Марк Твен - Собрание сочинений в 12 томах. Том 3

Не прошло и недели, как характер Руфи предстал перед Филиппом в новом свете. Его удивило, что она способна так увлекаться пустыми забавами фолкилского «света». Ему почти не удавалось серьезно поговорить с нею. Около нее вечно порхал какой-нибудь мотылек, а когда Филипп всем своим поведением показывал ей, что ему это не нравится, она беззаботно смеялась и принималась вышучивать его серьезность; она утверждала, что он становится слишком мрачным и необщительным. В сущности, ему приходилось больше разговаривать с Алисой, и он не пытался скрыть от нее свою тревогу. Впрочем, он мог бы и не говорить этого Алисе: она сама видела все, что происходит, и достаточно хорошо знала свою половину рода человеческого, чтобы понимать, что лишь время может помочь Филиппу.

— Руфь — хорошая девушка, Филипп; она ничуть не изменила своим убеждениям и целям, но разве вы не видите, что она только сейчас обнаружила, как приятно повеселиться? Мой вам совет: не показывайте вида, что вас это задевает.

В свой последний вечер в Фолкиле друзья были в гостях у Монтегю, и Филипп надеялся, что на этот раз он увидит Руфь в другом настроении. Но ничуть не бывало: она была веселее прежнего, а в глазах и смехе ее таилось что-то опасно-проказливое.

— Проклятье! — пробормотал Филипп. — Она совсем голову потеряла!

Ему хотелось поссориться с нею, выбежать из дома с самым трагическим видом и, может быть, даже блуждать по полям где-то далеко-далеко и там подставить свое пылающее чело прохладному звездному дождю, совсем как в романах, — но ничего из этого не вышло. Руфь, как это бывает с женщинами, совершенно не чувствовала себя виноватой и очаровывала Филиппа больше чем когда-либо скромным кокетством и многозначительными недомолвками. Один раз, укоризненно перебив его гневную тираду, она даже сказала ему «ты», и сердце его отчаянно забилось, так как он впервые услышал от нее это милое слово.

Неужели ее и правда привлекала bonhomie[88] и веселая самоуверенность Гарри? Весь вечер они оживленно болтали, и время летело для них стремительно и незаметно. Руфь пела для Гарри, и не кто иной, как он, переворачивал ей ноты и время от времени, когда считал, что это произведет должное впечатление, сам подпевал басом. Да, вечер прошел очень весело, и Филипп был от души рад, когда все кончилось, — в том числе и затянувшееся прощание с семейством Монтегю.

— До свидания, Филипп! Доброй ночи, мистер Брайерли! — донесся до них звонкий голос Руфи, когда они шли по аллее; и Филипп подумал, что Руфь не его имя назвала последним.

ГЛАВА XXIII

ФИЛИП И ГАРРИ ЗА РАБОТОЙ

Ты видишь ли тот узкий путь,

Бегущий средь шипов и пней?

То — Добродетели Тропа,

Хоть редко спросит кто о ней.

А вон — широкий торный путь,

Что средь лугов цветистых вьется:

То Путь Порока и Греха,

Хоть он Дорогой в Рай зовется.

В Нью-Йорк Филипп и Гарри прибыли в совершенно разном расположении духа. Гарри искрился весельем. Его ожидало письмо от полковника Селлерса, настаивавшего на том, чтобы Гарри поехал в Вашингтон и встретился там с сенатором Дилуорти. Прошение уже у него. Оно подписано всеми мало-мальски значительными людьми Миссури и будет подано буквально со дня на день.

«Я бы поехал сам, — писал полковник, — но я сейчас занят изобретением новой водяной осветительной системы для таких городов, как Сент-Луис; достаточно в любом месте присоединить мою машину к водопроводным трубам, как тотчас начнется разложение воды на составные части; город будет залит потоками света; и все это не будет стоить ни цента, кроме стоимости самой машины. Осветительная часть у меня почти готова, но я хочу приспособить машину для отопления и приготовления пищи, а также для стиральных и гладильных аппаратов. Это будет великое изобретение, но пока я его совершенствую, все же не следует упускать из виду и наше ассигнование».

Гарри привез нескольким членам конгресса письма от собственного дядюшки и от мистера Даффа Брауна, которые имели обширные связи в обеих палатах, где их хорошо знали как крупных предпринимателей, не жалеющих сил на благо общества, и притом — на языке того времени — знающих толк в таких добродетелях, как «сложение, деление и молчание».

