Весенние ливни - Владимир Борисович Карпов
3
Шарупичи только позавчера получили новую квартиру. Переезжали торопливо, опасаясь, чтобы кто-нибудь самовольно не вселился раньше. Слышали, что если вселится, пробудет хоть сутки, выселять придется через суд. Потому каждый раз, уезжая за вещами, оставляли Евгена.
Квартира на заветном третьем этаже была рядом с квартирой секретаря парткома Димина и казалась необычно просторной — из двух светлых комнат и кухни, которую тоже можно было считать за комнату. Так что почти на каждого члена семьи приходилась отдельная комната.
Ютясь до этого времени в стареньком бараке, вросшем по окна в землю, о такой роскоши Шарупичи и не мечтали, Правда, жаль было Полкана, которого пришлось отдать соседям (как ты с ним устроишься, живя на третьем этаже), жаль огородика, где, как назло, все росло вроде бы наперегонки, жаль того, с чем свыклись, что стало родным. Да разве всё это могло идти в счет? Даже Михал Шарупич, светясь от радости, помолодевший, в тапочках ходил по паркетному полу, мерял и перемеривал шагами комнаты, проверял краны на кухне и в ванной, вертел, как игрушку, никелированный душ. Потом, раскрыв окна, долго глядел на широкую асфальтированную улицу с бульваром.
На радостях он дал лишнюю трешницу монтеру, устанавливавшему электрический счетчик и звонок, послушно делал всё, что ни приказывала жена, без конца передвигал с места на место вещи и тешился всем, как маленький. И хотя привезенная мебель в новой квартире выглядела убого, ее не хватало, это отнюдь не беспокоило. «Ерунда, купим!.. Обзаведемся через год-полтора,— беззаботно прикидывал в уме Михал.— Теперь всеодно надолго, может, навсегда!» — и снова осматривал паркет, покрашенные в два наката стены, ослепительно белый, непривычно высокий потолок.
Утром на завод он пошел с желанием как можно скорее вернуться домой, сделать что-либо в квартире, поговорить с Ариной, какую мебель приобретать в первую очередь. Все это вдруг стало сдаваться ему — человеку, прежде почти безразличному к уюту,— чрезвычайно важным. Ощущение, что жизнь вошла в новое русло, не покидало его, и очень-очень хотелось действовать. Но когда прогудел гудок и Михал, передав плавильную печь сменщику, вышел за ворота, его неожиданно догнал бригадир формовщиков Комлик.
— Значит, вот какие дела, Михале! — хлопнул он его по плечу,— Мне передали, что ты похвастаться хочешь. Ну что ж, валяй — хвались.
— Правда, жилось-былось и приждалось,— усмехнулся Михал. — Повезло-таки. Меня, Иван, оттуда теперь разве ногами вперед вынесут.
— Это верно, квартира — счастье зараз. Так что я, друже мой военный, не против и вспрыснуть. Только попроси как следует. Могу и сто под копирку. Если ж шибко настаивать будешь, то и с прицепом. Так и быть… А там и про былое вспомним…
Нельзя сказать, чтобы Михал дружил теперь с Комликом. Однако с ним в самом деле можно было побеседовать, вспомнить прошлое. Особенно за чаркой водки или кружкой пива. Комлик обладал редкой в таких обстоятельствах способностью — умел слушать, умел кстати сказать словечко о дорогих для Михала днях, смешно рассказать про общеизвестное. Да и как-то спокойно становилось при виде его лица — простого, чуть рябоватого, со шрамом на крупном мясистом носу. К тому же Комлик не стеснялся быть заводилой, брать ответственность на себя, и, хоть хитрил, все у него выходило натурально, искренне.
— Не жалко, пойдем с радости,— согласился Михал, которому вдруг тоже захотелось выпить.— Моих все равно дома нет, поди…
В столовой было людно, шумно, Возле столикой ожидали своей очереди рабочие. Но Комлик подмигнул официантке, нашел незанятый столик и, усердствуя, притащил откуда-то пару стульев. Ловко стукнув ладонью о донце бутылки, выбил пробку и, вроде угощал он, а не Михал, разлил, как что-то горячее, водку по рюмкам.
— Будь здоров, Михале! — чокнулся он,— Таких, как ты, у нас не много. Тебе квартира по чину полагается. Даже никто не завидует. Хоть, правда, и довелось пожить под спудом, пока в профком пропустили. А я тоже, не бойся, скоро новоселье справлю. Зараз жить можно, Михале!
— Не так все просто, Иван. Кроме забот, о которых ты говоришь, есть еще одна,— подкупленный его доброжелательностью, признался Михал, ощущая, как по телу разливается теплота.— Да еще какая забота…
— Ты про дочку? — как всегда догадался Комлик.
— Ты, конечно, представляешь, что такое наука... Ну нехай бы, скажем, Евген. Тот, коли не на заводе, так в армии свое нашел бы. А она как? Темная ночь пока для меня.
— Сейчас хорошо тебе так рассуждать, когда сын уже на четвертом курсе.
— Да я не о нем, а о дочке. Сдавала — Арину от окна оттянуть нельзя было. Стоит, как не в своем уме, ждет, пока та на улице появится и покажет на пальцах, что за отметку получила. А сегодня, должно, все втроем пошли…
Захмелев, особенно когда не было уже денег, Михал тянул сотрапезников к себе домой, и многие даже заранее знали об этом.
Так случилось и сейчас похлопав Комлика по плечу, он радушно предложил:
— Ко мне пойдем или как? Нехай старая раскошеливается. Не может быть — поймет.
— Стоит ли? — для приличия усомнился Комлик.— Арина у тебя герой в таких случаях.
— Ничего-о,— безмятежно усмехнулся Михал.— Правда, мое дело — в хату вкинуть, а там уж она и распорядитель, и счетовод, и заведующая складом. Однако, Иван, у нас диктатура пролетариата. Так что я не в обиде.
— Тебе видней…
Дверь им открыл Евген. Увидев, что отец выпил, молча повернулся и пошел в комнату.
Лёдя ничком лежала на кушетке в столовой, уткнувшись лицом в вышитые подушки. Русая коса ее беспомощно спадала на пол. Заплаканная Арина стояла рядом сс стаканом воды в руке.
— Что тут такое? — еще не веря, что на семью свалилась беда, спросил Михал.
Арина бросила на него гневный взгляд и поставила стакан на стол.
У Михала захолонуло внутри. Отстранив жену, он подсел к дочери и забыл о Комлике. Осторожно, будто боясь сделать больно, погладил по спине. Лёдя не заплакала, как он ожидал, и Михал поправил ее толстую шелковистую косу, которую так любил. Волосы ей не стригли с рождения, и они были мягкими, как лен, золотились. Михалу стало до боли жаль дочку, обидно, что ничем не может помочь ей.
Поняв по-своему настроение хозяев, Комлик сочувственно вздохнул. Надежда, что еще удастся выпить, не пропала. Он подошел к столу и, вынув из кармана пачку «Беломора», сел на табуретку.
— Не нашему
