Жозе Эса де Кейрош - Семейство Майя
— Это «Освящение мечей», да? Ах! Давайте послушаем… Этот хор всегда полезно послушать. В нем столько философии… Печально, что он так живо напоминает времена религиозной нетерпимости, но все же в нем, неоспоримо, есть философия!
VI
В то утро Карлос без предупреждения отправился навестить Эгу в его новом жилище — знаменитой «Вилле Бальзак», которую этот фантазер замышлял нанять и устроить по своему вкусу со дня приезда в Лиссабон и где он наконец обосновался. Эга дал своему жилищу такое литературное название по тем же причинам, каковые побудили его искать дом в отдаленном предместье, пустынном Французском Утесе; он хотел, чтобы имя Бальзака, его вдохновителя, сельская тишь, чистый воздух — все благоприятствовало его занятиям в часы, посвященные искусству и идеалу. Ибо он был намерен запереться в сей литературной обители и закончить «Мемуары Атома». И лишь удаленность его нового жилища от центра столицы заставила его нанять помесячно экипаж.
Карлосу пришлось порядком поплутать, прежде чем он отыскал дом Эги: тот оказался вовсе не похож на описанное Эгой уединенное шале, которое должно было открыться взору сразу перед площадью Милосердия в тенистой зелени деревьев и порадовать глаз свежестью окраски. Карлос доехал до Креста четырех дорог и очутился перед длинной тропой, спускавшейся по склону холма, но все же доступной для экипажей; и вот здесь-то, в сторонке, за оградой, перед ним возник домина с грязными стенами, двумя каменными ступеньками у входа и новыми занавесками пронзительно-красного цвета.
Однако в то утро Карлос тщетно дергал колокольчик и стучал дверным молотком, тщетно пытался докричаться до кого-нибудь, стоя перед садовой оградой: «Вилла Бальзак» пребывала безгласной и словно необитаемой в своем сельском отшельничестве. И все же Карлосу почудилось, что до того, как он дал знать о прибытии гостя, в доме хлопали пробки от шампанского.
Когда Эга узнал о бесплодном визите Карлоса, он вознегодовал на слуг: как они посмели оставить дом и превратить его в таинственную Нельскую башню…
— Приезжай завтра; и, если никто не отзовется, проникни в дом через окно и подожги его, как это сделали когда-то с Тюильри.
Но на следующий день «Вилла Бальзак» встретила Карлоса во всем параде: у дверей красовался в синей куртке с металлическими пуговицами и белоснежном, туго накрахмаленном галстуке «паж» — юнец с отвратительно порочным лицом; два верхних окна с зелеными репсовыми шторами были открыты и жадно пили зимний свежий воздух и солнце, а на площадке узкой устланной красным ковром лестницы Эга в немыслимом robe-de-chambre из узорчатой парчи XVIII века, явно из придворного гардероба какого-то своего предка, приветствовал гостя земным поклоном:
— Добро пожаловать, принц, в скромный приют философа!
Широким жестом он отодвинул зеленую, но какого-то блеклого и некрасивого оттенка, репсовую портьеру и ввел «принца» в залу, где господствовал тот же зеленый репс: им была обита ореховая мебель, затянут потолок, стены; зеленая репсовая скатерть с бахромой покрывала стол; и даже висевшее над диваном овальное зеркало не отражало ничего, кроме зеленого репса.
В гостиной не было ни картин, ни цветов, ни безделушек, ни книг, лишь на этажерке стояла статуэтка, изображавшая Наполеона I на земном шаре в многократно запечатленной роковой позе — с выпяченным животом и одной рукой, заложенной за спину, а другой погребенной в недрах жилета. Рядом, в колпачке из золотой бумаги, ждала вместе с двумя высокими бокалами бутылка шампанского.
— Почему ты держишь здесь Наполеона, Эга?
— В качестве объекта для хулы, — отвечал Эга. — На нем я упражняюсь в речах против тиранов…
Эга, сияя, потер руки. В то утро он пребывал в состоянии пылкой восторженности. И пожелал немедленно показать Карлосу свою спальню: она была отделана кретоном с белым цветочным узором по красному фону, и всю комнату заполняла собой необъятная кровать. Казалось, именно она — средоточие, основа «Виллы Бальзак», то место, где разыгрывается художественная фантазия Эги. Кровать была деревянная, низкая, наподобие софы и покрыта кружевным покрывалом; по обе стороны возле нее — пушистые красные ковры, а над ней — просторный балдахин из индийского алого шелка, окутывавший ее пышным шатром; внутри него, над изголовьем, словно в доме терпимости, блестело зеркало.
