Кнут Гамсун - Бенони
Но теперь вдобавок ко всему требовалась ещё и благосклонность небес.
Три недели он стоял на якоре с другими судами и ждал у моря погоды. Сельди было всего ничего, он несколько раз забрасывал сеть, но вытаскивал только малость суповой сельди, команде на обед, а для-ради такого улова незачем было выкладывать за сеть столько денег. Настроение у Бенони всё больше портилось, изрядную часть своих сбережений он ухлопал на эту никудышную покупку, от которой покамест нет никакого проку и которая вдобавок с каждым днём всё пуще загнивает. Словом, такой благодетель, как Мак, ему явно не по карману.
Как-то вечером он сказал своей команде:
— Здесь больше ждать нечего. Ночью снимаемся с якоря.
В ночной тишине они выбрали якорь и подняли паруса. Ночь была угрюмая и холодная, они шли вдоль берега. Близилось утро. Бенони как раз собрался было вздремнуть с горя, но тут со стороны открытого моря раздался дальний гул. В полумраке Бенони поглядел на восток и поглядел на запад, но не увидел никаких признаков надвигающейся бури. «Какой странный гул стоит в воздухе», — подумал Бенони. Он по-прежнему продолжал держаться вдоль берега, слегка развиднелось, занимался туманный день. Гул подступал всё ближе. И вдруг Бенони выпрямился, начал пристально всматриваться в даль, и хоть пока немного можно было увидеть, но по дальнему птичьему крику Бенони смекнул, что движется ему навстречу. Он немедля взбодрил своих людей и приставил к делу.
Это со стороны моря шла сельдь.
Стая сельдяных китов, столпотворение в воде и тысячеголосый крик птиц над водой гнал сельдь в фьорд.
Но шлюпки Бенони отошли на слишком большое расстояние, они уже были почти у берега, и пока он успел достичь середины фьорда, стая китов и птицы прогнали косяк мимо. Поверхность моря забелела от китовых фонтанов и от чаек.
«Незачем было и выходить в море», — мрачно подумал Бенони.
Теперь не оставалось ничего, кроме как покрутиться в фьорде ещё несколько часов, чтобы по возможности поспеть к завершению пира.
Светало. То один, то другой кит на большой скорости проносился мимо под водой.
И тут Бенони увидел огромную стаю птиц, державшую курс в открытое море. Сельдь, описав огромную дугу, повернула, и киты продолжали её гнать. Бенони стоял в бухте, недалеко от берега, но тут, должно быть, произошло что-то, заставившее сельдь разбиться на два косяка, возникло непонятное замешательство, может, это ушедшие в глубину киты всплыли навстречу потоку рыбы и рассекли его надвое. Спинки рыб, словно скопления звёзд, засверкали между шлюпками Бенони. Не имело никакого смысла вытравливать сеть среди китов. У Бенони дух захватило: он увидел, что бухта словно вскипела, что небо над ней побелело от птичьей стаи и что вся она битком набита сельдью. Бенони бросил несколько отрывочных команд, сделал несколько молниеносных бросков там и тут, и сеть пошла на глубину, натянулась от одного берега бухты до другого, сельдь стояла в бухте словно на суше, и вот тут-то большая сеть пригодилась как нельзя лучше.
А стая китов и птиц висела над морем, указывая, куда подался второй косяк.
Бенони обливался потом, и колени у него дрожали, когда он спустился в шлюпку и приказал провезти себя вдоль сети, чтобы проверить, что она стоит как положено.
«Выходит, мы всё-таки не зря вышли в море», — подумалось ему.
Он отправил двух помощников к Маку с письмом, где сообщал о большом улове, попутно рассказывал, какая именно сельдь, и что хорошо смешаны породы, и что бухта достаточно глубока, стало быть, незачем опасаться донного привкуса. Вдобавок всё это похоже на Божий промысел, писал он, сельдь вошла в фьорд и словно сама себя заперла у него на глазах в бухте... А что до количества, то я не смею о нём судить, ибо это дано лишь тому, кто сосчитал звёзды на небе. Но оно весьма велико. С почтением, Бенони Хартвигсен, как меня зовут.
Мак и тут оказался ему хорошим другом, он по своему почину разослал депеши на запад и на восток, чтобы обеспечить ему покупщиков. Парусники и пароходы каждый день заходили в фьорд и бросали якорь перед сетью Бенони, приходили и рыбацкие баркасы из его родного посёлка за наживкой для Лофотенских промыслов7; с ними он не мелочился, а отсыпал задаром и полной мерой.
В маленькой бухте царило теперь никогда не виданное здесь оживление: пришлые торговцы, и евреи-часовщики, и канатные плясуны, и утешные девочки из больших городов, — стало шумно, как на ярмарке, на голых берегах воздвигся посёлок из ящиков, палаток, балаганов. И во всех руках рыбьей чешуей блестели деньги.
