Семен Ан-ский - Мендл Турок
— Берчик! Молчать! Чтоб ты мне онемел сейчас! Он тоже рассуждает! Схватишь у меня такую пару пощечин, каких ты еще не видал! — раздался вдруг сердитый окрик пожилого еврея, отца певуна.
Последний поспешно стушевался.
— Ишь, мальчишка! Он тоже суется рассуждать, он тоже знает: Плевна… — не унимался строгий отец.
— Ну, а ты, мудрец, ты знаешь, что такое Плевна? — накинулся на него сердито рыжебородый. — Ничего ты не знаешь! Плевна — это один «природный» камень в три версты вышины, с отвесными стенами и глубоким дуплом в середине. В этом дупле и находится город. Ну, как ты думаешь, возьмут такую крепость?..
— Возьмут!! — выпалил вдруг, властно проталкиваясь в середину кружка, пузатый еврей с одутловатым лицом. — Что ты, животное, мне там толкуешь: трехверстный камень, дупло!.. Город! Трех грошей не стоит она — твоя Плевна! Тоже люди! Тоже разговаривают!.. Плевна — важность!..
— У реб Хаим-Исера сегодня был по-видимому жи-ирный «кугл»! Поэтому он такой храбрый, — отозвался, улыбаясь, старичок с умным благообразным лицом и белой окладистой бородой. — Зачем ему вся политика? Крикнул, топнул — и победил!..
— Ну? А вы как думаете? — отозвался с задором, но однако порядком опешив, Хаим-Исер.
— Я как думаю? Я думаю, что для того, чтобы рассуждать, надо что-нибудь знать, надо читать «лист»… Посмотри, бери вот пример: даже такой человек, как Мендл, — уж кажется, кто лучше его знает политику, — и он сидит в стороне, и Псалтырь читает, — прибавил он с легкой иронией и отошел в сторону.
Мендл!.. Я теперь только вспомнил о нем и стал искать его глазами. Он сидел в стороне, нагнувшись над Псалтырем, и вполголоса, но с поразительной быстротой читал давно знакомую ему наизусть субботнюю «порцию». С первого взгляда можно было подумать, что он совершенно не слышит разговора и не интересуется им. Но при более внимательном наблюдении нетрудно было заметить, что он из-за своего прикрытия, как насторожившийся охотник, следит за разговором. Он то и дело подымал голову, бросал внимательный нервный взгляд в сторону кружка и, углубившись опять в книгу, принимался читать более быстро и нервно.
В середине кружка в это время уже стоял ораторствовавший вначале реб Михоэл. Он говорил громко, отчетливо, и в тоне его слышался горький упрек.
— Именно, как сказано: «Есть у них глаза, но не видят, есть у них уши, но не слышат!»… Ну как вы не видите, как вы не понимаете, что «Турок» окончательно побит!.. Вы говорите «Плевна»!.. Но должны же вы понимать, что Плевну в конце концов возьмут, возьмут если не огнем, то голодом. Оглянитесь только кругом. За 4–5 месяцев, с тех пор как русское войско перешло Дунай, «Русс» забрал десятки крепостей, прошел половину Турции, забрал в плен десятки тысяч солдат. Неужели вам еще этого мало? Каких еще «чудес и знамений» вам нужно?.. Месяц тому назад вы кричали: «Шипка!», «Сулейман-паша!» Теперь, слава Б-гу, этот праздник кончился. Умным оказался не Сулейман, а Гурко. Теперь вы кричите «Плевна!», «Осман-паша!», «Непобедимый Осман-паша!» Ну а когда заберут Плевну, что вы будете кричать?..
— Мне не надо будет тогда кричать, теперь кричу — «вре-ешь!!!» — кричу: «как собака брешешь!!!» — выпалил вдруг с яростью рыжебородый и, быстро повернувшись в сторону Мендла, заговорил с упреком и вниманием:
— Мендл! Ну что ты, в самом деле, дурачишься! Уселся там себе в углу над Псалтырем — и сидит, как старая баба! Иди уж сюда, иди! Послушай хоть, как человек позволяет себе лгать в святом месте!..
— Мендл! Мендл! В самом деле, довольно тебе читать Псалтырь! Завтра дочитаешь, — посоветовал убедительно и старик.
Мендл с минуту колебался. Ему, очевидно, не хотелось теперь вступать в спор с противником. Однако он поднялся, закрыл книгу, положил ее на амвон и обратился к стоявшему тут же мальчику.
— Велвл, сбегай на базар, посмотри, нет ли телеграммы…
Затем он подошел к кружку.
