Ганс Шерфиг - Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион
— А ну-ка, поторапливайтесь! — крикнул тюремный служитель. — Чего еще ждете?
«Сейчас иду!» — хотел сказать Карелиус, но не мог выговорить ни слова.
В зеленом полицейском фургоне с маленькими неудобными и темными клетушками Карелиуса доставили в «Ярд», провели по лабиринту и поместили в одной из каморок, в так называемом «шкафу». Он просидел здесь очень долго, и, по мере того как время шло, он испытывал все большее волнение; временами он, казалось, готов был впасть в панику. Проведя в «шкафу» свыше трех часов, лектор решил, что о нем просто забыли и пройдет еще много времени, пока случайно его не найдут. Наверное, предполагается, что он уже выпущен на свободу и вернулся к себе домой на улицу Цитадели, а он сидит в «шкафу», забытый всеми! Его охватил ужас, и он постучал в дверь. Однако никто не явился ему на помощь. Он постучал сильнее: быть может, время работы в «Ярде» окончилось и все уже отправились домой! Под конец он уже стал просто колотить в дверь и кричать во весь голос:
— Алло! Алло!
Но вот послышались шаги, дверь отпер полицейский. Он вытащил дубинку и заорал:
— Какого черта вы здесь вытворяете? Вы что, взбесились? Хотите разломать дверь? Или хотите, чтобы вас как следует огрели?
— Извините, а меня не забыли? — спросил лектор Карелиус. — Я сижу здесь уже несколько часов. Вряд ли это было сделано с умыслом!
— Без шуток! — отрезал полицейский.
— Уверяю вас, что я вовсе не собираюсь шутить, — заявил лектор. — Но, вероятно, все-таки произошло какое-то недоразумение, раз меня все еще держат здесь. Не могли бы вы оказать мне любезность и узнать, как обстоит со мной дело?
— Ах, вы торопитесь? — съязвил полицейский. — Может, герцог должен поспеть к вечернему поезду? А ну, заткните глотку! — И он захлопнул дверь.
— Подождите! Подождите минутку! — в отчаянии закричал лектор Карелиус. — Мне надо также… я должен… мне необходимо пойти в туалет!
— Ну, раз необходимо, то пойдемте, — согласился полицейский. — Вот сюда!
Арестанта повели по длинным коридорам к нужному месту, а потом снова поместили в шкаф, на этот раз в самый настоящий, а не в комнату, которая носила это шутливое название.
— Значит, вы не думаете, что меня забыли? — снова спросил Карелиус.
— Молчать! — услышал он в ответ.
Прошло еще полтора часа, прежде чем лектора освободили из шкафа. За это время он успел вздремнуть и сейчас находился в каком-то полусонном состоянии, в голове его все еще вертелись обрывки несвязных сновидений. Он тупо шагал за полицейским по коридору, который слабо освещался висячими античными лампами из потемневшей бронзы, затем по удивительной винтовой лестнице из серого йемтландского камня с перилами на позеленевших бронзовых столбиках. И снова долго шли по коридору, откуда свернули в темный боковой проход, и наконец полицейский с поразительной точностью привел заключенного именно к той двери, которая вела в кабинет полицейского комиссара Помпье.
Эта комната была наполнена дневным светом, проникавшим сквозь настоящее окно. Лектор заморгал от непривычно яркого освещения. С улицы доносились звонки велосипедов и шум трамвая.
— Ах, так это вы! Добрый день, господин Карелиус! — любезно сказал полицейский комиссар, как будто и не ожидавший появления лектора. — Пожалуйста, не угодно ли сесть! Как насчет кофе, вам приносили после обеда? Не приносили? Тогда вы, может быть, хотите выпить чашечку здесь?
Комиссар обернулся к полицейскому, стоявшему перед ним навытяжку, и распорядился:
— Кофе и сдобных булочек! Не так ли, господин Карелиус? Вы, наверное, с удовольствием взяли бы сдобную булочку к кофе?
— О да, спасибо! — слабым голосом ответил Карелиус. Необыкновенная любезность полицейского комиссара убедила его в том, что теперь он уже свободный человек, и сердце его бешено забилось.
— Не желаете ли закурить? — спросил полицейский комиссар и предложил ему сигарету.
— Большое спасибо, — поблагодарил лектор.
— А вот огонь!
— О, спасибо, спасибо!