IV
По весне Мак напрямки сказал ему:
— Вот что я тебе скажу, дорогой мой Хартвигсен, пора тебе жениться.
Заслышав эти слова, Бенони из кокетства напустил на себя смиренный вид и ответил:
— Да кому ж я такой нужен?
— Ну, ясное дело, ты должен выбрать себе ровню, а не бросаться очертя голову, — невозмутимо продолжал Мак. — Есть у меня на примете одна дама. Впрочем, об этом мы сегодня говорить не станем. Ты мне лучше скажи, Хартвигсен: терпел ли ты большие убытки с тех пор, как связался со мной?
— Убытки?
— Меня, знаешь ли, вот что удивляет: ты ведь изрядно заработал, а помещать свои деньги у меня и не думаешь.
— Не так уж много я и заработал.
— Значит, ты всё прячешь в сундук? Странно, странно. Как твои родители хранили деньги у моих, так и тебе надо бы хранить их у меня. Не то чтобы у меня была в том корысть, но так заведено.
Бенони ответил уклончиво:
— Просто старые люди передали мне свои страхи.
— Страхи? Они, верно, рассказывали тебе про всякие банкротства после войны? Мой отец был крупный коммерсант. Он и не обанкротился. А я, по-моему, тоже не из мелких и тоже не банкрот. Надеюсь и впредь с Божьей помощью...
— Я и сам думал принести господину свои гроши.
Тут Мак снова подошёл к окну, задумался, а потом начал говорить, спиной к Бенони:
— Весь посёлок ходит ко мне, я им всё равно как родной отец. Они приносят мне свои шиллинги и оставляют, пока шиллинги не понадобятся им снова, а я даю им расписку со своим именем: Сирилунн, дня такого-то и такого-то, Фердинанд Мак. Проходит время, когда долгое, когда короткое, люди являются снова и просят свои деньги обратно, вот расписка, говорят они. Ну ладно, я отсчитываю деньги, пожалуйста, получите. А они мне говорят: что-то их больно много. Мы тебе меньше оставляли. А это проценты — отвечаю я.
— Да, проценты, — невольно повторил Бенони.
— Разумеется, проценты. Мне нужны деньги, и я их зарабатываю, — с этими словами Мак отвернулся от окна. — А вот у тебя, Хартвигсен, денег куда больше. И потому я выдам тебе не простую расписку, а составлю закладной лист по всей форме. Я говорю это потому, что так я делаю. Нельзя обращаться с людьми состоятельными, как с мелюзгой, у людей состоятельных должна быть уверенность. Твои деньги — это не такая сумма, которую я могу безо всякого достать из кармана и вернуть тебе по первому требованию, вот почему ты отдашь деньги под заклад Сирилунна со всем его добром и пароходством.
— Помилуйте, господин Мак! — вскричал растерянный Бенони. Потом, словно желая смягчить такую свою непочтительность, добавил: — Я думаю, господину не надо так говорить, это уже слишком.
С детских лет, сколько Бенони себя помнил, о Маке из Сирилунна и о его богатстве не было двух мнений. Одни только торговые склады и пристань, мельница и винокурня, причалы, пекарня и кузня стоят во много раз больше, чем жалкие сбережения Бенони, а к этому ещё надо добавить самое усадьбу с живорыбными садками, с болотами морошки, с сушильнями.
Но к вящему смущению Бенони Мак продолжал снисходительно и ласково:
— Я просто хочу сказать, как это делается у меня. И значит, ты можешь быть спокоен за свои деньги. Впрочем, довольно об этом.
Бенони, заикаясь:
— Дорогой господин, дайте мне срок обдумать ваши слова. Если б меня в своё время не застращали старики... Но, конечно, раз вы... Сам-то бы я не прочь...
— Довольно об этом. Ты знаешь, о чём я думал, пока стоял у окна? О моей крестнице Розе Барфуд. Почему-то она пришла мне на ум. А ты о ней не думал, Хартвигсен? Удивительное это дело с молодёжью. Она уехала на юг после Рождества, собиралась пробыть там целый год, а сама уже вернулась. Может, её что-нибудь тянет домой? Ну ладно, Хартвигсен, до свидания. И обдумай это насчёт денег, обдумай, если захочешь. Только если сам захочешь...
Но дальше всё обернулось так, что Бенони и сам носа не казал, и денег своих не приносил Маку. Не беда, пусть доспеет, верно, думал про себя Мак, этот скользкий угорь во всяких делах и делишках, пусть себе мешкает с ответом, верно, думал Мак. А послать к Бенони гонца ему и в голову не приходило.
Бог не обидел Бенони разумом, он прекрасно понял намёки Мака насчёт Розы, пасторской дочери. Поразмышляв несколько дней и ночей, он мало-помалу раззадорился и решил не связываться с Маком, а действовать на свой страх и риск. Ну какой он хозяин тому богатству, которое хочет навязать ему Мак, откуда оно возьмётся, это богатство? О нет, Бенони был далеко не дурак.
