Марк Твен - Собрание сочинений в 12 томах. Том 3
Ибо у Лоры были свои мечты. Ее тяготили узкие рамки, предопределенные ей судьбой; она ненавидела бедность. Многие из современных литературных произведений, прочитанных ею и написанных представительницами ее пола, раскрыли ей глаза на собственные возможности и создали преувеличенное представление о положении в обществе, богатстве и влиянии, какого может добиться женщина, обладающая красотой, талантом, честолюбием и хотя бы небольшим образованием и пользующаяся всем этим без чрезмерной щепетильности. Ей хотелось богатства и роскоши, ей хотелось видеть мужчин рабами у своих ног, и она не очень задумывалась — тому виной были прочитанные ею романы — о различии между доброй и дурной славой, возможно, она и не подозревала, как опасна дурная слава для женщины, только что вступившей в жизнь.
Как и все остальные дети Хокинсов, Лора росла в убеждении, что, унаследовав теннессийские земли, она получит когда-нибудь огромное состояние. Она вовсе не разделяла всех иллюзий своей семьи, но голова ее часто была занята всякого рода планами. Вашингтон, по ее мнению, способен был только мечтать о богатстве и ждать, когда оно прольется на него в виде золотого дождя; но у нее самой не хватало на это терпения, и она жалела, что она не мужчина и не может взять дело в свои руки.
Однажды, беседуя с Гарри о Нью-Йорке, Вашингтоне и о делах, которыми Гарри был все время занят, она сказала ему:
— Вам, мужчинам, наверное, приятно сознавать, что вы можете сами распоряжаться своей судьбой и вольны ехать куда вам угодно.
— О да, — ответил этот мученик бизнеса, — все это очень хорошо, пока не надоест. Но все это нужно только для одной цели.
— Для какой же?
— Если женщина сама ни о чем не догадывается, то и говорить бесполезно. Как вы думаете, почему я уже столько недель торчу в Хоукае, хотя мне давно пора вернуться в лагерь?
— Наверное, это связано с теми делами, которые вы с полковником Селлерсом затеяли по поводу Наполеона. По крайней мере вы сами мне так говорили, — ответила Лора, бросив на Гарри взгляд, говоривший совсем иное.
— А если я сейчас скажу вам, что все уже решено, вы, наверное, ответите, что мне пора уезжать?
— Гарри! — воскликнула Лора, на секунду коснувшись его руки. — Мне совсем не хочется, чтобы вы уезжали. Вы здесь единственный человек, который меня понимает.
— Но зато вы не хотите понять меня, — ответил Гарри, польщенный ее словами, но все еще дуясь. — Когда мы остаемся одни, вы холодны, как лед.
Лора удивленно посмотрела на него, потом на лице ее появилось что-то вроде румянца, а взгляд больших глаз стал таким томным, что проник в самую глубину сердца Гарри.
— Разве вы когда-нибудь замечали недоверие с моей стороны, Гарри? — И она протянула ему руку, которую он пылко пожал: что-то в ее поведении подсказало Гарри, что ему придется довольствоваться этой милостью.
И так всегда. Она возбуждала в нем надежды — и тут же отказывала ему в их исполнении, разжигала его страсть — и гасила ее, день за днем все больше опутывая его своими сетями. Но для чего? Лоре доставляло острое наслаждение сознавать, что она обладает властью над мужчинами.
Лора любила слушать рассказы о жизни в восточных штатах, особенно в тех высоких кругах, в которых вращался Гарри, когда жил дома. Ей нравилось воображать себя царицей этого мира.
— Вам следовало бы провести зиму в Вашингтоне, — сказал Гарри.
— Но у меня нет там знакомых.
— Неужели вы не знакомы ни с кем из членов конгресса или их семей? Они всегда рады иметь своей гостьей хорошенькую женщину.
— Нет, ни с кем.
— Ну, а предположим, что у полковника Селлерса появятся дела в Вашингтоне? Скажем, в связи с ассигнованием на реку Колумба?
— У Селлерса? — рассмеялась Лора.
— Вы напрасно смеетесь. Случались и более странные вещи. Селлерс знаком со всеми конгрессменами от Миссури, да и, пожалуй, от всех западных штатов, если уж на то пошло. Он сумел бы очень быстро ввести вас в вашингтонское общество. Чтобы проникнуть в него, можно обойтись без лома и отмычки, которые требуются, например, в Филадельфии. Она вполне демократична, наша столица. Деньги или красота легко откроют любую дверь. Будь я красивой женщиной, я бы поехал искать принца или богатство только в Вашингтон.
