Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 16
После вставки новых пяти глав продолжалась отделка имевшихся в первой редакции глав о жизни Пьера в плену. Переработав текст до сцены расстрела «поджигателей» (гл. IX—XI), Толстой стал заново писать следующую главу, повествующую о внутренних переменах Пьера (то, что составило впоследствии содержание гл. XII следующей части), а затем о впечатлении, произведенном на Пьера расстрелом «поджигателей». «Пьер почувствовал в первый раз, что все те условные преграды — рождения, воспитания, нравственных привычек, которые до тех пор отчуждали его от товарищей, — были уничтожены. Пьер с этого дня сблизился с своими товарищами — солдатами, крепостными и колодниками. И в этом сближении нашел новые, еще не испытанные им интерес, спокойствие и наслаждение».379 Платона Каратаева в этом варианте все еще нет. Описание глубоких перемен, происшедших в Пьере за время пребывания его в плену, было предметом напряженнейшей работы. Рукописи красноречиво свидетельствуют об этом: Толстой писал, исправлял, зачеркивал и вновь отбрасывал написанное. В третьей редакции появился Платон Каратаев. Образ его создался легко, и с момента возникновения этого образа он был неотделим от Пьера. Имя и фамилия определились сразу, а для его военного звания и условий, при которых он попал в плен, Толстой подбирал определения: то «раненый унтер-офицер», то «унтер-офицер Томского полка, взятый французами на пожаре Гостиного двора», то «унтер-офицер Томского полка, взятый французами в гошпитале». Внешний облик Каратаева и его первая беседа с Пьером почти совпадают с окончательным текстом. Поля листов рукописи с первым вариантом характеристики Платона Каратаева, а также следующей рукописи, с исправленной копией этих же глав, заполнены пословицами, выписанными из книги «Пословицы русского народа» В. И. Даля. К этому же времени следует отнести отдельный листок (рукопись № 29), вдоль и поперек исписанный пословицами из того же сборника. Это заготовки для речи Платона Каратаева.380
В отличие от окончательной редакции все главы о Пьере в плену вплоть до выхода пленных из Москвы шли последовательно, не перебиваясь другим текстом.381 Только в корректуре установилась композиция второй и третьей частей пятого тома. Работа над этими главами была очень сложной, требовала многократной переработки, и всего вероятнее, что она задерживала окончание всего тома в намеченный срок летом 1868 г. В процессе обработки Толстой стремился к более детальному показу окружавшей Пьера обстановки и много работал над описанием душевного состояния Пьера в новых условиях, в которых, как и во время Бородинского сражения, Пьер получил много до того ему неизвестных впечатлений, способствовавших его духовному перерождению.
В одном из дальнейших вариантов дана подробная характеристика всех пленных балагана, в котором был Пьер. Рассказано, как в замкнутой жизни этого небольшого «общества» «сложились так же резко и определенно все те формы жизни, в которых всегда и везде выражается человечество». Показана дифференциация: «сделалось само собой разделение труда... Образовались классы высших (майор, чиновник и Пьер), средних... и низших — солдат». Отделился разряд людей «художников, поэтов, мыслителей (сказочник, шутник-солдат, Пьер, Каратаев), разряд людей, доставлявших духовную пищу». Дан анализ того, как проявились свойства человеческой природы: тщеславие, чувство собственности, стремление занять высшее положение. «То, что совершается и во всяком другом обществе, в каждом государстве, — совершалось здесь, только гораздо очевиднее, — совершалось то непостижимое сближение людей вследствие близости друг к другу». В заключение сделан важный для характеристики Пьера вывод: «После недели пребывания Пьер почувствовал, что это все свои — совершенно свои».382 В следующих рукописях не один еще раз перерабатывался рассказ о пребывании Пьера в плену. Окончание же второй части пятого тома не потребовало такого большого труда. Оно сразу точно наметилось. На одном из листов рукописи, содержащем описание встречи Николая Ростова с княжной Марьей в Воронеже, Толстой записал: «Приезд княжны Марьи. Смерть князя Андрея». Этой записью определилось новое окончание романа, в отличие от первой редакции, по которой князь Андрей выздоравливает. Вслед за рассказом о Пьере и происшедших в нем внутренних переменах за время плена теперь написаны, в развитие приведенной заметки на полях, последние главы второй части: приезд княжны Марьи с Николушкой в Ярославль, прием ее Ростовыми и далее до смерти князя Андрея.
