Оливер Голдсмит - Вэкфильдский священник
— Да, въ этомъ отношеніи онъ дошелъ, кажется, до излишества, возразилъ мистеръ Борчель, — по крайней мѣрѣ, въ молодости онъ былъ черезчуръ тароватъ; страсти были въ немъ сильны, а такъ какъ всѣ онѣ направлены были къ добру, то и довели его до романическихъ крайностей. Съ раннихъ лѣтъ ему хотѣлось достигнуть высшихъ качествъ военнаго и ученаго; онъ вскорѣ отличился въ полку и между людьми науки также пріобрѣлъ довольно лестную репутацію. Но лесть — всегдашній удѣлъ честолюбивыхъ, ибо они особенно чувствительны къ похваламъ. И вотъ его окружила толпа людей, которые были ему извѣстны лишь одной стороной своего характера, такъ что въ погонѣ за всеобщей любовью онъ совсѣмъ упустилъ изъ вида личность каждаго человѣка. Онъ любилъ весь родъ человѣческій; богатство мѣшало ему распознавать въ людской средѣ мошенниковъ. Въ медицинѣ извѣстна такая болѣзнь, во время которой все тѣло становится необыкновенно чувствительнымъ, такъ что отъ малѣйшаго прикосновенія ощущается сильнѣйшая боль; нѣчто подобное случилось и съ этимъ джентльменомъ, но только онъ не тѣломъ страдалъ, а душою. Малѣйшее бѣдствіе, все равно дѣйствительное или притворное, производило на него глубочайшее впечатлѣніе, и душа его болѣзненно отзывалась на всякую чужую печаль. При такомъ стремленіи помогать ближнимъ, не удивительно, что онъ всегда былъ окруженъ лицами, взывавшими о помощи. Вскорѣ щедроты его нанесли значительный ущербъ его благосостоянію, ни мало не умѣривъ его мягкосердечія; напротивъ, оно даже возрастало по мѣрѣ того, какъ таяло его богатство. Становясь бѣднякомъ, онъ дѣлался всѣ неосторожнѣе, и хотя по рѣчамъ его еще можно было принять за разумнаго человѣка, но дѣйствовалъ онъ совсѣмъ какъ глупецъ. Между тѣмъ просители продолжали теребить его, и когда ему нечѣмъ было удовлетворить ихъ, вмѣсто денегъ онъ началъ раздавать обѣщанія. Больше онъ ничего не могъ дать имъ, а огорчить кого бы то ни было отказомъ онъ не рѣшался. Такимъ образомъ вокругъ него скоплялась масса людей, ожидающихъ подачки, и, при всемъ желаніи помочь, онъ заранѣе зналъ, что доставитъ имъ одно разочарованіе. Эти люди продержались около него нѣкоторое время, но наконецъ отстали, справедливо осыпавъ его упреками. Но, по мѣрѣ того, какъ другіе перестали его уважать, онъ и въ собственныхъ глазахъ становился презрѣннымъ. Онъ привыкъ опираться на лесть окружающихъ, и когда эта опора исчезла, онъ уже не находилъ удовлетворенія въ сознаніи собственной правоты, потому что никогда не справлялся съ голосомъ своей совѣсти. Съ этихъ поръ міръ представился ему въ совсѣмъ иномъ видѣ. Мало-по-малу лесть пріятелей обратилась въ простое одобреніе. Потомъ и одобреніе смѣнилось дружескими совѣтами, а когда онъ этимъ совѣтамъ не внималъ, то они принимали форму упрековъ. Изъ этого онъ заключилъ, что дружба, пріобрѣтаемая благодѣяніями, не стоитъ уваженія; онъ нашелъ, что дѣйствительно овладѣть сердцемъ своего ближняго можно только съ условіемъ отдать ему свое собственное сердце. Я нашелъ, что… что… Я позабылъ, что хотѣлось сказать. Ну, словомъ, онъ рѣшился возвратить себѣ собственное уваженіе и составилъ нимъ, какъ возстановить свое состояніе. Для этой цѣли онъ, со свойственнымъ ему чудачествомъ, всю Европу обошелъ пѣшкомъ. Въ настоящее время ему не болѣе тридцати лѣтъ отъ роду, и его имѣніе въ лучшемъ состояніи, чѣмъ когда либо. Онъ сталъ гораздо разумнѣе и умѣреннѣе въ раздачѣ своихъ щедротъ, но продолжаетъ жить чудакомъ и находитъ наиболѣе пріятнымъ упражняться въ такихъ добродѣтеляхъ, которыя наименѣе обыкновенны.
