Лиза из Ламбета. Карусель - Сомерсет Уильям Моэм
В течение двух-трех лет я бредил итальянским Возрождением и прочел на эту тему горы книг. В «Истории Флоренции» Макиавелли я нашел пассаж, взбудораживший мое воображение. Это была история Катерины Сфорца и осады Форли; тема показалась мне достойной романа. Я добыл пропуск в читальный зал Британского музея и в свободное от работы в больнице время читал все, что мог найти по данному вопросу. Наступили летние каникулы; я поехал на Капри и там принялся за роман. Я был усерден и полон энтузиазма; я вставал в шесть утра, писал, пока не почувствую усталость, и тогда шел купаться. Лето получилось замечательное; к осени я завершил роман. Я назвал его «Сотворение святого». То был мой второй роман. Критики встретили его прохладно, публика — равнодушно.
Едва получив диплом врача, вдохновленный успехом «Лизы из Ламбета», с картиной блестящего будущего пред мысленным взором, двадцати трех лет от роду, я отправился в Испанию. Там я прожил восемь месяцев и написал несколько рассказов. К ним я присоединил те два, что ранее отправил Фишеру Анвину; все вместе составило сборник, названный мною «Ориентиры». Слово это тогда было мало знакомо широкой публике; мне требовался афоризм для объяснения моего выбора, я стал искать у французских моралистов и критиков, ничего подходящего не нашел и поневоле сочинил его сам: «Именно по новеллам молодого писателя можно понять, на что ориентировано его воображение. Разнообразие жанров и стилей художественных сборников отражает поиск молодым писателем собственного “я” в литературе». Мне нравилось намекать, что афоризм принадлежит Жозефу Жуберу. Заголовок (который мог бы служить общим названием для всех моих произведений) явственно показывает, что было у меня на уме; хоть я и не раскрывал этот том с самой публикации, есть у меня подозрение, что рассказы, в него вошедшие, действительно вчерне, ощупью задают направление моим дальнейшим экспериментам. Теперь я сознаю, что мистифицированная цитата явилась несколько самонадеянной, ведь вряд ли в описываемое время кто-нибудь вообще интересовался ходом моих мыслей. Я просто хотел показать, что прекрасно отдаю себе отчет в незрелости и экспериментальном характере своей работы. Рассказы, однако, снискали похвалы критиков и принесли мне комиссионные, на тот момент нелишние; впрочем, не думаю, что в нынешнем виде они достойны включения в настоящее издание.
Следующий опубликованный мой роман называется «Герой». Меня вдохновила Бурская война, а писал я под влиянием французских романистов. Роман получился мрачный и безапелляционный, пожалуй, и прескучный. Я прочел его в гранках и больше не брал в руки, ибо едва могу заставить себя открыть собственную книгу — отвращение практически непреодолимо.
Помню только, что восхищение Флобером повлекло длинные описания картин природы. Я давно усвоил, что в художественном произведении нет ничего утомительнее описаний природы. По-моему, такие описания следует ограничивать тремя строками. Если романист не способен в этом пространстве дать приемлемое описание, пусть лучше полагается на читательское воображение. «Героя» расхвалила критика, но публика проигнорировала; за этот роман я получил всего семьдесят пять фунтов, которые мне выплатили издатели в счет будущих процентов с продаж. Полагаю, что честно выполнил работу, немало попотел, хотя, разумеется, тогдашнее мое владение писательским мастерством оставляло желать лучшего. Меня не отпускает чувство, что возьмись я раскрыть эту тему теперь — уложился бы в короткий рассказ. Незадолго до «Героя» я написал «Миссис Крэддок», которую долго не мог пристроить. И, однако, после «Лизы из Ламбета» это был первый роман, имевший сколько-нибудь значительный успех. Писать о трущобах я больше не хотел, а декорации, выбранные мною вместо трущоб, не только разочаровали издателей, но и подорвали ту скромную репутацию, которую обеспечила мне «Лиза». Все, что я еще имею сказать по поводу «Миссис Крэддок», читатель найдет в предисловии к соответствующему тому.
Далее я написал роман «Карусель». Он не войдет в настоящее издание, и, однако, я склонен относиться к нему снисходительно. Интересный был эксперимент; жаль, что провалился. Я подумываю о повторении. Некоторое время мне казалось неестественным, что романист обыкновенно берет два-три персонажа и пишет так, будто весь мир вокруг них вращается. Прочие персонажи вводятся в роман лишь постольку, поскольку имеют отношение к главным героям, что создает превратное представление о разнообразии жизни. В конце концов, помимо меня, моей возлюбленной и моего соперника, существует огромное количество людей; помимо страсти, развитию которой мешает соперник, существует огромное количество явлений. С окружающими происходят самые захватывающие события; для них эти события столь же важны, сколь моя страсть — для меня. Однако романист пишет так, будто его герой с героиней обитают в вакууме. В общем, я решил, что сумею дать куда более полную картину жизни, если напишу о целом ряде людей, связанных между собой лишь постольку, поскольку этот мир является для них общим, и если расскажу обо всех своих персонажах с одинаково исчерпывающими подробностями. Итак, я выбрал требуемое количество персонажей и создал четыре параллельные сюжетные линии. Роман представлялся мне чем-то вроде величественной фрески из итальянского монастыря, герои которой заняты разными видами деятельности, но которую полностью охватываешь одним взглядом. План оказался слишком амбициозным для моих возможностей. Я не понимал, что одна группа персонажей всегда вызывает больше интереса, нежели остальные, и что читатель, стремящийся узнать о своих любимцах и вынужденный распыляться на прочих героев, будет только досадовать. «Карусель» страдает также от пагубного влияния писателей-эстетов, творчеством которых я тогда был увлечен. Все мужчины были у меня бессмысленно красивы, все женщины — несравненно прелестны. Я манерничал и позерствовал, и избегал всякой естественности. И все же я считаю, что идея сама по себе недурна. Пожалуй, следовало показывать все взаимосвязанные истории глазами одного героя. Вовлеченность этого персонажа в различные события могла бы объединить их, а значимость его отзывов о прочих персонажах удерживала бы читательское внимание, ибо так создавалась бы иллюзия единого сюжета.
И, наконец, последний мой роман, которому нет места в настоящем издании, называется «Маг». Лишь на его счет я колебался. «Маг» стоил мне огромных усилий; я потратил немало времени на сбор материала. Главный герой вдохновлен отчасти портретом Алессандро дель Борро
