Коммунисты - Луи Арагон
А через полчаса, не успели они вернуться домой, как посыпались бомбы — начался кромешный ад. Спавшие марокканцы проснулись. До вечера этому конца не будет!
Почти сейчас же прибыл приказ. Не из Мезьера, но, тем не менее, для всего департамента. Хюнцигер подписал его вчера. Жандармы заглядывают повсюду, подгоняют: «Уходите, уходите!» Даже в Овилье-ле-Форж, где рота Бальпетре наблюдает, как поспешно уходят машины и вереницы пеших. Даже в Мон-Иде, где расположился Мюллер. Начинается всеобщий исход, только Синьи-ле-Пти словно позабыли… Дома пустеют. Жалкая голодная мошкара налетает на эту пустыню, двери взломаны, перерыты шкафы — тут и грабеж, тут и нужда — солдаты отчитывают бегущих, но вскоре сами следуют их примеру.
Передовая никак не может связаться со штабом армии. У Корапа телефонная связь прервана. Командующий 2-м корпусом (тем корпусом 9-й армии, который своим левым флангом, на севере, соприкасается с 1-й армией) генерал Буффе в девять часов отправился во Флоренн, на КП «Аристотеля», к генералу Мартену, своему соседу из 11-го корпуса, который составляет центр армии Корапа. Флоренн находится посреди голого, почти не возделанного плато, на скрещении дорог к северо-востоку от Филиппвиля. Там полным-полно французских солдат, а местных жителей эвакуируют, и они говорят: «Французы нас гонят…» Из кафе выходит жандарм; он сопровождает генерала к командному пункту «Аристотеля». Они едут по дороге, которая пересекает шоссе, соединяющее Водесе и Метте, и выводит к Мориальме… Вон видите, господин генерал, большая ферма, направо. Нет, подъезжайте не к крыльцу, а к воротам, подальше, за домом… Ферма — это огромное средневековое сооружение из серого камня, со сводчатыми воротами; вокруг обширного прямоугольного двора риги[572], службы, посередине фонтан, обсаженный цветами… А войдя в этот двор, видишь, что в глубине его, среди суровых, точно монастырских, строений, стоит жилой дом, почти что замок, такой неожиданный здесь, весь розовый, из старинного кирпича, обрамленного белым камнем, поистине весенний от растущих шпалерами[573] грушевых деревьев в цвету; в высокие окна с частыми переплетами[574], между тяжелыми занавесами, видна пышность внутренних покоев, барская роскошь убранства… Наружные двери выкрашены желтой краской… Позади дома начинается густой парк, раскинувшийся по косогору. В доме и вокруг него непрерывная сутолока: снуют ординарцы, прибывают и отъезжают мотоциклы, мелькают офицеры; несмотря на походную форму, сразу видно, что имеешь дело со сливками офицерства; здесь находится штаб 11-го корпуса, «Аристотель»…
А, вы приехали, Буффе? Им нужно самим, без неуловимого Корапа, договориться насчет расположения и использования резервов. Связь с корпусом, который занимает позиции от южного фланга «Аристотеля» до Хюнцигера, обеспечена во время этого свидания офицером, присланным генералом Либо из Рюминьи — лейтенантом Дебре. Таким образом, армия Корапа в это утро обходится без своего командующего. Впрочем, сведения, поступившие к этому времени во Флоренн, не внушают тревоги. Буффе уезжает успокоенный. Но генерал Дюффе, командир входящей в корпус Мартена дивизии, которая обороняет сектор острова Гу, где немцы форсировали Маас, в свою очередь является во Флоренн, в розовый замок, стоящий среди суровых строений фермы, в апартаменты с натертым до блеска паркетом… Является, увы, слишком поздно для того, чтобы Буффе мог получить сведения об этом участке и чтобы юный лейтенант Дебре мог их передать генералу Либо.
* * *
В утро Д4 Гамелен вновь приехал в Ла-Ферте, к Жоржу. В конце концов, не может Жорж на это обижаться! Вполне естественно, что Гамелен встревожен. Из донесений, полученных от Жоржа, явствовало, что все обстоит как нельзя лучше в этом лучшем из миров, что мы удерживаем Маас, и вместе с тем очевидно было, что немцы выходят на Маас. До приезда Гамелена в Ла-Ферте Жорж ничего не знал о событиях прошлой ночи, а тут как раз получил донесение о прорыве перед Седаном… Ну, прорыв небольшой, всего на пять километров, о Маасе еще и речи быть не может… Превыше всего обоих генералов попрежнему интересовали позиции на Диле… На совещании присутствовал Вюильмен. Глава авиации совершенно явно отдавал себе отчет в том, что он не в состоянии удовлетворить все требования, с какими обращаются командиры соединений, введенных в бой. И Жорж и Вюильмен не забыли, что до 10 мая оба они были против плана Диль, более того — против вступления французских войск в Бельгию. Когда во время норвежских событий англичане хотели осуществить операцию Ройял-Марин, то есть минировать Рейн, Вюильмен не зря возражал против этого, не зря говорил: раньше лета наша авиация не будет готова. Гамелен, конечно, встревожен, однако он считает — раз уж сами выбрали позиции, так надо на них держаться. Можно было не переходить границу и не откликаться, когда Бельгия и Голландия призывали нас на помощь. А теперь посмейте-ка отступить перед танками и пикирующими бомбардировщиками! Нет, теперь извольте держать Антверпен, Лувен, Намюр, Маас… и ни шагу назад! Пусть генералы сосредоточат резервы для контрнаступления. Рассредоточиться всегда успеем. Пока что надо драться и даже мысли не допускать об отступлении. Жорж и Вюильмен сдались на такие доводы. Однако Гамелен тут же попросил Вюильмена направить весь удар авиации на Маас. Приказ об этом был подписан к вечеру и, значит, вступил в силу только на следующий день, Д5.
Связь действует так медленно, что Бийотт лишь к часу дня узнал от Корапа о ночных событиях на острове Гу. Он отдал по телефону приказ по 9-й армии контратаковать, но приказ этот мог быть осуществлен не раньше вечера. Поразмыслив, Бийотт сам направился в Шимэ, где в конце концов обосновался Корап. Бийотт хотел внушить ему, что необходимо на всем фронте отбросить неприятеля за Маас. Факт показательный для тех дней и для тех генералов — приказа, как такового, очевидно, было недостаточно: чтобы быть уверенным в его исполнении, требовалось подтвердить приказ личной беседой…
VI
— Значит, отступаем? — Блаз машинально взглянул на часы. Два часа дня… Он растерянно посмотрел на лейтенанта Жоша, который передал ему приказ генерала Гревиля.
Если командующий 1-й группой армий, которому вменялось в обязанность согласовывать действия бельгийской и английской армий, только спустя тринадцать часов узнал о важном событии, происшедшем на линии фронта одной из его армий,
