Ганс Шерфиг - Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион
— Это вовсе не выдумка!
— На что вы рассчитываете, настаивая на такой чепухе? Думаете что-нибудь выиграть на этом? Или думаете, это пойдет на пользу вашему делу? Нет, — решительно заявил полицейский комиссар, — не пойдет!
— Я рассказал только то, что было, — ответил лектор Карелиус. — И иначе поступить не могу.
— Не будем больше говорить об этом! Оставим все по-старому. Я хотел спросить вас о совершенно другом обстоятельстве: когда вы познакомились с оптовым торговцем Шульце?
— Я не знаком с оптовым торговцем Шульце. Я уже заявлял об этом.
— Нет. Вы знаете его. У вас нашли документ с его подписью. Вот он! — И комиссар протянул лектору бумажку.
Карелиус посмотрел на нее. Это была квитанция из магазина фотографических принадлежностей под названием «Фотокамера».
— Скажете, это не ваша квитанция?
— Моя. Но знаете ли…
— Вот как, очень хорошо! Видите, здесь стоит подпись Шульце!
— Да, но я не подозревал, что это был именно Шульце…
— А вы думали, существует другой Шульце?
— Нет. Просто я не знал, что этого человека звали Шульце.
— Разве вы никогда не были в магазине «Фотокамера»?
— Как же, был.
— При каких обстоятельствах?
— Я бывал там неоднократно.
— Неоднократно? То есть много раз?
— Да, я бывал там много раз.
— А сколько именно?
— Это мне трудно сказать…
— Десять раз были?
— Возможно, был.
— А может, двадцать раз?
— Вполне может быть.
— И вы хотите уверить меня, что не видели оптового торговца Шульце ни одного раза из двадцати?
— Выходит, пожалуй, что видел. Только я не знал, что…
— Да, вот именно, выходит. Вы знали Шульце в течение нескольких лет. В вашем доме найдены различные квитанции и два письма. А в доме Шульце мы нашли тросточку. Доказано, что эта тросточка принадлежит вам. Ее узнал директор Тимиан. На ручке обнаружены отпечатки ваших пальцев. А на другой день после того, как стало известно, что супруги Шульце убиты, вы едете на велосипеде и покупаете три утренние газеты, чтобы прочитать сообщение об убийстве.
— Я ничего не читал про убийство.
— Зачем же тогда вы купили газеты? Или, может быть, вы покупаете газеты с тем, чтобы не читать их? Это вы хотите сказать? Что же вы, в таком случае, собирались с ними делать?
— Разумеется, я хотел прочитать, но не успел даже раскрыть их, как на меня напали.
— Почему вы купили три газеты?
— Я всегда покупаю эти газеты по воскресеньям.
— Для чего?
— Чтобы посмотреть, что они пишут. Чтобы знать, что делается на свете…
— Почему же три? Почему и «Дагбладет», и «Социал-демократ», и консервативную газету?
— Я хотел получить разностороннюю ориентацию.
— Разностороннюю? Что вы под этим подразумеваете? Или вы хотите сказать, что эти газеты многим друг от друга отличаются?
— Может быть, и нет. Но все же они разных политических…
— Вы утверждаете, что «Социал-демократ» стоит за другую политику, чем консервативная газета? Или вам кажется, что «Дагбладет» придерживается третьего направления?
— Пожалуй, политическое направление у них одинаковое, но…
— Но если дело касается убийства, то можно ожидать от них некоторого разнообразия?
— Я вовсе не читал об убийстве!
— А ведь на вашей одежде была кровь!
— Кровь?
— Да. В результате химического исследования вашей одежды обнаружены явные следы крови.
— Так ведь это же моя собственная кровь! У меня шла кровь из носа, когда полицейские избивали меня в участке.
— Вот именно. Ловко придумано! Теперь понятно, для чего вам понадобилась вся эта история с нападением на вас! Вот почему вы упорно жалуетесь на жестокое обращение с вами и утверждаете, что полиция пролила вашу кровь! Теперь каждому ясно, зачем вы послали директору полиции жалобу! Кровь-то надо было как-то объяснить!
Лектор Карелиус сжал голову руками. Он ничего не понимал и готов был расплакаться. Ему казалось, что все это — дурной сон. Может быть, он в самом деле видит сон? Перед ним стояла пустая кофейная чашка, на тарелке лежала начатая сдобная булочка — черствый неправильной формы кусочек, начиненный желтым кремом и покрытый белой сахарной глазурью. Он уставился на этот остаток плохо перевариваемой желудком булочки, единственную реальность, которую он воспринимал. Полицейский комиссар поднялся со своего места и вплотную подошел к лектору, словно собираясь схватить его за горло.