— Издали слышу, какие подвиги храбрости ты совершаешь, — обратился он спокойно и насмешливо к Михоэлу. — Горы с корнем выворачиваешь, миры разрушаешь!.. В одну минуту ты бедного «Турка» превратил в прах и рассеял по всем семи морям…
— А ты, чудотворец, сейчас вот соберешь этот прах, и вылепишь из него грозное чучело, — отпарировал Михоэл тоже насмешливо, но вдруг он принял серьезный тон:
— Ну скажи мне: неужели ты серьезно считаешь положение «Турка» не безнадежным? Неужели ты не видишь…
— Гвалд! Откуда ты это берешь! — перебил его со страстным негодованием Мендл. — Почему ты считаешь положение «Турка» безнадежным? Ты говоришь, что Плевна атакована. Слепой! Ведь надо быть слепым, чтобы не видеть, не понимать, что атакована не Плевна, а русская армия!.. Слушайте, евреи! — воскликнул он вдруг горячо и убедительно, обернувшись к окружающим. — Хотите вы знать истинное положение дела? Вот оно: вся русская армия с ее полководцами находится в Турции, между Дунаем и Плевной. В Плевне Осман-паша с армией в сто тысяч человек. Этого достаточно, чтобы «Русс» не двигался дальше. Затем! слева — армия Сулеймана-паши…
— Которого Гурко разбил… — вставил кто-то.
— Тш-ш-ш! — остановил его грозно Михоэл.
— …Сулеймана-паши; справа — Махмет Али с еще большей армией. Значит — слушайте с головой! — русское войско обложено с трех сторон. Это одно. Теперь дальше: лето прошло, начинаются дожди, наступают холода. Русское войско измучено, находится в чужой стране. Идти дальше — оно не может, вернуться назад — не хочет… Чем же это кончится? — спросил он громко, обводя всех вызывающим взглядом. — А вот чем! Одно из двух: или свежая турецкая армия из Константинополя обойдет кругом, захватит Дунай, замкнет русскую армию и возьмет ее в плен. Или же Осман соединится с Сулейманом и Махметом и сразу с трех сторон ударят на «Русса» — и в два дня прогонят его из Турции!..
Речь Мендла, горячая, убежденная, произвела сильное впечатление на слушателей. Раздались неодобрительные восклицания и насмешки по адресу Михоэла.
Последний стоял серьезный и спокойный, не спуская пытливого взгляда с Мендла.
— Ты кончил? — спросил он спокойно.
— Да, кончил… — ответил отрывисто Мендл.
— Напрасно… Напрасно ты так скоро кончил, — проговорил с оттенком неудовольствия Михоэл и, вынув из кармана табакерку, ударил по ней пальцем, открыл, взял двумя пальцами большую понюшку, не спеша спрятал табакерку и продолжал:
— Да-а, напрасно ты кончил! Ты мог бы еще продолжать. Прогнать «Русса» из Турции ты прогнал. Это уже что-нибудь да стоит. Но почему ты не двинулся дальше? Как «Француз», например? Почему ты не пошел в Россию? Почему ты не забрал хоть пару городков, как, скажем, Петербург и Москву? Разве тебе это трудно было сделать… здесь в синагоге? — закончил он, рассмеявшись.
— «Турок» дал обет не ступить на русскую почву, — сострил кто-то.
— Друг мой! — ответил ему в тон Мендл. — Ты разве не знаешь, что «Турок» «дикий и злой»? Будь он добрый — он, может быть, и пошел бы в Россию освобождать кого-нибудь… Что можно требовать от «Ишмоэл перэ одом»? Никого он не жалеет, ни о ком не заботится и хочет только одного — чтоб его оставили в покое.
— Ты, значит, не веришь, что «Русс» пошел освобождать славян? — спросил его сдержанно Михоэл.
— Не верю? Как это: «не верю»? — воскликнул Мендл, широко раскрыв удивленные глаза. — Что я, безбожник что ли, что не буду верить?.. Да и кому, скажите, более к лицу роль Мессии-освободителя, как не «Фоне»? Прямо как вылита для него!
Раздался громкий хохот.
— Вот это сказано! «Фоня-а-Мошиах»!.. Ха-ха-ха!
— Постой! Все это я слышал, знаю, — проговорил Михоэл и досадливо махнул рукой. — Ты мне прямо скажи: зачем в таком случае «Русс» начал эту войну?
— Я тебе прямо скажу: он ее начал затем, чтобы уничтожить Турцию, чтобы забрать ее себе. А о Болгарии он столько же заботится, сколько я о прошлогоднем снеге, — ответил Мендл с каким-то ожесточением.
— О, бээймо, бээймо!![7] — воскликнул с дрожью в голосе Михоэл.
И, повернувшись к слушателям, он заговорил горячо:
— Слушайте, евреи: Россия занимает десять тысяч верст на десять тысяч верст, Россия составляет шестую часть мира. Как вы думаете, пойдет «Русс» проливать реки крови, чтобы прибавить себе кусок пустыни?
— Реб Гершон, — обратился вдруг Мендл к стоявшему возле него осанистому еврею. — Говорят, реб Гершон, вы имеете около 30000 рублей капиталу — правда это?
Вопрос, поставленный так прямо и неожиданно, сразу смутил реб Гершона. Но, сообразив, что вопрос этот ему задан неспроста, и чувствуя себя польщенным, что его при всех назвали богачом, он забрал в руку бороду, и важно, не спеша, с самодовольной улыбкой ответил:
— Тридцать тысяч рублей, говоришь ты?.. Ну, будем считать… скажем, что имею!.. Ну, что же из этого, а?
— И вы все-таки не перестаете каждое утро ходить в лавку, не прекращаете торговли? Слышал, что вы хотите строить бойни, взять казенный подряд. Видно, мало вам того, что имеете, хотите больше иметь?
