Василе Войкулеску - Монастырские утехи
Я взял его за руки и, успокаивая, повёл домой. Он не сопротивлялся, но всю дорогу
городил какую-то ерунду; вынул из кармана бумажник и дал мне пачку денег по тысяче
лей, приказав тут же пойти в деревню и выкупить у Симиона жену: «Я дам ему,
сколько он скажет». Потом просил поехать в Бухарест и купить целое приданое — от
рубашки до бального платья. И всякие другие бредни...
Я утихомирил его только сильным снотворным и холодными компрессами на голову,
которые часто сменял. Думаю, у него сделался — как бы это лучше выразить —
лунный удар...
— Что вы сказали? — переспросил я.
— Лунный удар... Его мозг попал под слишком сильное воздействие луны. Так же, как у
иных бывает солнечный удар, есть люди, чувствительные к значительно более
магнетическим лучам луны...
Когда он успокоился, я повёл его в землянку, уложил на кровать, накрыл одеялом и
ушёл, удостоверившись, что он спит без задних ног. Караульный пост у землянки занял
я. Впрочем, мне всё равно было не до сна. Вскоре какая-то зеленоватая рябь, точно
вода, стала просачиваться за кулисы горизонта. Звёзды становились всё ближе и
больше, и Венера, с кулак величиной, поднялась на востоке, чтобы посмотреть на эту
феерию...
Луна зашла.
И мало-помалу тьма рассеялась — так в концентрированном растворе от нескольких
капель реактива выпадает осадок. Мир и вещи начали обретать плотность, оседать одна
за другой на дно, на землю — вначале верхушки деревьев, потом крыши вольеров, за
ними столбы, ограды, землянка, низкий кустарник вдали...
Я вдруг решительно отогнал овладевшие мною видения и почти бегом бросился в
деревню. Я вышел из лесу, вброд перешёл Яломицу и побежал к дому Симиона. Было
совсем светло, и лучи солнца, которое ещё не появилось, торчали из-за горизонта,
точно шпаги.
С бьющимся сердцем постучал я в ворота. Он вышел из-за дома. В руках его была коса.
Мы обменялись приветствиями, я заплатил ему жалованье за три месяца вперёд и
попросил вернуть взятое ружьё. Он молча принял деньги и вынес ружьё, в котором не
хватало двух патронов. Я оторопел и стал сбивчиво спрашивать его о жене. Он кликнул
её, и она тут же вышла, держа в одной руке веник. Завидев меня, она глянула мне
прямо в глаза. На лице у неё были синяки, а одно веко оплыло. Когда я собрался
уходить, то заметил свежую шкуру рыжей лисы, натянутую на заборе.
— Сюда и пошли пули,— заметил один из слушателей.
— Я тоже так подумал,— согласился рассказчик,— и облегчённо вздохнул. На обратном
пути я зашёл к леснику и попросил его прийти помочь нам, пока мы не найдем
работника, поскольку у Симиона много дома дел и он больше у нас служить не может.
Человек с радостью согласился, и мы с ним тут же двинулись в питомник.
Когда мы пришли, тревога и суета были в самом разгаре. Птицы громогласно
требовали пищи и едва нас не съели. Азор вернулся и с новым рвением лаял на ястреба.
Шарль по-прежнему спал в землянке.
Проснувшись после полудня, он выглядел таким же невозмутимым и здоровым, как
прежде. И всё так же с достоинством, спокойно принялся за дела. У него не дрожала
рука, и он убивал всякий раз, как стрелял. Собака неукоснительно сидела на страже и
больше не убегала. Я с беспокойством ждал ночи. Шарль, как обычно, лёг спать под
открытым небом. На следующий день он проснулся первым, покормил птиц и принялся
обихаживать питомник.
Я пробыл там, пока не началась охота, то есть ещё немногим больше недели, и мы не
проронили ни слова о случившемся, как будто ничего и не было. Иногда мне казалось,
что я видел всё это во сне.
Пришло время, и мы расстались так же внезапно и спокойно, как встретились.
Потом уж виделись и вовсе редко... Я позаботился о том, чтобы не оставаться в
одиночестве на время мёртвого сезона.
— В конце концов, как же вы объясняете случай с вашим приятелем и всё это ночное
приключение? — спросил кто-то.
— Я не психолог и тем более не фрейдист,— извинился рассказчик.— И я не искал
объяснения тому, как вспыхнуло в Шарле человеческое чувство, победив все
условности.