— Смотрите на меня! — гаркнул он. — Смотрите на меня!
И лектор попытался посмотреть в глаза разъяренному полицейскому. Никто из них не обратил внимания, что в дверь постучали.
— Кровь также и на вашей палке! — кричал полицейский комиссар Помпье. — Масса крови! Она вся запачкана кровью! Может, это тоже была кровь из вашего носа? Да? Ведь не было же у вас палки в полицейском участке на улице Короля Георга? Вы не брали с собой палки, когда отправлялись на велосипедную прогулку? Нет, палка находилась в это время в доме номер 41 по Аллее Коперника! Она была положена поперек двух трупов! И она вся в крови…
Открылась дверь, в комнату вошли два полицейских. Помпье раздраженно посмотрел на них:
— Что вам надо? Зачем пришли сюда? Нельзя сейчас мешать мне! Я занят! Вам придется подождать!
Но полицейские и не думали уходить. Они подошли к комиссару и стали возле него по обе стороны; один из полицейских строго спросил его:
— Это вы Эуген Торвальд-Альфред Помпье?
— Разумеется, я! Черт возьми, кем же мне еще быть? Перестаньте валять дурака! Я занят и не собираюсь выслушивать ваши шутки!
— Вы арестованы! — сказал полицейский и тяжело нажал рукой на плечо Помпье. — Извольте следовать за мной!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Полицейские вывели из комнаты комиссара Помпье и закрыли за собой дверь. Карелиусу никто не сказал ни слова, и он остался сидеть, с удивлением глядя на закрытую дверь. Питая огромное уважение к авторитету государства, он испытал беспокойство от того, что блюстители закона арестовывали друг друга у него на глазах.
Кто же теперь, при данных обстоятельствах, позаботится о нем, о Карелиусе? Положение было не такое, чтобы действовать самостоятельно, а с другой стороны, никто не намекал, чтобы он следовал за полицейскими. Дверь была, по-видимому, закрыта. Вряд ли он смог бы открыть ее и догнать их. И вообще он был человеком хорошо воспитанным и не имел привычки навязывать людям свое общество. Так Карелиус и сидел, глядя на дверь и надеясь, что кто-нибудь придет сюда и наведет порядок.
Прошло некоторое время; лектор рискнул встать и обойти комнату. Несколько раз он прошелся взад и вперед. Он был голоден и с удовольствием съел бы оставшийся кусочек сдобной булочки, однако ему не предложили съесть ее, По-видимому, она предназначалась для полицейского комиссара. Все документы по делу Карелиуса лежали на письменном столе Помпье, но лектор был не такой человек, чтобы заглядывать в чужие бумаги. Зато он позволил себе подойти к окну, где на подоконнике стояли пустые пивные бутылки, и посмотрел вниз, на улицу. Как приятно смотреть на жизнь за стенами тюрьмы! Люди едут в трамваях и на велосипедах, каждый по своему делу. Вот проехали грузовики с мешками и камнем, потом показалась лошадь с ящиками пива на возу и автомобиль из прачечной, которая писала в своих рекламах, что делает из черного белое. По улице двигался человек с плакатом, на котором было написано: «Готовьтесь к пришествию Христа!» Наконец Карелиус увидел почтальона, даму с траурным венком и посыльного на велосипеде с целой грудой картонок на прицепе. И все чем-то заняты.
Время шло, дверь по-прежнему оставалась закрытой, никто не являлся, чтобы заняться Карелиусом. Им овладело странное волнение. Он больше не мог ждать. Конечно, он привык спокойно сидеть в своей камере при закрытой двери, но ведь ее крепко запирали, там это в порядке вещей, кроме того, в любую минуту можно было вызвать дежурного полицейского. А тут его предоставили самому себе, и он мог взять и открыть дверь. Вот из-за этого-то лектор и нервничал. Он то вскакивал со стула, то снова садился, меняя положение. Он чувствовал какой-то зуд в ногах и не мог усидеть на месте. Им овладело смутное подозрение, что не все тут в порядке, видимо, в этом здании творятся непостижимые вещи, среди начальства разлад и раскол, и все ведут войну друг против друга.
Напоследок Карелиус решился все же открыть дверь и выглянул в коридор, надеясь увидеть там кого-нибудь, кто бы помог ему. Но никого не было. В обе стороны тянулся бесконечный пустой коридор, выложенный пестрыми плитками из искусственного камня, его стены, отделанные пестрым шлифованным мрамором, слабо освещались античными светильниками. Лектор постоял на пороге, подождал, посмотрел налево, потом направо. Наконец решил пойти направо.
