В тусклом стекле - Джозеф Шеридан Ле Фаню
Разве этот негодник не держал на судью зуб? Разве не начал в последнее время причинять беспокойство? И звали его разве не Льюис Пайнвек – в прошлом бакалейщик из Шрусбери, а ныне тюремный узник в этом же городе?
Никогда в жизни судья Харботтл не испытывал угрызений совести, что позволяет читателю при желании причислить его к добрым христианам. Это верно, но тем не менее лет пять-шесть тому назад судья причинил названному бакалейщику – или мошеннику, если угодно, – тяжкую обиду, хотя тревожило сейчас ученого судью отнюдь не это, а возможный скандал и последующие неприятности.
Как юрист, он не мог не знать, что человек, прошедший путь от собственной лавки до тюремной скамьи, в девяносто девяти случаях из ста оказывается виновным.
Будь всем судьям присущи слабость и сомнения, как одному инакомыслящему из числа его ученых собратьев, по большим дорогам невозможно было бы ездить, а преступный мир торжествовал бы. Старик Харботтл был тот человек, перед которым трепетали злоумышленники, кто ради спасения невинных лил очищающим потоком преступную кровь – в полном соответствии с поговоркой, которую судья то и дело повторял: «Кто врага приголубит, тот город погубит».
Отправив этого малого на виселицу, он наверняка не ошибется. Взглядом, привычным читать в чертах подсудимых, он четко различил на лбу бакалейщика надпись «злодей». Конечно, судить его должен Харботтл, и никто другой.
На следующее утро в кабинет судьи заглянула все еще не утратившая красоты женщина в кружевах и кольцах, в украшенном голубыми ленточками чепце и сáке из травчатого шелка, чересчур расфуфыренная для домоправительницы почтенного служителя закона и тем не менее именно в этой должности и состоявшая, и, убедившись, что хозяин один, вошла внутрь.
– Вот еще одно письмо от него; пришло утренней почтой. Неужели ты ничего не можешь для него сделать? – спросила она вкрадчивым тоном, обняв хозяина за шею и нежно теребя тонкими пальчиками мочку его багрового уха.
– Отчего же, могу, – отозвался судья Харботтл, не поднимая глаз от лежавшей перед ним бумаги.
– Я знала, что ты мне не откажешь.
Похлопав себя подагрической лапищей по левой стороне груди, судья отвесил иронический поклон.
– Так что ты сделаешь?
– Повешу его, – проговорил судья со смешком.
– Нет-нет, малыш, это ты не всерьез, – проворковала домоправительница, глядясь в висевшее не стене зеркало.
– Провалиться мне на этом месте, но ты, похоже, полюбила наконец собственного мужа! – воскликнул судья Харботтл.
– Провалиться мне на этом месте, ты, похоже, начал меня к нему ревновать, – рассмеялась в ответ женщина. – Но нет, я всегда его терпеть не могла; меня с ним давно ничто не связывает.
– А его с тобой, видит бог! Присвоил себе твои деньги, серьги и серебряные ложки, и это было все, чего он от тебя хотел. Выгнал тебя за порог, а когда узнал, что ты благополучно устроилась и заново обзавелась гинеями, серьгами и серебром, подумал: оберу-ка ее заново, а потом дам еще пяток лет, чтобы скопила для меня новую поживу. Не говори только, будто желаешь ему добра: я все равно не поверю.
С развязным смешком домоправительница игриво пошлепала грозного Радаманта по щекам.
– Он хочет, чтобы я послала ему денег на адвоката. – Взгляд женщины пробежал по картинам на стенах и возвратился к зеркалу; судя по всему, положение мужа ее не особенно заботило.
– Вот ведь наглый негодяй! – прогрохотал старик-судья, откидываясь на спинку кресла – в точности как привык вести себя in furore [5]в зале суда; рот его был сурово сжат, глаза чуть не вылезали из орбит. – Вздумаешь послать ему ответ с моего адреса, придется тебе адресок поменять. И не смей мне перечить, моя чаровница. Нечего дуться и хныкать, проку от этого не будет, заруби себе на носу. Ты и гроша ломаного не дашь за этого паршивца. Все, что тебе нужно, – это затеять скандал. Жить без этого не можешь – где ты, там и трезвон. Вон, негодница, сию же минуту вон! – повторил судья, притопнув ногой, и не зря, потому что в парадную дверь как раз постучали.
Едва ли нужно говорить, что достопочтенный Хью Питерс больше не появлялся. Судья никогда о нем не упоминал. Но пусть судья немало потешался над несостоятельной интригой, которую он с легкостью развеял в прах, посетитель в белом парике, а также беседа с ним в темной гостиной, как ни странно, все не шли у него из головы.
Зоркий глаз мистера Харботтла приметил, что за исключением грима на лице и прочих уловок, которые принято использовать в театре, фальшивый старик, легко одолевший высоченного лакея, во всем сходствовал с Льюисом Пайнвеком.
Судья Харботтл поручил своему помощнику, во-первых, известить королевского солиситора, что в городе появился человек, удивительно похожий на заключенного шрусберийской тюрьмы по имени Льюис Пайнвек, а во-вторых, безотлагательно списаться с тюремным начальством и выяснить, не подменил ли кто-то собой узника и не вырвался ли он тем или иным способом на свободу.
Узник, однако, оказался на месте, и в его личности сомневаться не приходилось.
Глава IV
