Жозе Эса де Кейрош - Знатный род Рамирес
Каско вдруг весь вытянулся вверх, словно черная сосна, возникшая посреди безлюдной дороги; глаза его бешено выкатились, загорелись, налились кровью.
— Так фидалго еще и судом угрожает! Сначала фидалго мошенничает, а потом грозится меня же в тюрьму упечь?! У-у, дьявол!.. Только нет!.. Прежде чем попасть за решетку, я раскрою тебе череп!
Он замахнулся дубиной… но в последнем проблеске разума прохрипел сквозь стиснутые зубы, закинув назад трясущуюся голову:
— Беги прочь, фидалго, а не то мне крышка!.. Беги, а то я порешу тебя, и тогда всем нам каюк!
Гонсало Мендес Рамирес сорвался с места и побежал. Он бросился к воротам, темневшим между двух гранитных столбов, перемахнул через ветхий дощатый забор и пустился во весь дух вдоль виноградных посадок, точно заяц, удирающий от охотника! На границе виноградника и кукурузного поля дикая смоковница широко раскинула ветви над заброшенным каменным амбаром с провалившейся крышей. В этом-то каменном ветвистом укрытии и притаился Фидалго из Башни, тяжело переводя дыхание. На поля опускалась ночь и с нею глубокий покой. Тихо погружались в сон деревья и травы. Ободренный безмолвием, Гонсало вылез из своего тесного убежища и снова побежал нешибкой рысцой, стараясь ступать на носки, чмокая белыми сапожками по намокшей от дождя земле. Так он добежал до главного водоема и снова остановился, обессилев. Ему вдруг показалось, что поодаль, на самой опушке, белеет чья-то фигура. Кто-нибудь из батраков в белой рубашке? Фидалго жалобно закричал:
— Эй, Рикардо! Эй, Мануэл! Кто-нибудь! Есть там кто?..
Но светлое пятно расплылось среди листвы. В канаве что-то шлепнулось в воду, — верно, прыгнула лягушка. Содрогнувшись, Гонсало снова побежал, держа по направлению к плодовому саду, и вдруг очутился перед запертыми воротами. Ворота были старые, давно покосились и ходили ходуном на проржавевших петлях. В исступлении фидалго ткнул в забор плечом, которое от страха стало крепким, как чугунный таран. Две доски треснули, он протиснулся в дыру, разодрав куртку о гвоздь, и наконец свободно вздохнул: он был в плодовом саду, за каменной стеной, под балконами своего дома, мирно дышавшего вечерней прохладой, у подножия родной башни, древней черной башни, которая казалась еще более древней и черной на небе, посветлевшем с той стороны, где восходил молодой месяц…
Сняв шляпу и отирая пот со лба, фидалго вошел в огород, миновал грядки с фасолью. К сердцу его прихлынула едкая горечь: как он не защищен, как заброшен в собственной усадьбе, битком набитой батраками и прислугой! Где были арендаторы, где были поденщики, когда он звал на помощь у водоема? Ни один из пяти слуг не явился на зов, и он, их господин, Гонсало Рамирес, в двух шагах от хлева и гумна, одинок, точно в безлюдной пустыне. Довольно было двух батраков с палицей или мотыгой — и они изловили бы Каско прямо на дороге и вымолотили бы как сноп! Проходя мимо курятника, фидалго услышал звонкий девичий смех и направился прямо к освещенной двери в кухню. Двое батраков-огородников, дочка Крисполы и тетя Роза уютно сидели на каменной скамье под навесом. Потрескивал огонь, в кастрюле, распространяя благоухание, варился бульон.
— А, так у вас собралось приятное общество! Неужели вы не слышали, как я звал?.. На дороге, под соснами, ко мне пристал пьяный негодяй, не разобрал, с кем имеет дело, и набросился с серпом! К счастью, при мне была трость. Кричу, зову… Где там! У нас веселая беседа, мы варим ужин! Безобразие! Если подобное случится еще раз, выгоню всех за ворота! А вздумаете ворчать, палку возьму!
Его высокомерное лицо дышало силой. Дочурка Крисполы испуганно забилась в угол, за квашню. Оба огородника, вскочив со скамьи, согнулись, точно тростинки под сильным ветром. Потрясенная тетя Роза крестилась и причитала: «Вот беда-то! Вот беда-то! Не ждали, не гадали, и вот вам…» Но Гонсало, умиротворенный покорностью огородников, могучих парней, чьи суковатые дубинки стояли тут же, у стены, постепенно затихал.
— Или все в этом несчастном доме оглохли?.. А ворота в сад на запоре. Пришлось высадить их плечом. Разнес все в щепы.
Тогда один из батраков, дюжий рыжеволосый детина с лошадиной челюстью, вообразив, что фидалго ругает их за то, что ворота недостаточно надежны, заскреб со смущенным видом в затылке.
— Прощения просим, сеньор фидалго… После случая с Рельо мы поставили другой засов и навесили новый замок… Ворота крепкие!