Мое вниманіе было такъ поглощено разсказами мистера Борчеля, что я позабылъ смотрѣть впередъ на дорогу, какъ вдругъ крики моего семейства заставили меня оглянуться, и что же я увидѣлъ! Младшая дочь моя упала съ лошади среди быстраго ручья и боролась съ разлившимся потокомъ. Уже два раза она скрывалась подъ водой, а я никакъ не могъ выпутаться, чтобы во-время подать ей помощь. Я былъ такъ глубоко потрясенъ этимъ зрѣлищемъ, что даже не былъ въ состояніи что либо предпринять для ея спасенія, и она навѣрное утонула бы, если бы мой товарищъ, замѣтивъ опасность, не кинулся немедленно въ воду и, не безъ труда вытащивъ ее изъ рѣки, не доставилъ въ сохранности на противоположный берегъ.
Проѣхавъ немного далѣе, остальное семейство благополучно перебралось въ бродъ по болѣе удобаому мѣсту, и тутъ мы могли присоединить ваши благодаренія къ выраженію ея признательности. Насколько она была благодарна, можно скорѣе вообразить, нежели выразить словами: такъ она и дѣлала, глядя на своего спасителя признательными глазами и продолжая опираться на его руку, какъ бы желая подольше пользоваться его помощью. Жена моя выражала надежду когда нибудь отблагодарить его за услугу ласковымъ пріемомъ подъ нашею гостепріимной кровлей. Отдохнувъ въ ближайшей гостинницѣ, мы пообѣдали вмѣстѣ съ мистеромъ Борчелемъ и, такъ какъ отсюда путь его лежалъ въ другую сторону, простились съ нимъ и отправились далѣе. Когда мы съ нимъ разстались, жена моя объявила, что онъ ей какъ нельзя болѣе по душѣ, и будь онъ по рожденію и состоянію подстать нашему семейству, она бы не прочь даже породниться съ нимъ. Я не могъ удержаться отъ улыбки, слыша, какъ она свысока разсуждаетъ объ этомъ предметѣ; но и не думалъ сердиться на такія невинныя претензіи, зная, что съ помощью ихъ намъ легче живется.
IV. Нѣтъ того скромнаго положенія, въ которомъ нельзя бы найти счастія, ибо оно зависитъ не столько отъ обстоятельствъ, сколько отъ нашихъ свойствъ
Новое мѣсто нашего жительства находилось въ небольшой общинѣ, состоявшей изъ фермеровъ, которые сами обрабатывали землю, и если были незнакомы съ роскошью, то не вѣдали и нищеты.
Такъ какъ почти все необходимое для домашняго обихода они производили сами, то имъ рѣдко приходилось ѣздить въ городъ за покупками. Изысканнымъ образованіемъ они не отличались, но сохранили первобытную простоту нравовъ и, будучи умѣренны во всемъ, едва ли даже знали, что трезвость почитается добродѣтелью. Они усердно и весело работали въ будни, но тѣмъ охотнѣе соблюдали праздники, посвящая ихъ досугу и удовольствіямъ. На Святкахъ они пѣли пѣсни, на Валентиновъ день разсылали бантики, извѣстные подъ именемъ «любовныхъ узелковъ», пекли блины на масляницѣ, изощрялись въ остроуміи на 1-е апрѣля и благоговѣйно щелкали орѣхи наканунѣ Михайлова дня. Предупрежденные о нашемъ пріѣздѣ, всѣ прихожане вышли навстрѣчу своему духовному отцу, разряженные попраздничному и имѣя во главѣ шествія флейту и тамбуринъ. Ради новоселья приготовили намъ и обѣдъ, за который мы весело усѣлись; и хотя бесѣда была не особенно остроумна, зато много смѣялись.
