Весенние ливни - Владимир Борисович Карпов
— Сколько оно километров, Федя?
— О чем вы?
— О море.
— Тридцать два в длину.
С тучей налетел ветер. Стирая рябь, погнал по воде белые, как космы поземки, полосы. Сосновский проследил за одной, самой быстрой, пока она отбегала от берега, и попробовал собраться с мыслями. К кому обратиться — в ЦК, к декану автотракторного факультета Докину или просто к директору института? И что говорить? Наверно, придется доказывать не Юрино, а свое право на то, чтобы пасынок учился. Пусть примут сверх нормы — ему стипендии не нужно. Юрий должен учиться, иначе в семье начнется такое, что не будет ни работы ни житья. А ставить работу под угрозу из-за каких-то житейских неурядиц он, Максим Степанович, просто не вправе.
Однако эти рассуждения и мысли не убеждали. Неприятно было и то, что придется просить, а Сосновский давно уже отвык просить о чем-нибудь.
— Зря вы спиннинг не купите,— уловив его настроение, заговорил Федя, зная, что шеф любит, когда о чем-нибудь рассказывают.— Наши автозаводцы недавно приезжали сюда. С резиновой лодкой. Никита Никитич Кашин щуку подцепил! Такое хайло, что страшно.
— Как известно тебе, на семичасовой переходим. Не до этого,— отозвался Сосиовский.— А Кашин — что ему: удар, нокаут — и победитель. А если не выгорело — в кусты. Так и раньше, так и теперь… Дай-ка газку, будь ласков!
Дорога свернула от берега. Проскочив мостик, плотину, лимузин вырвался на асфальтированное шоссе и помчался по нему. Встречные машины проносились с шумом, свистом, и это создавало впечатление полета.
В город Сосновский приехал немного успокоенный. Во двор Политехнического института въезжать не решился и приказал Феде подождать на улице.
За массивной чугунной оградой зеленел сквер — молодые липы, декоративный кустарник, газоны. За ними возвышалось строгое, окрашенное в темно-салатный и белый цвета, здание института с порталом и колоннами. Тут и там толкались юноши, девушки. Проходя мимо скульптуры студента, склоненного над раскрытой книгой, Сосновский опять заволновался. С облегчением увидел возле главного входа голубую колясочку и женщину в белом халате. Выпил стакан чистой, без сиропа, газированной воды и окончательно решил идти к Докину: с ним говорить все же будет легче, чем с директором. Все-таки в прошлом свой брат!
Когда Докин работал на заводе главным конструктором, даже дружили, были во многом единомышленниками — вместе воевали за специализацию. Только Докин оказался более принципиальным и, когда ему поручили срочно сконструировать собственные дизели, решительно отказавшись, ушел с завода. Но заводской патриотизм у него не выветрился, и Докин настойчиво, упорно тянул к себе на факультет инженеров и конструкторов с автозавода.
В деканате, кроме Докина, задумчиво стоявшего у окна, и знакомой делопроизводительницы, возившейся в набитом папками шкафу, никого не было. На стук двери Докин не отозвался, а, постояв как бы в нерешительности еще минутку, повернулся всем корпусом, увидел Сосновского и, высокий, нескладный, неторопливо пошел навстречу.
— Богатеете понемногу,— заговорил он, оглядывая неожиданного гостя.— Наслышен, наслышен… Ну и как там, у самого синего моря?
— Да ничего,— ответил Сосновский, благодарный, что тот не сразу спросил о деле, которое заставило его приехать.
— И яблони, ягодник, конечно, есть?
— Стараемся в меру сил. Да и возраст обязывает.
— Ну что ж, похвально… Не наниматься ли к нам? — пошутил Докин, хотя желтое морщинистое лицо его осталось постным.
— Пока нет… Своя работища грядет… — попробовал в тон ему ответить Сосновский, но в горле пересохло, и он не смог продолжать дальше.
— Напрасно. Нам практики нужны,— не замечая этого, чуть оживился Докин.— Разве может человек, который не ведет научную работу или не трудится на производстве, учить студентов? По-моему, нет. Чему же он тогда будет их учить? Мы же не талмудистов готовим.
На правой щеке у декана, темнело большое родимое пятно. Сосновский чувствовал — Докин замечает, что он все время глядит на него, и старался отвести взгляд в сторону, однако против воли то и дело поглядывал на родинку. Это увеличивало неловкость.
— Я насчет приема,— наконец решился он.— Простите, но мне тяжело пускать своего пасынка в жизнь с чувством, что в самом начале допущена несправедливость… Он получил все пятерки, кроме русского. Разве ошибки в сочинении помешают ему быть отличным инженером? Я убежден, что у принятых вами найдутся тройки и по математике!
Докин смолчал, будто не слышал этих слов, только правая щека е родимым пятном удивленно дернулась.
— Да-а,— протянул он, явно не желая вести этот разговор, и вернулся к прежнему: — Я на студентов, которые идут к нам с предприятий, большие надежды возлагаю. Деловые ребята. Некоторые словно специально выдуманы для нас. Опыт и здесь — великая вещь.
— Не знаю... Всякое бывает. Инженеры из них, возможно, и выйдут настоящие, но с наукой… Не знаю. Ученых, по-моему, иначе растят.
— Ученые тоже не из инкубаторов выходят…
Говорить дальше о Юрии не имело смысла: это был отказ, и надо было идти — если только идти — к директору.
Вестибюль главного корпуса встретил Сосновского толчеей и гулом возбужденных голосов. С холодным, сердитым лицом Максим Степанович протиснулся к швейцару, кивнул ему и, боясь, что тот остановит и доведется объяснять, зачем пришел, поспешно поднялся по лестнице на второй этаж.
Перед самой дверью в приемную Сосновский едва не столкнулся с русоволосой девушкой, которую вели под руки юноша в очках и пожилая потерянная женщина. Девушка, как в обмороке, закинула назад голову, и та кивалась у нее при каждом шаге. Милое исплаканное лицо ее было без кровинки, а на темных пушистых ресницах, не проливаясь, дрожали слезы.
— Лёдя, перестань. Ну, перестань,— сердито уговаривал ее юноша.— На что это похоже? Сейчас же возьми себя в руки!
Нет, отказываться от того, на что он, Сосновский, решился, было нельзя! Максим Степанович уступил им дорогу и вошел в приемную.
Кожаный диван, стулья вдоль стены были заняты посетителями, и, чтобы не стать к ним спиной, Сосновский отошел к окну. Секретарша с густыми, гладко причесанными волосами и строгим энергичным лицом узнала его, встала из-за заваленного бумагами стола и направилась к обтянутой коричневым дерматином двери.
Вышла она из кабинета с полным военным, кажется майором, который растерянно морщился, вытирая скомканным платком лоб, и громко сказала:
— Товарищ Сосновский, Сергей Илларионович просит вас зайти. Прошу!..