— Благодарю вас, — ответила Лора. — но я предпочитаю покой домашнего очага и любовь тех, кого я хорошо знаю. — И появившееся на лице Лоры выражение полной умиротворенности и отрешенности от всяческой суеты окончательно выбило Гарри из седла — по крайней мере до следующего утра.
И все же оброненный им намек упал на благодарную почву и дал обильные плоды: Лора до тех пор взращивала его, пока не выработала целый план, охватывающий чуть ли не все ее будущее. «Почему бы нет? — думала она. Разве мне запрещено поступать так, как поступали другие женщины?». При первом же удобном случае она постаралась выведать у полковника Селлерса все, что он думает о поездке в Вашингтон, как идут дела с проектом развития судоходства и не придется ли ему в связи с этим поехать в Джефферсон-сити или, может быть, в Вашингтон?
— Все может случиться. Если жители Наполеона захотят, чтобы я сам поехал в Вашингтон и лично занялся этим делом, мне, пожалуй, придется оторваться от семьи. Мне уже это предлагали. Но — ни слова жене или детям. Вряд ли им понравится, что глава семьи будет где-то далеко от них в Вашингтоне. Дилуорти, — я имею в виду сенатора Дилуорти, — уже говорил мне:
«Полковник, как раз вы-то нам и нужны. В таком вопросе вы можете заполучить больше голосов, чем кто-либо другой. Вы один из первых миссурийских поселенцев, вы связаны с народом, знаете нужды своего штата; к тому же вы уважаете религию, — говорил он, — и понимаете, как способствует распространению слова божья всякое благое начинание». И он прав, мисс Лора; но, увы, об этом недостаточно думают, когда имеют в виду город Наполеон. Он способный человек, этот Дилуорти, способный и хороший. Чтобы так преуспеть, нужно быть хорошим человеком. Он всего несколько лет в конгрессе, но уже стоит добрый миллион долларов. Как-то он гостил у меня, и утром он прежде всего спросил, когда у нас в семье читают молитвы: перед завтраком или после? Очень мне не хотелось разочаровывать сенатора, но пришлось сознаться, что у нас их вовсе не читают, вернее — не всегда. «Да, да, понимаю, — сказал он, — дела и все такое», — некоторые, дескать, обходятся без них; но сам он никогда не пренебрегает религиозными обычаями. Если мы не призовем божье благословенье на прошение об ассигновании для реки Колумба, он сомневается, будет ли оно иметь успех.
Читатель, вероятно, уже понял, что сенатор Дилуорти никогда не гостил у Селлерса и что это была всего лишь очередная выдумка полковника, одно из тех внезапных порождений его буйной фантазии, которые мгновенно возникали в его голове и срывались с его уст в ходе любого разговора, ни на секунду не прерывая потока его слов.
В то лето Филипп как-то раз ненадолго приехал верхом в Хоукай, и Гарри мог показать ему, каких успехов добились они с полковником Селлерсом в строительстве Пристани Стоуна, представить его Лоре и занять у него, уже перед отъездом, немного денег. Гарри по привычке похвастался одержанной им победой и повел Филиппа полюбоваться на покоренную им красавицу Запада.
Лора приняла Филиппа вежливо и слегка надменно, что удивило и даже немало заинтересовало его. Он сразу увидел, что она старше Гарри, и вскоре понял, что она заставляет его танцевать некий контрданс, в фигурах которого Гарри не очень разбирается, — так ему по крайней мере показалось. И он осторожно намекнул об этом своему другу, но тот бурно вознегодовал. Однако во время второго визита к Лоре Филипп начал колебаться: она была несомненно добра к Гарри и относилась к нему с дружеским доверием, а к самому Филиппу проявила величайшую предупредительность. Она выказывала полное уважение к его мнениям и внимательно слушала все, что он говорил; на его откровенные высказывания она отвечала с такой откровенностью, что он поверил в ее искренность, — независимо от того, как она относилась к Гарри. Возможно, его мужественная прямота и в самом деле завоевала ее расположение. Возможно, что, мысленно сравнивая его с Гарри, она увидела в нем человека, которому женщина может смело и без оглядки отдать всю душу, не задумываясь ни о чем. Да и Филипп не остался безразличен к ее красоте и духовному обаянию.
Неделя, проведенная в Хоукае, показалась Филиппу очень короткой; прощаясь с Лорой, он испытывал такое чувство, будто знаком с нею целый год.
— Надеюсь, мы снова встретимся, мистер Стерлинг, — сказала она, подавая ему руку, и в ее чудесных глазах появилась легкая тень грусти.
А когда он повернулся, чтобы уйти, она проводила его таким взглядом, который несомненно нарушил бы его покой, если бы во внутреннем кармане его сюртука не лежало маленькое квадратное письмецо, полученное из Филадельфии и подписанное: «Руфь».