Тобайас Смоллет - Путешествие Хамфри Клинкера. Векфильдский священник

Т. Смоллет

Путешествие Хамфри Клинкера

О. Голдсмит

Векфильдский священник

Перевод с английского

От романа разума к роману чувств

Английские писатели Тобайас Джордж Смоллет (1721–1771) и Оливер Голдсмит (1728? —1774) были людьми очень разными и по своему темпераменту, и по характеру дарования, между тем их человеческие и писательские судьбы сложились во многом одинаково, а в единственном романе Голдсмита «Векфильдский священник» (1762) и в последнем романе Смоллета «Путешествие Хамфри Клинкера» (1771) сказались сходные общественные и художественные тенденции.

Смоллет и Голдсмит были современниками, и оба принадлежали к тому мощному движению в философской и политической мысли, в морали и искусстве Западной Европы XVIII века, которое получило название Просвещения. Любой значительный писатель этой эпохи, как правило, совмещал в своем лице, хотя и в разных пропорциях, все эти ипостаси, — был одновременно художником и публицистом, моралистом и мыслителем. Что бы он ни писал, будь то роман или комедия, поэма илы журнальный очерк, он видел свою цель не только в том, чтобы занять читателя или позабавить зрителя, затронуть их чувства или дать пищу их воображению; он взывал и к их разуму, проповедовал, убеждал, полемизировал, и художественное произведение превращалось на время в трактат о воспитании или в политический памфлет, оно становилось увлекательным путеводителем, знакомящим с достопримечательностями страны (Шотландии, например, в романе Смоллета), или наглядно, на конкретных человеческих судьбах доказывало справедливость или непригодность той или иной морально-философской системы. Для писателя-просветителя это было потребностью, естественной и насущной. Вот почему, когда герой романа Голдсмита — престарелый сельский священник Примроз — отправляется на поиски обесчещенной дочери, то как ни подавлен он горем, а все же, Встретясь в пути с бродячим актером, оживленно обсуждает с ним состояние английской сцены, потом с еще большим пылом спорит с другим собеседником относительно различных форм государственного строя; в конце концов он попадает в тюрьму, что дает повод к размышлениям об уголовном законодательстве. Этот сплав художественного повествования с публицистикой, эта насыщенность философской и моральной проблематикой, быть может, особенно сближает произведения просветителей с литературой XX века, делает их близкими современному читателю.

Высшим достижением литературы английского Просвещения явился роман, главный интерес которого был сосредоточен преимущественно не на вопросах политического переустройства общества и не на раскрытии философского смысла бытия, а на проблемах морали, на поведении человека в быту, в повседневной жизни. Тому были свои причины. Эпоха острейших социальных бурь и катаклизмов, казалось, уже отгремела. Борьба английской буржуазии за политическое признание, приведшая к буржуазной революции в середине XVII века, участие в этой борьбе измученного феодальными повинностями и притеснениями народа, вожди которого требовали равенства всех людей перед законом (левеллеры) и даже уничтожения имущественного неравенства (диггеры), суд народа над Карлом I и, впервые в истории, казнь короля — все это было уже позади. Буржуазия своего добилась, а ее грозный союзник — народ, который так часто выходил из повиновения, с которым ей приходилось быть всегда начеку, но к которому в критические минуты она вынуждена была всякий раз обращаться за поддержкой, — не получил ничего. Однако права короны были в конце концов ограничены, была объявлена религиозная веротерпимость, устранены все путы былой цеховой регламентации в производстве, и перед любым предприимчивым Робинзоном открывалась возможность ничем не ограниченного обогащения. С этим Англия вступила в XVIII век.

Большинству просветителей казалось тогда, что главные социальные преобразования уже осуществлены. Невиданный дотоле подъем торговли и производства, превращение Англии в ведущее буржуазное государство Европы порождали в сознании просветителей иллюзию, будто эти перемены благодетельны для всего английского народа. Им казалось, что теперь дело за нравственным перевоспитанием людей, за тем, чтобы научить их разбираться в своих побуждениях и поступках, уметь сочетать свой личный интерес с интересами окружающих и всего общества в целом. Поэтому английский роман XVIII века был нравоучительным, его авторы стремились наставить читателя, дать ему ясные и определенные этические предписания, логически обоснованные, проверенные на опыте и утвержденные Разумом — этой высшей и, в глазах просветителей, авторитетнейшей инстанцией. Такая откровенно утилитарная цель ничуть не унижала литературу в глазах тогдашнего английского читателя. Это была практическая, деловая, трезвая эпоха, и впервые приобщавшийся к литературе новый читатель из среды городского мещанства, купечества и ремесленников искал в романе поучительный пример. Английский роман, «классический, старинный, отменно длинный, длинный, длинный, нравоучительный и чинный…» (А. С. Пушкин, «Граф Нулин»), отвечал на эти запросы.

