Эмиль Золя - Истина
Однажды утромъ Маркъ получилъ письмо отъ Сальвана, въ которомъ тотъ просилъ его придти къ нему, какъ можно скорѣе, для нужной бесѣды. Маркъ отправился въ Бомонъ въ ближайшій четвергъ и, какъ всегда, съ радостнымъ волненіемъ переступилъ порогъ дорогой для него школы. Директоръ ожидалъ его въ своемъ кабинетѣ, окна котораго выходили въ садъ; лучи апрѣльскаго солнца заливали его живительнымъ, мягкимъ свѣтомъ.
— Мой добрый другъ, вотъ что я долженъ вамъ сказать. Вы знаете, въ какихъ ужасныхъ условіяхъ находится Мальбуа? Мешенъ, котораго имѣли неосторожность назначить туда учителемъ, недурной человѣкъ и преданъ дѣлу, но въ настоящее тревожное время онъ не на высотѣ своего призванія: онъ слишкомъ неустойчивъ, слишкомъ слабъ духомъ и за эти нѣсколько мѣсяцевъ совсѣмъ сбился съ толку. Къ тому же онъ боленъ и просилъ меня перевести его куда-нибудь на югъ. Намъ нуженъ учитель съ твердой волей, съ непреклонной энергіей, который могъ бы справиться съ обстоятельствами, а не сдѣлаться ихъ рабомъ. Тогда я подумалъ о васъ.
Ударъ былъ такъ неожиданъ, что Маркъ воскликнулъ:
— Какъ? Обо мнѣ?
— Да, вы одинъ знаете эту страну и основательно изучили тотъ кризисъ, который она переживаетъ. Со времени осужденія несчастнаго Симона свѣтская школа точно оплевана; она теряетъ учениковъ, которые переходятъ въ школу братьевъ, желающихъ во что бы то ни стало совершенно подорвать свѣтское образованіе. Мальбуа является очагомъ клерикализма, тупого реакціонернаго движенія, которое поглотитъ всѣхъ насъ, если мы не будемъ тому противиться. Населеніе уже теперь возвращается къ нелѣпымъ воззрѣніямъ среднихъ вѣковъ; оно проникается ненавистью къ истинному просвѣщенію, и намъ нуженъ энергичный сѣятель будущей великой жатвы; наша школа требуетъ, чтобы за нее взялся умѣлый человѣкъ, который пересоздалъ бы эту воспитательницу французскаго народа и подготовилъ бы ее къ благодѣтельному созиданію истинныхъ понятій о добрѣ и справедливости… Тогда мы подумали о васъ…
— Могу я спросить: высказываете ли вы одни свои личныя пожеланія, или вамъ поручили навести справки? — перебилъ его Маркъ.
Сальванъ улыбнулся.
— О! Я — только скромный работникъ, и для меня было бы слишкомъ лестно, еслибы мои желанія осуществились. Въ дѣйствительности, какъ вы только что выразились, мнѣ поручили переговорить съ вами. Всѣ знаютъ, что я — вашъ другъ. Нашъ инспекторъ, Баразеръ, вызвалъ меня въ понедѣльникъ въ префектуру, и въ разговорѣ съ нимъ у насъ зародилась мысль предложить вамъ мѣсто учителя въ Мальбуа.
Маркъ развелъ руками, не зная, что ему сказать.
— Конечно, Баразеръ не выказалъ большого мужества въ дѣлѣ Симона. Онъ могъ бы выступить гораздо энергичнѣе. Но что дѣлать, — надо брать людей такими, какими они есть. Я могу вамъ обѣщать одно, что если впослѣдствіи онъ не пойдетъ рядомъ съ вами, то вы все-таки можете разсчитывать на его скрытую поддержку и опереться на него въ каждую данную минуту. Онъ всегда, въ концѣ концовъ, одерживаетъ побѣду надъ префектомъ Энбизъ, который страшно боится всякихъ исторій, а добрый Форбъ, ректоръ, довольствуется тѣмъ, что царитъ, не управляя. Вся опасность заключается въ этомъ противномъ іезуитѣ Морезенѣ, инспекторѣ начальныхъ школъ, другѣ аббата Крабо; его начальникъ, Баразеръ, находитъ неудобнымъ смѣнить его изъ-за политическихъ соображеній. Видите, вамъ предстоитъ борьба, но вы не должны ея бояться.
Маркъ молчалъ; опустивъ глаза въ землю, онъ отдался своимъ мыслямъ; видно было, что у него были причины, которыя мѣшали быстрому рѣшенію. Сальванъ, зная его личную жизнь, подошелъ къ нему и взялъ его за обѣ руки.