— Какой там замок! — гордо крикнул фидалго. — Говорят тебе, я разломал и щеколду и замок… Все в щепы!
Второй батрак, посмелей и похитрей, одобрительно засмеялся:
— Господи твоя воля!.. Значит, силушку приложили!
Его товарищ с убеждением подхватил, щипля щетину на могучем подбородке:
— Да-а, силёнка, надо быть, немалая!.. Это ж так дать. Ворота были крепкие! И новый замок навесили, вот как выгнали Рельо!
Услышав от двух таких богатырей похвалы своей силе, фидалго вновь обрел душевное равновесие; он сразу подобрел, заговорил почти отечески:
— Благодарение богу, взломать ворота я пока в силах. Но не мог же я тащить пьяного нахала через всю деревню к старосте! Неудобно! Потому-то я и звал, кричал… Чтобы вы его схватили и доставили в контору!.. Ну ладно, довольно об этом. Вот что, Роза, налей-ка этим славным ребятам по чарке вина… Надеюсь, в следующий раз они будут проворней.
Он действовал как старинный феодал, как настоящий Рамирес древних времен, справедливый и дальновидный сеньор, который журит своих людей за оплошности, но тут же прощает их, награждая в счет грядущих подвигов… Затем, вскинув трость на плечо, на манер копья, взошел по темной лестнице, ведущей из кухни наверх… Поднявшись к себе, он призвал Бенто и, едва тот появился, чтобы помочь фидалго раздеться на ночь, вновь пересказал свою эпопею, но в более мрачном, устрашающем варианте; впечатлительный старик так и застыл у комода с кувшином горячей воды, начищенными ботинками в руках и множеством полотенец на плече. На сеньора доктора напал Каско!.. Жозе Каско из Бравайса… Не узнав с пьяных глаз фидалго, Каско напал на него с огромным серпом и при этом орал: «Зарежем хрюшку!» И вот он очутился один на один с этим зверем, посреди дороги, с одной лишь тросточкой! Ему удалось вовремя отпрыгнуть в сторону, и серп вонзился в сосну… После этого фидалго сам бросился на пьяного и, орудуя тростью, стал в то же время звать на помощь Мануэла и Рикардо — пусть буян думает, что сеньор тут не один. Затем он оглушил Каско, тот попятился, отступил с ворчанием, пошатываясь…
— Что скажешь? Если бы мне изменило хладнокровие, пьяный дурак, пожалуй, застрелил бы меня!
Бенто, развесивший уши и не замечавший, что вода из кувшина каплет на ковер, удивленно заморгал:
— Да ведь у него был серп?
Гонсало с досады топнул ногой.
— Он напал на меня с серпом. Но впереди него ехал воз, на возу было ружье. Каско охотник, он с ружьем не расстается… Словом, благодарение богу, я цел и невредим, сижу с вами в «Башне», — хорошо, что в подобных случаях меня не покидает присутствие духа!
И он стал торопить Бенто с ужином: после пережитой встряски и борьбы с пьяным нахалом у него прямо-таки ноги подкашиваются… Утомление! Голод!.. И жажда!
— Особенно жажда! Получше охлади вино. Подай молодого и алваральонского, я сделаю смесь.
Бенто, судорожно вздохнув от волнения, налил воду в таз, разложил полотенца; потом заметил с глубокой серьезностью:
— Значит, сеньор доктор, у нас тут какое-то злое поветрие пошло. Точно такой же случай вышел в «Фейтозе» у сеньора Саншеса Лусены.
— Как так, у сеньора Саншеса Лусены?
Бенто рассказал ужасную историю, которую принес в «Башню» кум Крисполы, плотник Руй, как раз работавший в «Фейтозе», — сеньор доктор был тогда в Оливейре. Сеньор Саншес Лусена вышел вечерком прогуляться, к беседке; навстречу ему откуда ни возьмись двое батраков-поденщиков; не то парни были пьяны, не то просто попались такие негодяи, а только они привязались к его превосходительству с дерзостями, насмешками, кривляньем. Сеньор Саншес посоветовал им держать себя поскромней и идти своей дорогой. Вдруг один из них, здоровенный малый, сбрасывает пиджак и замахивается дубиной! К счастью, второй спохватился и успел крикнуть: «Стой, дурак, это же наш депутат!» Тогда бандит испугался и убежал, а его приятель так даже ползал на коленях перед сеньором Саншесом Лусеной… Но несчастный сеньор от испуга слег!
Гонсало слушал внимательно, машинально вытирая руки. Рассказ произвел на него глубокое впечатление.
— Когда это случилось?
— Так я же говорю, когда сеньор доктор уезжал в Оливейру. Не то накануне, не то назавтра после дня рождения сеньоры доны Грасы.
Фидалго бросил полотенце, стал в задумчивости полировать ногти. Потом заметил с легким, неуверенным смешком:
— Стало быть, Саншесу Лусене все-таки пригодилось то, что он депутат от Вилла-Клары!..