Начало эпохи Просвещения открыло новую страницу в истории естественных наук; в Англии в это время жили Ньютон и Роберт Бойль. Единственной основой всякого исследования был признан опыт и непосредственное наблюдение природы. Слово «опыт» было тогда чрезвычайно популярно; этим словом (по-английски «эссе») называли тогда не только исследования в области естественных наук, но и философские трактаты, дидактические поэмы и журнальные очерки. Предметом исследования и наблюдения в них была, как любили тогда говорить, «человеческая природа» — термин этот получил распространение после одноименного сочинения Гоббса (1650). Английский роман XVIII века стал своеобразным художественным исследованием, опытом, проводимым над «человеческой природой».

Что произойдет с цивилизованным человеком, если изолировать его от общества и поместить на необитаемом острове, оставить один на один с природой? Превратится ли он в дикаря или выйдет победителем (Дефо, «Робинзон Крузо»)? Чем определяется характер человека и его нравственные качества — средой и воспитанием или прирожденными задатками? И что станется с добрым, отзывчивым, чистым молодым человеком, если подвергнуть его житейским невзгодам и испытаниям? Развратится ли он и очерствеет, или доброе сердце одержит верх (Фильдинг, «История Тома Джонса, найденыша»)? Каждый такой опыт обогащал и уточнял несколько абстрактные поначалу и внеисторические представления просветителей о человеческой природе. И, как правило, из всех этих испытаний она выходила победительницей. Хотя иногда и не без потерь. Что только не выпало на долю героини романа Дефо — Молль Флендерс! В другие времена автор кончил бы подобную повесть неизбежной ее гибелью. Но Молль, пройдя сквозь все, в конце концов разбогатела и «стала жить честно». В этой невероятной живучести, физической и нравственной выносливости героев сказался оптимизм самой эпохи. Понадобилось несколько десятилетий сурового опыта, чтобы Смоллет в своих первых романах пришел к иному выводу, заявив о невосполнимых для человека потерях, о необратимых последствиях воздействия «себялюбия, зависти, злокозненности и черствого равнодушия» на человеческую природу.

Понадобилось несколько десятилетий, чтобы трагические для народа последствия совершившихся в Англии перемен стали очевидны. Это произошло в 60 — 80-е годы, на которые приходится кульминация так называемого «промышленного переворота», когда иллюзиям и оптимизму просветителей в отношении буржуазного правопорядка, как «естественного» и соответствующего требованиям человеческой природы, был нанесен сокрушительный удар. Между отвлеченными теориями и реальностью обнаружилась пропасть, а истинный облик честных «лондонских купцов» (название популярной в начале века пьесы Лилло) и работорговцев-робинзонов, которых еще недавно писатели изображали в качестве естественной нормы, образца здравомыслия, нравственности и предприимчивости, вызывал теперь у честных художников отвращение. Такова была изнанка процветания буржуазной Англии.

Перед бездной отчаяния многих тысяч крестьян, лишившихся крова и своего надела, превратившихся в батраков, рабов на фабриках и угольных копях, в бездомных нищих, которых наказывали за бродяжничество и гноили в тюрьмах и работных домах, нравственная проповедь английского романа теряла всякий смысл. Философские теории просветителей были недоступны и чужды английскому простонародью, а столь почитаемый ими Разум был скомпрометирован повседневной практикой. Оказалось, что человек, руководствующийся разумом, совсем не обязательно ведет себя при этом нравственно — ведь можно быть умным негодяем. В повседневной жизни разум был вытеснен расчетливостью, практицизмом, мещанским здравым смыслом, а окружающий социальный хаос, вызванный промышленным переворотом, с трудом поддавался разумному объяснению. Не случайно именно на эти годы приходится широкое распространение методизма — религиозной секты, ставившей своей целью возрождение религиозного чувства и отказ от мирских радостей. Проповеди Уайтфилда, упоминаемого на страницах «Хамфри Клинкера», собирали среди пустошей Уэльса или в лондонских трущобах тысячные толпы бедняков, мастеровых и рудокопов, вчерашних крестьян, и доводили их подчас до исступления. Было бы ошибкой видеть в этом религиозном обращении только отсталость и невежество английского простонародья. Ведь и в революцию XVII века английские крестьяне шли с религиозными лозунгами, за веру праведную, веру равных членов религиозной общины — против веры неправедной, санкционирующей феодальный гнет.