Третья часть пятого тома содержит обзор действий русских и французских войск после выхода русской армии из Москвы до отступления Наполеона на Смоленскую дорогу. В первой редакции романа для этого раздела были только конспективно изложенные мысли о фланговом марше, о состоянии русской и французской армий после Тарутинского сражения и совсем кратко сказано о роли Кутузова. Вся третья часть писалась заново, и только в самой незначительной мере были использованы листы из копии первой редакции. Первоначально вся часть посвящена была только исторической теме. В первом варианте третья часть открывается описанием состояния русской и французской армий после взятия французами Москвы. Результатом происшедших военных перемен было то, что «соответственно увеличению и уменьшению, поднимался дух одной и падал дух другой армии, т. е. люди армии смутно сознавали то, что по неизвестным им, но существующим законам войны перевес должен быть отныне на стороне русских».
Доказывая, что все это произошло по естественным причинам, Толстой вступил в полемику с историками (Тьер, Fain), полагающими, что весь интерес события сосредоточивался в особе Наполеона. Толстой показал, что в описанной историками деятельности Наполеона не было ничего такого, «что бы клонилось к той цели спасения армии, которую предписывал здравый смысл».383 Исправив копию первого варианта начала, Толстой написал сразу первую половину всей части, содержащую анализ деятельности Кутузова, Тарутинское сражение и анализ деятельности Наполеона за этот же период.384
Прежде чем перейти к описанию Тарутинского сражения, Толстой указал, что благодаря «случайному обилию и скрещиванию материалов» он увидел Тарутинское сражение и приготовления к нему совсем в другом свете, нежели представляют его историки в своих исследованиях. При этом Толстой подчеркнул, что для того, чтобы правдиво излагать исторические события, следует руководствоваться мыслью, что «одна низкая истина нам дороже тьмы возвышающих обманов».385
Далее идет описание приготовлений к Тарутинскому сражению и самого сражения, а затем дана оценка этому сражению. Все эти главы достаточно близки к окончательному тексту.
Показав укрепившееся положение русских войск под руководством Кутузова, автор приступил к анализу действий Наполеона.386 В отличие от окончательного текста непосредственно после глав, посвященных действиям Наполеона в Москве, были не главы о пленных и выходе их из Москвы (все это на данном этапе входило в предыдущую часть), а описание «кутузовского» войска, которое «стояло спокойно на Тарутинском лагере», в то время, как «растерянное» французское войско двигалось, «само не зная куда и зачем».
Короче и в ином варианте изложены все те события, которые составили в окончательной редакции содержание глав XV—XIX: действия партизанского отряда Дорохова в Фоминском против дивизии Брусье, донесение Кутузову о выходе всей французской армии из Москвы, характеристики П. П. Коновницына и Дохтурова, деятельность которых являет «тихое, незаметное, мужественное исполнение своего дела». Сцена приезда Болховитинова в штаб с донесением очень близка к окончательной редакции (гл. XVI). Довольно близко к ней описание душевного состояния и тревог Кутузова перед получением донесения от Дохтурова, но в отличие от окончательного текста, по которому над Кутузовым висел «неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна была рана, нанесенная в Бородине», в первом варианте этой главы показана уверенность Кутузова: он знал, что «Наполеон погиб, и чем больше шло время, тем с большим нетерпением ждал выражения этой погибели». Сцена получения Кутузовым известия о выходе французов из Москвы, волнения, охватившего его, почти дословно совпадает с окончательной редакцией (гл. XVII). Описание гибельного движения Наполеона и его армии по Смоленской дороге также близко к последней редакции, но содержит не дошедшее до печати сопоставление действительного состояния бежавшей французской армии и ее вождя, который «достал шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив умирать своих товарищей», с тем, как представляется этот маневр историками. Историки описывают «величие духа маршалов и Наполеона во время отступления и, наконец, последний отъезд великого императора от своей геройской армии. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости... на языке истории получает оправдание». Позднее эти рассуждения, а также следующая глава о начале партизанской войны перешли в шестой том.