Полицейский комиссар Помпье открыл папку с бумагами и, шевеля губами, начал их перелистывать. Карелиус стал осматривать комнату. Обстановка состояла из мраморного умывальника, письменного стола и стульев из светлого полированного вяза. Стены были искусно отделаны под мрамор, а лампы из позеленевшей бронзы имели форму морских звезд. На подоконнике красовалась целая батарея пустых пивных бутылок и одна из-под водки. Сквозь окно без железных решеток были ясно видны верхние этажи домов на противоположной стороне улицы. Под одним из балконов висела вывеска с надписью «Зубной врач». Какая-то девушка, повязав голову платком, протирала оконные стекла. Карелиус заметил также женщину, которая собиралась полить цветы в горшках. Эти самые обыкновенные, будничные вещи привели его в волнение. Ему страстно захотелось подойти к окошку и посмотреть вниз, на улицу, на людей, трамваи, вывески — на все, чего нельзя было увидеть из зеленого полицейского фургона.
Однако Карелиус овладел собой и не двинулся с места. Он испытывал приятное и радостное ощущение даже от того, что сидит на настоящем стуле со спинкой.
Пришел полицейский, неся в руках поднос с кофе и двумя булочками.
— Поставьте на стол! — сказал ему комиссар. — Пожалуйста, господин Карелиус! Пейте на здоровье. Надеюсь, кофе горячий?
— Спасибо, замечательный! — воскликнул лектор.
Дрожащей рукой он налил себе кофе и положил сахар.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
— Мне придется задать вам несколько вопросов, — сказал полицейский комиссар Помпье.
— Да. Я понимаю, что надо проделать кое-какие формальности, — заметил лектор.
Комиссар посмотрел на него.
— Формальности? Ах да, предстоит еще масса формальностей! Масса!
— Может быть, это потребует очень много времени? — спросил лектор Карелиус.
— Это всецело зависит от вас, — сказал комиссар. — Вы сами должны решить, стоит ли тянуть дело.
Лектор промолчал. Он не привык принимать решения, да и не совсем хорошо понял, что, собственно, хотел сказать полицейский комиссар.
— Я не понимаю, почему вы непременно хотите как можно дольше тянуть это дело? — повторил Помпье. — Чего вы думаете этим достигнуть?
— Я тяну дело? — удивленно переспросил Карелиус.
— Срок вашего тюремного заключения истекает послезавтра. Мне кажется, что за восемь недель вы ровно ничего не сделали, чтобы помочь нам внести в это дело ясность.
— Что же, по-вашему, я должен был сделать?
— Вы должны были сказать нам правду, господин Карелиус!
— Мне кажется, я отвечал правдиво всякий раз, когда меня о чем-нибудь спрашивали, — ответил лектор.
— Вы послали директору полиции ложную жалобу!
— Ну нет уж, позвольте! Почему ложную? Я направил жалобу, в которой подробно описал, какому грубому нападению я подвергся. По-моему, в наших общих интересах, чтобы подобные вещи не могли иметь места!
— Вот именно, — сказал полицейский комиссар. — Поэтому ваши обвинения были подробно изучены. Как вы знаете, были допрошены восемь надзирателей из полицейского участка на улице Короля Георга, и все восемь человек единодушно заявляют, что вы впали в буйство, что вы дрались, пинали ногами и кусались, что вы порвали в клочки форменную одежду полицейских и ругали их самыми скверными уличными ругательствами. Может ли быть, чтобы восемь человек — все солидные и уважаемые полицейские — так лгали? Какой для них интерес вредить вам? Зачем им было выдумывать подобные вещи — всем восьмерым вместе и каждому в отдельности?
— Я просто не в силах постигнуть.
— Вот! Другие тоже не могут постигнуть! Так не годится, господин Карелиус! Откровенно говорю вам: не годится!
Полицейский комиссар откинулся на спинку стула и строго посмотрел на лектора. Потом любезным тоном продолжал:
— Почему вы хотите самому себе причинить вред, господин Карелиус? В качестве обвиняемого вы не обязаны говорить правду. Можете даже совсем ничего не говорить, если не захотите. Но неужели вы в самом деле воображаете, что эта выдумка послужит вам на пользу?
— Это вовсе не выдумка!
— На что вы рассчитываете, настаивая на такой чепухе? Думаете что-нибудь выиграть на этом? Или думаете, это пойдет на пользу вашему делу? Нет, — решительно заявил полицейский комиссар, — не пойдет!
— Я рассказал только то, что было, — ответил лектор Карелиус. — И иначе поступить не могу.
— Не будем больше говорить об этом! Оставим все по-старому. Я хотел спросить вас о совершенно другом обстоятельстве: когда вы познакомились с оптовым торговцем Шульце?
— Я не знаком с оптовым торговцем Шульце. Я уже заявлял об этом.
— Нет. Вы знаете его. У вас нашли документ с его подписью. Вот он! — И комиссар протянул лектору бумажку.