Нашъ домикъ расположенъ былъ у подножія холма, по склону котораго за дворомъ росла красивая роща, а внизу, передъ домомъ, протекала веселая рѣчка. Съ одной стороны разстилалось поле, съ другой — зеленое пастбище. Мой участокъ состоялъ изъ двадцати акровъ превосходной земли, за которую я уплатилъ сто фунтовъ моему предшественнику. Ничто не могло быть опрятнѣе и аккуратнѣе моихъ заборовъ и оградъ, а большіе вязы и живая изгородь казались мнѣ невыразимо прелестными. Домъ былъ одноэтажный и крытъ чесаной соломой, что придавало ему удивительную уютность; внутри стѣны были оштукатурены и выбѣлены, и дочери мои предприняли непремѣнно украсить ихъ картинами собственной работы. Одна и та же комната служила намъ кухнею, гостиной и столовой, но отъ этого намъ было только теплѣе. Къ тому же она содержалась въ образцовой чистотѣ и видъ блюдъ, тарелокъ и мѣдной посуды, блестѣвшей какъ золото и въ порядкѣ разставленной рядный на полкахъ, былъ такъ пріятенъ для глазъ, что заставлялъ позабывать о болѣе роскошномъ убранствѣ. Кромѣ этой комнаты, у насъ было еще три: въ одной помѣстились мы съ женою, въ другой наши дочери, а въ третьей на двухъ кроватяхъ спали остальныя дѣти.
Въ этой маленькой республикѣ, которой я былъ законодателемъ, время распредѣлялось слѣдующимъ образомъ. Съ восходомъ солнца всѣ мы собирались въ общей комнатѣ, гдѣ еще до нашего прихода служанка разводила огонь. Мы здоровались другъ съ другомъ, какъ слѣдуетъ, ибо я всегда считалъ полезнымъ поддерживать нѣкоторыя механическія привычки благовоспитанности, безъ которыхъ семейныя отношенія становятся слишкомъ вольны и непріятны; затѣмъ мы возносили благодарственную молитвy Тому, Кто даровалъ намъ еще день жизни. Исполнивъ этотъ долгъ, мы съ сыномъ шли работать въ поле и въ саду, а жена моя и дочери принимались готовить завтракъ, который всегда у насъ подавался въ опредѣленное время. Полчаса полагалось проводить за завтракомъ и часъ за обѣдомъ. За столомъ обыкновенно наши дамы вели невинные, но шутливые разговоры, а мы съ сыномъ предавались бесѣдамъ философскаго свойства.
Вставая вмѣстѣ съ солнцемъ, мы кончали труды наши по закатѣ его и возвращались домой къ ожидавшей насъ семьѣ. Тутъ насъ встрѣчали улыбающіяся лица, прибранныя комнаты и пріятный огонь на очагѣ, не обходилось и безъ гостей: то, бывало, зайдетъ фермеръ Флемборо, ближайшій и самый болтливый изъ нашихъ сосѣдей, то слѣпой флейтистъ; и мы угощали ихъ смородинной наливкой, ни рецептъ, ни репутація которой не были утрачены. Эти безобидные гости старались съ своей стороны доставить намъ удовольствіе: одинъ умѣлъ играть на флейтѣ, а другой распѣвалъ трогательныя баллады, какъ напримѣръ, «Послѣднее прости Джона Армстронга», или «Жестокую Барбару Алленъ». Вечеръ заканчивался такъ же, какъ начиналось утро, причемъ младшіе сыновья мои должны были поочередно читать молитвы, и тотъ изъ нихъ, который читалъ громче, внятнѣе и лучше, получалъ право положить въ кружку для бѣдныхъ полпенни, которое и вручалось ему въ воскресенье.