— Я вполнѣ сознаю, какую жертву я отъ васъ требую… Я былъ другомъ Бертеро, отца Женевьевы; это былъ свѣтлый умъ, чрезвычайно либерально настроенный, но онъ, въ концѣ концовъ, сопровождалъ свою жену въ церковь. Послѣ его смерти я былъ опекуномъ его дочери, на которой вы женились, и часто навѣщалъ, какъ добрый знакомый, почти какъ родственникъ, маленькій домикъ на углу площади Капуциновъ, гдѣ царитъ бабушка, ханжа и деспотъ, подчиняя себѣ дочь, печальную и безвольную госпожу Бертеро, и прелестную внучку, которую вы обожаете. Быть можетъ, мнѣ слѣдовало бы предупредить васъ передъ женитьбой о тѣхъ опасностяхъ, которымъ вы подвергаетесь, вступая въ такую набожную семью и выбирая себѣ въ жены дѣвушку, пропитанную самыми крайними религіозными понятіями. До сихъ поръ я не имѣлъ причины особенно раскаиваться въ своемъ поступкѣ: мнѣ кажется, вы живете счастливо… Но я отлично понимаю, что, принявъ мѣсто въ Мальбуа, вы не избѣгнете столкновеній съ этими дамами. Вы объ этомъ и думали, не такъ ли?
Маркъ поднялъ на него глаза.
— Да, признаюсь вамъ, я дрожу за свое счастье… Вы знаете, я — не тщеславный человѣкъ, но для меня все же такое повышеніе было бы очень лестно; тѣмъ не менѣе, я объявляю вамъ, что совершенно доволенъ своимъ положеніемъ въ Жонвилѣ, гдѣ мнѣ удалось послужить нашему общему дѣлу, добиться успѣха. Не легко покинуть нѣчто опредѣленное, рискуя въ другомъ мѣстѣ потерять все свое счастье…
Наступило молчаніе, потомъ Сальванъ спросилъ тихимъ голосомъ:
— Вы сомнѣваетесь въ любви Женевьевы?
— О, нѣтъ! — воскликнулъ Маркъ.
Они снова замолчали, а затѣмъ Маркъ сказалъ, подавивъ невольное смущеніе:
— Могу ли я сомнѣваться въ ней?.. Она меня такъ любитъ, такъ счастлива моею любовью… Но вы себѣ представить не можете, какіе непріятные дни мы переживали у ея бабушки нынѣшнимъ лѣтомъ, пока я занимался дѣломъ Симона. Увѣряю васъ, я часто приходилъ въ отчаяніе; со мною обращались, какъ съ постороннимъ, и даже служанка избѣгала говорить со мною. Въ тѣхъ рѣдкихъ словахъ, которыми мы обмѣнивались, звучала глухая вражда, готовая перейти въ открытую ссору. Я чувствовалъ себя тамъ совершенно потеряннымъ, какъ будто попалъ на другую планету, гдѣ у меня не было никакихъ связей. Мы совершенно расходились во всемъ… Эти дамы, наконецъ, повліяли на мою Женевьеву: она снова становилась прежней воспитанницей монастыря Визитаціи, такъ что она сама, наконецъ, испугалась и страшно обрадовалась, когда мы опять вернулись въ Жонвиль, въ наше гнѣздышко, гдѣ мы живемъ, тѣсно прижавшись другъ къ другу…
Онъ прервалъ свою рѣчи и вздрогнулъ; потомъ продолжалъ:
— Нѣтъ, нѣтъ, оставьте меня на прежнемъ мѣстѣ! Я исполняю свой долгъ; я работаю въ томъ направленіи, которое должно принести пользу. Каждый работникъ не можетъ совершить больше того, что онъ въ состояніи сдѣлать.
Сальванъ медленно ходилъ по комнатѣ; наконецъ онъ остановился противъ Марка.
— Мой другъ, я не хочу заставить васъ принести жертву. Если вы боитесь за свое счастье, если внѣшнія вліянія могутъ отравить вашу семейную жизнь, — я никогда не простилъ бы себѣ, что причинилъ вамъ горе. Но, я знаю, вы изъ той глины, изъ которой дѣлаютъ героевъ… Не давайте мнѣ окончательнаго отвѣта. Подумайте и вернитесь въ слѣдующій четвергъ; у васъ недѣля на размышленіе. Мы еще поговоримъ и обсудимъ дѣло.