Что побудило его на этот мезальянс, на любовь к крестьянке, которую он до того
презирал,— влияние ли луны, или пример собаки, или долгое воздержание, на которое
он себя обрёк,— не хочу знать. Для меня его приключение было естественным; с
любым человеком, более легкомысленным, то есть нормальным, это могло случиться
гораздо раньше.
Только характер и идеи Шарля придали странный поворот этому в общем очень
банальному эпизоду.
Конечно, мой друг ничего не потерял в моих глазах. Да и Азор, который впоследствии
сделался так же холоден, благопристоен и серьёзен, как и до своего морганатического
брака,— закончил доктор Икс своё повествование.
ОСОБОЕ ПОРУЧЕНИЕ
В те времена я был одним из самых видных, может быть, единственным в своем роде
кинооператором страны. Я основал первую службу кинематографии при министерстве
внутренних дел и едва справлялся с заказами, которые получал от министра — начиная
от самых неприметных введений в должность и торжественных встреч и кончая
самыми дурацкими банкетами или другими проявлениями общественного тщеславия.
Хотя наряду с многочисленными соперниками и конкурентами я подготовил себе и
несколько учеников, мне приходилось самому наблюдать за всей постановкой, в
особенности когда на сцене появлялись выдающиеся личности. Иначе было
рискованно. Кто-то выходил кривым или вдруг оказывался на втором плане, что могло
не только вызвать неудовольствие и упреки, но и сократить мой скромный заработок,
при помощи которого мне удавалось сохранить, несмотря на тысячу трудностей, свое
маленькое заведение, хотя многие считали его паразитическим. Но, будучи
энтузиастом, я радовался, что нашёл поле для своей кинематографической
деятельности в этих краях, и рыл носом землю, чтобы все остались довольны. Однако
нужны были новые, усовершенствованные аппараты, умелые помощники, а главное —
деньги. Ради этого я носился с премьер-министром как курица с яйцом — лишь бы он
одобрил мои притязания, которые другим казались безумными.
Впрочем, он, видимо, меня ценил и почти что мне протежировал.
Однажды я был срочно вызван в его кабинет. — Дорогой мой,— обратился он ко мне,
выгнав предварительно из комнаты всех посторонних.— Мне нужна ваша помощь в
одном крайне конфиденциальном деле.
Он пригласил меня сесть.
Разумеется, я продолжал стоять, вся моя фигура выражала преданность и напряжённое
ожидание, глазами я пожирал очки его превосходительства, огромные, как у лошади,
везущей погребальные дроги, в чёрных оглоблях оправы толщиной с палец.
— Мне нужен,— продолжал он весьма доверительно,— грандиозный фильм.
Я напрягся, насколько был в силах, погрузившись в ещё более тягостное ожидание.
— Фильм,— произнёс он задумчиво,— фильм... о глухарях.
Я изо всех сил держался, чтобы не вздрогнуть и таким образом не испортить своей
серьёзной мины.
— Мне это абсолютно необходимо, то есть, вы понимаете, конечно, стране, ради
международных связей для одной иностранной особы из высшего дипломатического
круга, которая обожает охоту на глухарей.
Я отважился лишь ещё пуще вытаращить глаза...
— Понимаете, этот фильм, который вы будете снимать в горах, на натуре,
послужит приманкой, чтобы привезти эту особу к нам. Мы наверняка завоюем её на
нашу сторону. Успех, однако, зависит от вас.
Плечи мои опустились под тяжестью огромной ответственности, которая на них легла,
но жестом я показал, что абсолютно уверен в успехе.
— Вы поняли? — повторил он настойчиво.
— Да, ваше превосходительство,— ответил я твёрдо, пытаясь поскорее прийти в себя и
вспомнить хотя бы, что такое глухари.
— Отправляйтесь немедленно. Я отдам все необходимые распоряжения.
И он позвонил начальнику канцелярии, приказав ему безотлагательно договориться: с
министерством внутренних дел, чтобы оно дало указание префектам быть в моём
распоряжении; с директором железных дорог — обеспечить мне столько вагонов,
сколько потребуется... Я был подавлен.
— Ничего не жалейте, лишь бы получилось как можно лучше,— подбадривал он меня.
— Но относительно расходов, ваше превосходительство...
— Ах, да... Конечно, вам понадобятся деньги; Отправляйтесь в министерскую кассу и
