Лев Мей - Стихотворения

В кудри золото струя -

И со дна души всплывает

Дума тайная моя,

Ясным, дружеским приветом

Волны в глубь свою манят,

Но я знаю их: под светом -

Смерть и ночь они таят.

Рейн! Ты ликом безмятежным

Схож с коварною моей:

И она ведь взглядом нежным

Манит в глубь своих очей.

(1860)

"Хотел бы в единое слово…"

Хотел бы в единое слово

Я слить мою грусть и печаль

И бросить то слово на ветер

Чтоб ветер унес его вдаль.

И пусть бы то слово печали

По ветру к тебе донеслось,

И пусть бы всегда и по всюду

Оно к тебе в сердце лилось!

И если б усталые очи

Сомкнулись под грезой ночной,

О пусть бы то слово печали

Звучало во сне над тобой!

(1859)

"Было… В жизненных потемках…"

Было… В жизненных потемках

Светлый образ мне сиял,

Да угас он, светлый образ,

И повсюду сумрак пал.

Если дети испугались,

Очутивщися впотьмах, -

Запевают громко песню,

Чтоб прогнать невольный страх.

Так - то, глупенький ребенок,

Так впотьмах пою и я.

Песня, может быть, нескладна,

Да боязнь прошла моя.

(1859)

Лорелея

Бог весть, отчего так нежданно

Тоска мне всю душу щемит,

И в памяти так неустанно

Старинная песня звучит?..

Прохладой и сумраком веет;

День выждал вечерней поры;

Рейн катится тихо, и рдеет,

Вся в искрах, вершина горы.

Взошла на утесы крутые

И села девица - краса,

И чешет свои золотые,

Что солнечный луч, волоса.

Их чешет она, распевая, -

И гребень у ней золотой,

- А песня такая чудная,

Что нет и на свете другой.

И обмер рыбак запоздалый

И, песню заслышавши ту,

Забыл про подводные скалы

И смотрит туда - в высоту…

Мне кажется вот так и канет

Челнок: ведь рыбак без ума,

Ведь песней призывною манит

Его Лорели сама.

(31 марта 1859 г.)

"В убогой рыбачьей лачужке…"

В убогой рыбачьей лачужке

На море смотреть мы сошлись;

Вечерний туман поднимался,

Клубятся причудливо ввысь.

И вот в маяке постепенно

Огни указные зажгли:

Над рябью свинцовою моря

Корабль показался вдали.

И мы говорили о бурях,

Крушеньях, о том, как тяжка,

Всегда между небом и морем,

Суровая жизнь моряка.

Потом говорили о южных

И северных мы берегах,

О том, как и люди и нравы

Диковинны в дальних стран'ах.

На Ганге - все блеск, ароматы,

И все исполински цветет,

И стройное, мирное племя

Пред лотосом гимны поет.

В Лапландии - грязные люди:

Лоб узкий и рот до ушей;

На корточках рыб

И квакают в тундре своей.

И девушки слушали важно,

Но все призамолкли потом;

Корабль был давно нам невидим,

И сумерки пали кругом.

(1861)

"Мне ночь сковала очи…"

Мне ночь сковала очи,

Уста свинец сковал;

С разбитым лбом и сердцем

В могиле я лежал.

И долго ли - не знаю -

Лежал я в тяжком сне,

И вдруг проснулся - слышу:

Стучаться в гроб ко мне.

"Пора проснуться, Гейнрих!

Вставай и посмотри:

Все мертвые восстали

На свет иной зари".

- О, милая, не встать мне:

Я слеп - в очах темно -

Навек они потухли

От горьких слез давно.

"Я поцелуем, Гейнрих,

Сниму туман с очей:

Ты ангелов увидишь

В сиянии лучей".

- О, милая, не встать мне:

Еще не зажила

Та рана, что мне в сердце

Ты словом нанесла.

"Тихонько рану, Гейнрих,

Рукою я зажму,

И заживлю я рану,

И в сердце боль уйму".

- О, милая, не встать мне:

Мой лоб еще в крови -

Пустил в него я пулю,

Сказав "прости" любви.

"Тебе кудрями, Гейнрих,

Я рану обвяжу,

Поток горячей крови

Кудрями удержу".

И так меня просила,

И так звала она,

Что я хотел подняться

На милый зов от сна;

Но вдруг раскрылись раны,

И хлынула струя

Кровавая из сердца,

И… пробудился я.

(1 сентября 1858 г.)

Помаре

1

Да, в моем ликует сердце

Бог любви, и на фанфаре

Он трубит: "Да будет счастье

С королевою Помаре".

Не про ту - не с Отаити,

Разных миссий ученицу,

Про другую говорю

Я дикарку и царицу.

Дважды каждую неделю

Свой народ она чарует

И в саду Мобиль канкан

С резвой полькою танцует.

В каждом жесте, в каждой позе -

С бедр до икор - королева;

Вся - величье и краса

Необузданная дева.

