Арчибалд Кронин - Цитадель
Эндрью встал и перешел через комнату, бледный, с громко стучавшим сердцем. Исчезла вся та усталость, инертность, которые владели им в начале экзаменационной недели. Ему до отчаяния хотелось выдержать экзамен. Но он был убежден, что Гэдсби его "срезал". Он поднял глаза и увидел, что Роберт Эбби смотрит на него с дружелюбной, полунасмешливой улыбкой.
- Что такое с вами? - спросил Эбби неожиданно.
- Ничего, сэр, - замялся Эндрью. - Я, кажется, плохо отвечал доктору Гэдсби, вот и все.
- Это не имеет значения. Просмотрите вот эти препараты. Потом скажите, что вы о них думаете.
И Эбби ободряюще улыбнулся. Это был гладко выбритый краснолицый мужчина лет шестидесяти пяти, с высоким лбом и насмешливо выдвинутой верхней губой. Эбби был теперь одним из наиболее известных в Европе врачей, в молодости же он знал нужду, и ему пришлось вести упорную борьбу, когда, приехав в Лондон из родного Лидса и не имея ничего за душой, кроме доброго имени, которое он заслужил у себя в провинции, натолкнулся в столице на предубеждение и вражду. Незаметно поглядывая на Эндрью, он заметил его плохо сшитый костюм, мягкие воротничок и сорочку, дешевый, неумело завязанный галстук, а главное - напряженно-сосредоточенное, стремительное выражение его серьезного лица, и вспомнил дни своей собственной молодости. Сердце его инстинктивно протянулось навстречу этому не похожему на других кандидату, и, просмотрев лежавший перед ним лист, он с удовольствием убедился, что отметки Эндрью, в особенности последняя, за практическую работу, были выше среднего.
Тем временем Эндрью, устремив глаза на поставленные перед ним стеклянные банки, кое-как, с запинками, давал объяснения относительно их содержимого.
- Хорошо, - прервал его неожиданно Эбби. Он взял в руки один из препаратов - аневризм восходящей аорты - и стал дружеским тоном спрашивать о нем Эндрью. Его вопросы, сначала простые, постепенно захватывали все более широкую область, пока, в конце концов, не коснулись новейшего специфического лечения путем прививки малярии. Эндрью, ободренный доброжелательным обращением с ним Эбби, развернулся и отвечал хорошо.
Наконец Эбби сказал, ставя обратно банку:
- А известно вам что-нибудь об истории аневризма?
- Амбруаз Паре, - начал Эндрью, и Эбби уже было одобрительно закивал головой, - Амбруаз Паре считается первым, открывшим эту болезнь.
Лицо Эбби выразило удивление:
- Почему "считается", доктор Мэнсон? Паре действительно открыл аневризм.
Эндрью покраснел, потом побледнел, но, очертя голову, ринулся в спор:
- Да, сэр, так говорят учебники. Вы найдете это в каждой книге, я сам видел это в шести, нарочно подсчитал. - Он торопливо перевел дух. - Но мне случилось читать Цельса[*], когда я повторял латынь, и я встретил у него слово "aneurismus". Цельс знал о существовании такого явления. И описал его подробно. А это было за тринадцать столетий до Амбруаза Паре.
Последовала пауза, Эндрью поднял глаза, ожидая добродушно-иронической реплики, но Эбби смотрел на него со странным выражением.
- Доктор Мэнсон, - сказал он наконец, - вы первый человек в этом экзаменационном зале, от которого я услыхал нечто не шаблонное, верное и новое для меня. Поздравляю вас!
Эндрью снова густо покраснел.
- Скажите мне еще одно - просто чтобы удовлетворить мое личное любопытство, - продолжал Эбби. - Что является вашим принципом, так сказать, основным правилом, которым вы руководитесь в своей профессиональной практике?
Наступило молчание, во время которого Эндрью усиленно размышлял. Наконец, чувствуя, что этим молчанием он портит благоприятное впечатление, которое произвел, он несвязно пробормотал:
- Я думаю... я всегда твержу себе: ничего не считать аксиомой.
- Благодарю вас, доктор Мэнсон.
Когда Эндрью вышел, Эбби потянулся за пером. Он чувствовал себя снова молодым и в подозрительно-сентиментальном настроении. Он думал: "Скажи он мне, что он стремится исцелять людей, помогать страждующему человечеству, - я бы его провалил уже просто, чтобы отомстить за свое разочарование".
Как бы там ни было, а Эбби поставил неслыханно высокую отметку, 100, против имени Эндрью Мэнсона. Разумеется, если бы он мог, поставив отметку, сбежать (как он красноречиво размышлял про себя), эта цифра была бы удвоена.