Карлос, сохраняя серьезный вид, посоветовал Эге убрать зеркало. Тот окинул постель задумчивым и нежным взором и сказал, облизнув кончиком языка губы:
— В этом есть свой шик…
На ночном столике возвышалась груда книг: «Воспитание» Спенсера рядом с томиком Бодлера, под «Логикой» Стюарта Милля — роман Дюма «Шевалье де Мезон-Руж». На мраморной доске комода стояла еще одна бутылка шампанского с двумя бокалами; плохо прибранный туалет являл взору огромную коробку рисовой пудры, а также манишки и белые галстуки Эги; тут же лежал пакет с дамскими шпильками и щипцы для завивки.
— А где же ты работаешь, Эга, где ты пишешь свою книгу?
— Здесь, — ответил Эга, со смехом указывая пальцем на постель.
Но потом Эга позволил Карлосу заглянуть в его рабочий уголок, отгороженный ширмой возле окна и целиком занятый столиком на изогнутых ножках, на котором Карлос среди пачек превосходной почтовой бумаги с. удивлением обнаружил «Словарь рифм»…
Из спальни друзья перешли в столовую: обозрение дома продолжалось.
В столовой, почти пустой и выкрашенной в желтый цвет, сосновый шкаф уныло хранил дешевый набор новой посуды; на оконной задвижке висела какая-то красная одежда, по виду женский халат.
— Здесь все непритязательно и просто, — пояснил Эга, — как и подобает человеку, который питается корочкой Идеала и двумя ломтиками Философии. А теперь кухня!
Он отворил дверь. В открытые окна кухни вливался свежий деревенский воздух; были видны деревья в саду и зеленые поля вдали, а внизу сверкали белизной на солнце вытянувшиеся в ряд дома; навстречу вошедшим поднялась, сбросив с колен кота, усыпанная веснушками крепкая девушка с газетой «Новости» в руке. Эга представил ее шутливо:
— Это сеньора Жозефа, она незамужняя, темперамент у нее сангвинический, искусная кулинарка и, как можно судить по листкам, зажатым в ее лапках, любительница полезного чтения!
Девушка улыбалась, ничуть не смущаясь, вероятно, уже привыкшая к богемным замашкам своего хозяина.
— Сегодня я не обедаю дома, Жозефа, — продолжал Эга тем же тоном. — Этот прекрасный юноша перед вами — герцог «Букетика» и принц Санта-Олавии — накормит сегодня своего бедного друга-философа… И поскольку я могу возвратиться поздно, когда сеньора Жозефа уже будет предаваться безгрешным снам или грешному бодрствованию, я хочу распорядиться, чтобы завтра к ленчу мне подали двух аппетитных куропаток.
И Эга уже другим тоном, сопровождая свои слова, обращенные к Жозефе, многозначительным взглядом, добавил:
— И чтобы куропаточки были хорошо зажарены и подрумянились. Подать их, понятно, холодными… Как обычно.
Он взял Карлоса под руку, и они вернулись в гостиную.
— Скажи откровенно, Карлос, как ты находишь мою «Виллу Бальзак»?
Карлос отозвался о «Вилле» так же, как и о «Мемуарах Атома»:
— Весьма выразительно.
Но тут же принялся хвалить чистоту воздуха, вид из окон, кретоновую обивку спальни. И кроме того, для одинокого молодого человека в качестве кельи, где он творит…
— Я, — прервал его Эга, прохаживаясь по гостиной и держа руки в карманах своего немыслимого robe-de-chambre, — я не выношу всех этих bibelots[24], всего этого старья, древностей, антикварной мебели… Какого черта! Обстановка должна гармонировать с мыслями и чувствами человека, который ею пользуется. Я не думаю и не чувствую так, как думал и чувствовал рыцарь шестнадцатого века, почему же я должен окружать себя вещами шестнадцатого века? Ничто не ввергает меня в столь глубокую меланхолию, как поставленное в современной гостиной старинное бюро эпохи Франциска Первого, возле которого ведутся разговоры о выборах или повышении денежного курса! Вообрази себе прекрасного рыцаря в стальных доспехах, с опущенным забралом и глубокой верой в сердце, который сидит за ломберным столом и ходит с червей! У каждого века свой, лишь ему присущий дух и своя поза. Девятнадцатый век породил Демократию, и его поза такова… — Тут Эга внезапно рухнул в кресло, водрузив худые ноги на подлокотники. — Подобная поза была бы невозможна на табурете во времена Кратусского Приора… А теперь давай выпьем шампанского, милый.
Заметив, что Карлос с подозрением покосился на бутылку, Эга добавил:
— Шампанское отменное, не сомневайся. Доставлено прямо из подвалов Эперне, мне его презентовал Якоб.
— Какой Якоб?
— Якоб Коэн, Коэна зовут Якоб.
