего общего. Она — то, что Роджер называет охотницей до мужчин. А по-моему, она просто стремится залезть наверх. Неужели ты хочешь, чтобы тебя использовали как лестницу для штурма нашей округи? Пикоки знали старину Кросби несколько лет, для торговца скобяным товаром он неплохо стреляет, но она им, кажется, не по душе — Алек говорит, она помешана на мужчинах, что бы это ни значило; во всяком случае, похоже, она положила глаз на Роджера.

Стивен сказала:

— Я предпочла бы не обсуждать миссис Кросби: видишь ли, она моя подруга, — и ее голос был ледяным, как ее руки.

— Да, конечно, если ты так считаешь, — засмеялась Вайолет, — но она действительно положила глаз на Роджера.

Когда Вайолет ушла, Стивен вскочила на ноги, но чувство направления, казалось, покинуло ее, потому что она довольно сильно ударилась головой о выступ тяжелого книжного шкафа. Она стояла, шатаясь, прижав ладони к вискам. Анджела и Роджер Энтрим… эти двое… но нет, этого не может быть, Вайолет нарочно солгала. Она любит мучить, она похожа на своего брата, задиру, злюку, мучителя… этого не может быть — Вайолет нарочно солгала.

Она собралась с силами, вышла из комнаты, вышла из дома, пошла в конюшню и взяла свою машину. Она приехала на телеграф в Аптон и телеграфировала: «Возвращайся, я должна видеть тебя сейчас же», потрудившись оплатить ответ заранее, чтобы у Анджелы не было предлога оставить телеграмму без ответа.

Телеграфистка считала слова, отмечая их постукиванием карандаша, потом взглянула на Стивен как-то странно.

На следующее утро от Анджелы пришел холодный ответ: «Вернусь понедельник через две недели ни днем раньше прошу никаких телеграмм Ральф очень расстроен».

Стивен разорвала телеграмму на сотню клочков и выбросила. Она вся дрожала от гнева, с которым не могла совладать.

До самого приезда Анджелы этот жаркий гнев поддерживал Стивен. Он был как пламя, что бушевало в ее жилах, пламя пожирающее и все-таки стимулирующее, так что она намеренно раздувала этот пожар из чувства самосохранения.

И вот действительно пришел день ее возвращения. Анджела должна была сейчас быть в Лондоне, она наверняка поехала бы ночным экспрессом. Она должна была прибыть в Мэлверн в 12.47, а потом поехать на машине в Аптон — сейчас было около двенадцати дня. В 15.17 поезд Анджелы должен прибыть в Грейт-Мэлверн — вот он уже прибыл — минут через двадцать она проедет мимо ворот Мортона. Половина пятого. Анджела, должно быть, уже дома; наверное, она пьет чай в гостиной — в маленькой гостиной, отделанной дубом, со снегирем, умеющим насвистывать песенки, чья клетка вечно стоит рядом с окном. Давно, с тех пор прошла целая жизнь, Стивен ворвалась в эту гостиную, и Тони залаял, а снегирь засвистел старую сентиментальную немецкую песенку — но с этих пор действительно прошла целая жизнь. Пять часов. Вайолет Энтрим, конечно же, солгала; она лгала, чтобы мучить Стивен — Анджела и Роджер… этого не может быть; Вайолет солгала, потому что она мучительница. Четверть шестого. Что сейчас делает Анджела? Она рядом, всего в нескольких милях — может быть, она была больна, потому и не написала; да, конечно же, Анджела была больна. Упрямо, болезненно, глаза Стивен жаждали ее увидеть. Что такое гнев? Глупость, заблуждение, слабость, которые не могут устоять перед этой жаждой. А Анджела сейчас всего в нескольких милях отсюда.