Коммунисты - Луи Арагон
— Батарея поставлена не для этого. С холма мы можем держать под огнем дорогу на Варемм… то есть на Тонгр…
— Самолетам дорога не нужна.
— Разумеется. Но, как вы могли сами убедиться, именно по этой дороге пришли сюда бельгийские самокатчики. А за ними по пятам нынче ночью или завтра утром может явиться неприятель…
От такого предположения Гурден весь сморщился. Очень неприятно думать, что немцы двинутся сюда… Конечно, про Гурдена уж никак не скажешь, что он недооценивает силы вермахта! Но все-таки, неужели могут допустить, чтобы немцы двинулись именно сюда?
Бывший ученик Жансоновского лицея тем временем исчез. Кормейль не знал, что этот юноша — брат «златоокой Роксоланы», как он называл Ивонну, с которой однажды он, к своему сожалению, крепко поспорил, — больше из-за Гайяра, чем из-за советско-германского пакта. И уже забыв о молодом солдате, Кормейль думал о том, что этот парк, этот дом с высокими покоями, эти залы с гобеленами[531] или с росписью на стенах, вероятно, видели на своем веку много всяких солдат — войска союзных армий, казаков, и, может быть, здесь ночевал Наполеон или Блюхер[532]… И нигде он с такой силой не чувствовал переплетения чего-то опереточного с трагическим. В прошлом году, на испанской границе, все было только трагедией. Кормейль поглядел на бельгийцев, на этих побежденных статистов, чистеньких, опрятных, белокурых, с голубыми фаянсовыми глазами… И так ясно вспомнился ему переход через испанскую границу, ужасный исход беженцев и отступавших республиканских солдат в синих куртках — те люди все смотрели назад, на родную землю, ожидая появления франкистов… То, что произошло там, подготовило то, что происходит здесь. Но кто мог тогда разобраться в этом?
Жан де Монсэ, отойдя от Кормейля, встретил Рауля Бланшара, который нес ведро воды, чтобы вымыть машину. — Знаешь, чуднò как! — сказал ему Жан. — Я тут, представь себе, встретил учителя из нашего лицея… — Рауль вежливо подтвердил, что это в самом деле чуднò. Он не знал, что учитель — тот самый человек, который перевел его через границу, к югу от Перпиньяна, в тот час, когда раненый Антонио хрипел на носилках в подвале, прислушиваясь к последним рыданиям своей родины.
Несмотря ни на что, обед прошел очень весело. Дворецкий барона Геккера распорядился накрыть на стол в большом зале с гобеленами; высокие окна трудно было затемнить как следует, поэтому электричества не зажигали — обедали при свечах, вставленных в канделябры с подвесками; обстановка была какая-то фантастическая и успокаивающая. Усадьба казалась мирным уголком. Уже не слышно было гуденья самолетов, круживших днем. Офицеры-бельгийцы проявляли некоторую сдержанность в разговорах, но были очень любезны. Оба артиллериста расхваливали вино, — надо сказать, что дворецкий выбрал для господ офицеров наилучшие, редкостные бордоские вина; особенно хороши были образцы тех старых вин, которые так долго выдерживались в погребе, что они из красных стали делаться лиловатыми, густыми и чуть-чуть отдавали гнильцой… Нигде не найдешь такого бордо, как в Бельгии. Капитан Кормейль рассказывал любопытные истории о прошлом Бордо. Представьте себе, что именно в этом краю, а вовсе не на Рейне воображение народа создало сказки о феях… именно на этой окраине Франции, где солнце чередуется с туманами, где вино стало источником многих поэтических сказаний — например, легенды о Гюоне Бордоском[533], легенды о царстве фей со столицей Ла-Рошель, о сказочном рыцаре-волшебнике Обероне[534], которого за Рейном превратили в зеленого карлика Оберона, когда он проник туда вместе с бордоскими виноградными лозами; все эти средневековые сказания по всему их складу чисто французские…
Бельгийские офицеры повествовали о своих злоключениях. Их часть стояла на берегу Малой Гетты, напротив Сен-Трона — почти напротив. Впрочем, этот участок, куда они отступили, отойдя от канала Альберта, должны были удерживать не бельгийцы, а англичане. Как так англичане? Ведь для них назначен участок перед Брюсселем! Командир бельгийской самокатной части вежливо объяснил, что так ему говорили танкисты из разведполка, которые их сменили, — легкая моторизованная дивизия должна была соединиться с правым флангом англичан именно на берегу Малой Гетты, около железнодорожного моста той ветки, что идет от Тирлемона… И как раз там танкисты встретились с отступавшими бельгийцами. Командир бельгийской самокатной части просит извинить его за смелость, но не его дело решать, кто обязан был защищать этот участок — англичане или французы. А его собственная часть три часа находилась под бомбежкой. Представляете себе, что это было? Три часа непрерывной бомбежки! Сорбен заявил, что он-то прекрасно представляет — ведь он был под Верденом, в Эпарже… О, с тех пор все очень изменилось!.. Артиллерия это одно, но авиация!.. Налетают, пикируют, и, знаете ли, такой гул, такой жуткий гул!.. Должно быть, они нарочно гудят, чтобы запугать людей…
Капитан Кормейль, на себе испытавший сегодня налет авиации, учтиво подтвердил, что это действительно невесело. Но Сорбен и Фенестр ясно дали понять бельгийцам, что в прошлую войну не бывало так, чтоб из-за трехчасовой бомбардировки оставляли позиции… Разговор угрожал принять язвительный характер. Давэн де Сессак счел нужным вмешаться: его обязанность — поддерживать дипломатические отношения с союзниками. Где думают ночевать артиллеристы? Предпочитают остаться на холме, около своих солдат? Напрасно, можно было бы устроиться в замке. Правда, после бомбардировки города водопровод испорчен и невозможно принять ванну, но все же у Геккеров комнаты для гостей очень комфортабельны. Мальчики — Монсэ, Морльер и другие — ночуют в чердачных помещениях. Пришлось подвергнуть взысканию одного из поваров: он произвел разведку в винном погребе и напился вдрызг. Давэн де Сессак заговорил о чести. — Мы ведь не мародеры. Вы же видите, как нас тут принимают, — и широким жестом он указал на портреты предков, канделябры, пустые бутылки, камчатную[535] скатерть.
Если в замке Геккеров водятся привидения, нынче ночью им негде приткнуться. Разве только в левом крыле здания, куда, по указанию старой баронессы, снесли из всех комнат особо дорогую мебель и хрусталь, звенящий от малейшего толчка. Но под самой крышей, на чердаке, появились незваные гости, которые привезли с собой свои собственные призраки, и юный санитар Жан де Монсэ спит, прижимая к груди украденную фотографию.
III
На потускневшее море, на дюны, раскинувшиеся за пляжем, откуда поспешно растекается к западу и к югу целый поток людей — обитатели вилл и пансионатов, отставные чиновники, женщины с детьми, гастролирующая театральная труппа, лавочники в своих