Маркъ вернулся вечеромъ въ Жонвиль встревоженный и смущенный: дѣло касалось вопроса совѣсти. Долженъ ли онъ заглушить всѣ свои страхи, въ которыхъ онъ даже не смѣлъ себѣ признаться, и рѣшиться на неизбѣжную борьбу съ бабушкою и матерью своей жены, — борьбу, въ которой можетъ погубить все свое счастье? Прежде всего онъ рѣшилъ откровенно объясниться съ Женевьевой; но потомъ онъ отложилъ это намѣреніе, зная, что она просто отвѣтитъ ему, чтобы онъ поступалъ такъ, какъ считаетъ за лучшее. Онъ даже не сказалъ ей ни слова о предложеніи Сальвана; имъ овладѣло недовольство собою, и тайный страхъ мѣшалъ ясному мышленію. Два дня прошли въ нерѣшительныхъ сомнѣніяхъ; онъ со всѣхъ сторонъ обдумывалъ причины, которыя могли принудить его принять или отказаться отъ мѣста въ Мальбуа.
Прежде всего ему представлялся городокъ такимъ, какимъ онъ сдѣлался послѣ дѣла Симона. Онъ подумалъ о мэрѣ Даррасѣ, добромъ и развитомъ человѣкѣ, но который не смѣлъ громко высказывать свои убѣжденія, боясь не быть избраннымъ и потерять выгодное мѣсто. Затѣмъ передъ нимъ прошли Бонгаръ, Додуаръ, Савенъ, Миломъ, всѣ эти существа средней нравственности и недалекаго развитія, которыя говорили ему такія странныя, жестокія и глупыя рѣчи; за ними стояла сплошная толпа, еще болѣе забитая, которая вѣрила всякимъ сказкамъ и была способна на еще болѣе звѣрскіе поступки. Въ народной массѣ гнѣздились предразсудки варварскихъ временъ, обожаніе фетишей, жажда крови и убійствъ; въ ней не замѣчалось ни доброты, ни разума. Въ такомъ случаѣ вопросъ становился ребромъ: почему эта масса пребывала въ грязи, въ невѣжествѣ и лжи? Почему эти люди отказывались отъ логическаго мышленія, отъ простого здраваго размышленія? Почему они боролись съ непонятною ненавистью противъ всего хорошаго, свѣтлаго, и чувствовали ужасъ передъ всѣмъ, что чисто и свято? Почему они закрывали глаза и отворачивались отъ блеска солнца, отказывались отъ свѣта и стремились къ мраку? Почему, наконецъ, въ этомъ дѣлѣ Симона они выказали себя неспособными къ справедливости, не хотѣли ни знать, ни видѣть, на чьей сторонѣ правда, а стремились погрязнуть во лжи и требовали смерти и казни, подавленные суевѣріями и предразсудками? Конечно, газеты — вродѣ «Маленькаго Бомонца» и «Бомонской Крестовой» — отравляли умы этихъ людей, предлагая имъ ежедневно грязный и отвратительный напитокъ, одуряющій и зловредный. Всѣ непросвѣщенные умы, всѣ слабые сердцемъ, всѣ страдающіе, изнуренные подъ долгимъ игомъ рабства, — всѣ они являлись легкою добычею лжецовъ и эксплуататоровъ народнаго довѣрія. Всесильные міра сего всегда царили надъ толпою, отравляя ея сознаніе, послѣ того какъ сами ее ограбили; они поддерживали свою власть, вселяя въ сердца ужасъ, а въ умы — ложныя представленія. Но чѣмъ объяснить постоянную сонливость мысли и неподвижность народной совѣсти? Если народъ позволяетъ опутывать себя ложью, то лишь потому, что въ немъ нѣтъ достаточной силы для сопротивленія. Ядъ дѣйствуетъ только на тѣхъ, кто невѣжественъ, кто ничего не знаетъ, кто неспособенъ на размышленія и критику. Слѣдовательно, основаніе всѣхъ общественныхъ бѣдъ лежитъ въ недостаточности образованія; этотъ недостатокъ является причиной медленнаго движенія человѣчества по трудному пути, который ведетъ къ свѣту, среди кровавыхъ стычекъ и тѣхъ преступленій, которыя составляютъ исторію народа. Поэтому всѣ усилія должны быть направлены къ устраненію этой причины; только работая въ этомъ направленіи, т. е. просвѣщая народъ, можно достигнуть желаемаго; невѣжественная, непросвѣщенная нація неспособна на пониманіе справедливости; только истина, понятная и доступная всѣмъ, можетъ, наконецъ, научить людей быть справедливыми и великодушными.