Несколько минут спустя Эндрью сошел вниз вместе с остальными кандидатами. Внизу у лестницы стоял швейцар в ливрее с пачкой конвертов в руках. Когда кандидаты проходили мимо, он вручал каждому конверт с его именем. Гаррисон, шедший перед Эндрью, торопливо вскрыл свой. Он изменился в лице и сказал быстро: "Оказывается, я завтра могу не являться! - Затем с вымученной улыбкой: - А как вы?" У Эндрью дрожали пальцы. Он едва мог прочитать бумажку. Ошеломленный, он слышал, как Гаррисон его поздравляет. Значит, у него еще есть надежда. Он пошел в кафе и выпил молока с солодом. Нервы его были сильно взвинчены, он твердил про себя: "Если я теперь, после всего, не выдержу экзаменов, я... я брошусь под автобус".
Прошел еще один мучительный день. Осталось меньше половины экзаменующихся, и поговаривали, что из этих оставшихся добрая половина будет провалена. Эндрью не имел представления, какие у него отметки - хорошие или плохие. Он знал одно - что голова у него болит невыносимо, что ноги - ледяные, а внутри - пустота.
Наконец все кончилось. В четыре часа Эндрью вышел из раздевальни, измученный и расстроенный, падевая на ходу пальто. Вдруг он увидел Эбби, стоявшего перед большим камином в вестибюле. Он хотел пройти мимо. Но Эбби почему-то протянул ему руку, улыбнулся и заговорил с ним, сказав... сказав, что он выдержал экзамены.
О Боже, так, значит, победа! Он добился своего! Он сразу ожил, чудесным образом ожил, головную боль как рукой сняло, вся усталость была забыта. Он мчался к ближайшему почтовому отделению, а сердце в нем пело, ликовало, как безумное. Выдержал, победил, он, пришедший сюда не из Вест-Энда, и из поселка шахтеров в далекой глуши. Его подхватила бурная волна восторга. Значит, не напрасны были долгие ночи, сумасшедшая скачка в Кардифф, изнурительные часы зубрежки!
Он летел, как пуля, продираясь сквозь толпу, лавируя между колесами такси и автобусов. Глаза его сияли. Он мчался телеграфировать Кристин весть о чуде.
XI
Поезд из Лондона, опоздав на полчаса, прибыл около полуночи. Всю дорогу вверх по ущелью паровоз боролся с резким встречным ветром, и в Эберло, когда Эндрью вышел из вагона на платформу, ураган чуть не сбил его с ног. Вокзал был безлюден. Молодые тополя, высаженные в ряд у входа, при каждом порыве ветра гнулись со свистом, как лук. Звезды над головой сверкали ярким блеском, точно отполированные.
Эндрью пошел по Вокзальной улице. Борьба с ветром бодрила тело, пьянила душу весельем. Он был полон сознанием своего успеха, своей связи отныне с миром великих и мудрых столпов медицины, в ушах его звучали слова сэра Роберта Эбби; ему не терпелось поскорее увидеть Кристин, чтобы рассказать ей обо всем, обо всем решительно. Из телеграммы она уже знает радостную новость. Но теперь ему хотелось поделиться с нею своими впечатлениями, сообщить все подробности. Шагая с опущенной головой по Толгартстрит, он вдруг услышал, что за ним бежит кто-то. Человек догонял его, тяжело дыша, но громкий топот его сапог по мостовой совершенно терялся в реве урагана, так что он казался бегущей тенью. Эндрью инстинктивно остановился.
Когда человек подошел ближе, он узнал Франка Дэвиса, санитара из антрацитовой шахты № 3, который прошлой весной вместе с другими проходил у него на участке курс первой помощи. И в то же самое мгновение Дэвис увидел Эндрью.
- А я шел за вами, доктор. К вам домой. Ветер начисто снес провода, так что... - Порыв ветра унес остальные его слова.
- Что случилось? - прокричал Эндрью.
- Обвал в номере третьем. - Дэвис сложил ладони трубкой у самого уха Мэнсона. - Одного из наших парней почти засыпало там. Его, видно, не могут вытащить. Это Сэм Бивен, он в вашем списке. Идите скорее к нему, доктор, да смотрите, будьте осторожны.
Эндрью прошел несколько шагов рядом с Дэвисом, но вдруг остановился под влиянием внезапной мысли.
- Мне нужна моя сумка, - прокричал он в ухо Дэвису. - Сбегайте ко мне домой и принесите ее. А я пойду в шахту номер три. И вот что, Франк, - скажите моей жене, куда я пошел.
Пройдя по запасным железнодорожным путям и по Рос-лейн, подгоняемый ветром в спину, он за четыре минуты добрался до шахты № 3. На спасательной станции его дожидались помощник смотрителя и трое рабочих. При виде его озабоченное лицо помощника смотрителя немного прояснилось.
- Слава Богу, вы пришли, доктор. Наделала нам хлопот эта буря. А в довершение всего - скверный обвал. Никто, к счастью, не убит, но одному парню пригвоздило руку. Мы не можем его вытащить ни на дюйм. А кровля совсем ненадежна.