Да, в моем ликует сердце

Бог любви, и на фанфаре

Он трубит: "Да будет счастье

С королевою Помаре".

Она танцует. Стан ея

Волнист и гибок, как змея -

И вот вспорхнула, полетела, -

И рвется вслед душа из тела!

Танцует - вьется как стрела;

Но вдруг застыла, замерла,

Призывно вытянула руки…

Спаси, господь, меня от муки!

Танцует. Так была должна

Плясать пред Иродом она,

Младая дщерь Иродиады…

Огнем зловещим брызжут взгляды -

Сведет с ума меня она…

Скажи: чего тебе, жена?

Смеешься?.. Ликторы! Живее!

Казнить пророков в Иудее!..

За черствый хлеб вчера она

Грязь месить была должна;

А сегодня пред толпою

Городо мчится четвернею,

И к подушке шелков'ой

Чернокудрой головой

Припадает, озирая,

Как бежит толпа густая.

Эта роскошь, этот вид

Сердце мне в тисках щемит:

Ах, ты с этой колесницы

Ступишь прямо в дверь больницы -

Встретит смерть тебя с косой

И покончит все с тобой.

И прозектор безобразный,

На больничной лавке грязной,

Неуклюжею рукой

Вскроет труп изящный твой…

Эти кони так же скоро

Будут в лапах живодера…

4

Но не то судьба сулила

И не так гневна была.

Слава богу, ты забыла

Все и мирно умерла.

Ты в светелке опочила

Бедной матери своей,

И она тебе закрыла

Звезды гаснувших очей

Пелену тебе купили

Гроб, могилку у стены…

Правда, похороны были

Как - то жалки и бедны:

[Не тянули "со святыми"

Ни попы, ни певчих хор - ]

За носилками твоими

Шли твой пес и твой фрезер.

"Ах, как часто я Помаре, -

Парикмахер прошептал: -

Неодетой, в будуаре,

Косу черную чесал".

Пес доплелся до кладбища

И вернулся от ворот:

У Махровой Розы пища

И приют бедняжку ждет.

Помнишь Розу - провансалка?

Ей недавно повезло…

Как тебя она, нахалка,

Клеветой язвила зло!

Но, безумная царица

В опозоренном венце,

Соблюла тебя десница

Пресвятая при конце.

(Милосердой волей бога

Двери неба отперты

Для тебя, затем, что много

На земле любила ты!)

(22 сентября 1859 г.)

Шельм фон Берген

Да, Рейн! В Дюссельдорфе у нас карнавал!

Горит восковыми свечами

Весь замок, и музыкой весь потрясен,

И маски пестреют толпами…

Танцует в толпе герцогиня сама;

Смеется - и так непритворно:

Ее кавалер - молодец напоказ,

И все в нем - изящно - притворно.

Из черного бархата маска на нем;

Под маскою взор расколенный

Весельем горит, как булатный кинжал,

Полу из ножон извлеченный.

Ликует, беснуясь кругом, карнавал

И пару почетную славит,

И шепотом ей с Коломбиной Пьерро

Забавные шутки картавят.

А трубы покуда гремят и гремят,

Ревет контрабас полоумный…

Но кончился танец - и вот наконец

Замолк и оркестр многошумный.

"Прошу вашу светлость! Увольте меня:

Мне надобно тотчас быть дома… "

Смешно герцогине: "О нет, кавалер,

Я с вами так мало знакома! "

"Прошу вашу светлость! Увольте меня:

Я - выродок казни и ночи… "

Смешно герцогине: "О нет, кавалер,

Позвольте всмотреться вам в очи! "

Напрасно упрашивал женщину он:

Насмешки меняя на ласку,

Насильно с лица у него сорвала

Светлейшая черную маску.

"Палач! - закричала кругом их толпа: -

Из Бергена! " Все с перепугу

Отхлынули прочь. Герцогиня сама

Упала в объятья супругу.

Но герцог умен был: сумел похвалой

Загладить позор он и пени.

Он меч обнажил и сказал палачу:

"Любезный мой, стань на колени!

Ударом меча посвящаю тебя

Я в рыцари, в честь герцогини,

И благо ты шельм, так и будь же ты Шельм,

Но только фон Берген, отныне".

И стал паладином и предком палач

Всех Шельмов фон Берген… С годами

Прославился род их на Рейне… Теперь

Покоятся все под плитами.

(10 июля 1860 г.)

Царь Рампсенит

Только к дочери вошел

Царь в чертоги золотые -

Засмеялась и царевна,

И рабыни молодые.

Засмеялись и арабы;

Даже евнухам потеха;

Даже мумии и сфинксы

Чуть не лопнули от смеха.

Говорит царевна: "Вора

Я поймала, да слукавил:

Хвать его, а он в руке мне

Руку мертвую оставил.

Поняла его теперь я -