Сенатор Дилуорти сам огласил прошение в сенате, добавив от себя, что лично знаком с теми, кто подписал его, и что они действительно заинтересованы в развитии своего края; однако он верит, что своекорыстного интереса здесь нет и что все они, насколько ему известно, люди честные и добропорядочные. Ему приятно видеть в списке подписавших прошение имена многих цветных граждан штата Миссури, да и всякий друг человечества, конечно, возрадуется, узнав, что эта столь недавно освобожденная раса вполне сознательно участвует в разработке природных богатств своей родины. Он предлагает, чтобы прошение было передано на рассмотрение соответствующей комиссии.

Представляя своего юного друга некоторым влиятельным депутатам, сенатор Дилуорти рекомендовал его как человека, хорошо знающего все, что касается линии Солт-Лик — Пасифик, и как одного из инженеров, производивших съемку на реке Колумба, после чего он оставлял собеседников, давая Гарри возможность демонстрировать свои карты и планы и объяснять связь между государственным казначейством, городом Наполеоном и принятием законов, способствующих процветанию страны.

Гарри поселился в доме сенатора Дилуорти. Вряд ли можно было найти хоть одно общественно полезное начинание, к которому сенатор не проявлял бы интереса. Его дом был открыт для всех, кто трудился на ниве борьбы за полное воздержание от алкогольных напитков, и он постоянно посещал собрания Поборников трезвости. В воскресной школе при церкви, где сам он состоял прихожанином, он вел в одном из классов занятия по закону божьему и даже предложил Гарри взять себе класс на время, пока тот живет в Вашингтоне; мистер Вашингтон Хокинс уже вел занятия в той же школе. Однако после того как Гарри спросил, нельзя ли дать ему класс молодых девиц, сенатор больше не вспоминал о своем предложении.

Что касается Филиппа, то он, по правде говоря, отнюдь не был в восторге ни от своих перспектив на Западе, ни от людей, с которыми ему пришлось там столкнуться. Железнодорожные подрядчики не скупились на заманчивые, но весьма неопределенные обещания. Филипп не сомневался, что в Миссури действительно можно разбогатеть, но для себя лично он не видел более верного способа добывать средства к существованию, чем овладеть той профессией, которую он так легкомысленно выбрал. За лето он далеко продвинулся по пути практического изучения инженерного дела; благодаря своему упорству и старанию он сумел стать в какой-то мере полезным человеком. Подрядчики часто советовались с ним по вопросам профиля той или иной местности, о возможной стоимости пути и характере необходимых работ.

И все же Филипп понимал, что, если он хочет приобрести имя или состояние в качестве инженера, ему еще нужно многому поучиться, — и к его чести надо сказать, что это его не пугало. Пока Гарри в Вашингтоне распинался перед членами высшего законодательного органа страны и знакомился с сенатскими кулуарами, Филипп с присущей ему энергией и целеустремленностью день и ночь изучал теорию и практику своего дела и постигал тайны постройки железных дорог. В ту пору он написал для журнала «Плуг, станок и наковальня» несколько статей по вопросам прочности материалов и особенно о строительстве мостов. Они вызвали такой интерес, что их перепечатал английский технический журнал. Во всяком случае, статьи подняли Филиппа в глазах его друзей-подрядчиков, ибо почти все практики испытывают суеверное благоговение перед печатным словом и хотя слегка презирают чужие таланты, но охотно используют их.

Филипп послал журналы со своими статьями отцу Руфи и еще некоторым людям, чье доброе мнение он высоко ценил, но не позволил себе почить на лаврах. Напротив, он так усердно продолжал свои занятия, что, когда настало время возвращаться на Запад, он уже чувствовал себя достаточно подготовленным, хотя бы в теории, чтобы стать начальником одного из строительных участков.

ГЛАВА XXIV

ГОРОД ВАШИНГТОН

C a n t e — t e c a. Iapi-Waxte otonwe kin he cajeyatapi nawahon; otonwe wijice hinca keyapi se wacanmi.

T o k e t u — k a x t a. Han, hecetu; takuwicawaye wijicapi ota hen tipi[90].

Для выросшего в провинциальной глуши Вашингтона Хокинса столица великой республики[91] была совершенно новым миром. Сент-Луис был больше, но если и появлялись в нем новые жители, то приезжали они только из близлежащих городков и поселков и потому так походили друг на друга, будто были членами одной семьи. В Вашингтон же люди съезжались со всех концов света, и смена лиц, обычаев и мод была здесь поистине нескончаема. Вашингтону Хокинсу никогда не приходилось бывать в сент-луисском «свете», он ничего не знал о жизни состоятельных граждан и ни разу не заглядывал в их дома. Поэтому все, что касалось современных удобств и роскоши, было для него чудесным откровением.